— Лен, она снова здесь. Слышишь? — голос Марины в телефонной трубке был глухим и напряженным, словно она говорила из бочки. — Уже минут сорок, наверное.
— Кто, она? Тамара? — на том конце провода подруга Лена вздохнула. — Опять концерт по заявкам? Марин, может, ты все-таки вызовешь кого-нибудь? Участкового?
Марина невесело усмехнулась, прислушиваясь к звукам за дверью. Там было тихо. Слишком тихо. Это затишье пугало больше, чем крики.
— И что я ему скажу? «Здравствуйте, товарищ лейтенант, моя свекровь стоит под дверью и молчит»? Она же не ломится. Пока. Она просто стоит. Иногда вздыхает так, чтобы я слышала. Иногда кашляет. Это ее новая тактика. Игра на нервах.
— Психологическая атака, — констатировала Лена. — Слушай, а Олег где? Он вообще в курсе?
— В курсе. Я ему написала полчаса назад. Знаешь, что он ответил? «Постараюсь освободиться пораньше». Все. Ни одного вопроса. Не «как ты?», не «что она делает?». Просто констатация факта. Я для него — часть пейзажа. Досадная помеха в его идеально спланированном дне.
За дверью раздался громкий, требующий стук. Не кулаком, нет. Тамара Павловна была выше этого. Она стучала чем-то твердым, кажется, связкой ключей. Ритмично, настойчиво, выбивая из Марины остатки самообладания.
— Ладно, Лен, она начинает. Позвоню позже, если выживу, — пробормотала Марина и сбросила вызов.
Она подошла к двери и прислонилась к ней лбом. Прохладный металл немного успокаивал. За дверью стояла женщина, которая методично, день за днем, разрушала ее жизнь. И самое страшное было то, что муж Марины, Олег, казалось, этого не замечал. Или не хотел замечать.
Когда они поженились пять лет назад, все было иначе. Олег казался ей надежным, спокойным, настоящей каменной стеной. Тамара Павловна тогда была просто мамой жениха — строгой, немногословной женщиной с цепким взглядом и привычкой говорить о себе в третьем лице: «Мать всегда желает сыну только добра». Марина, выросшая без отца и с вечно занятой матерью, отчаянно хотела семью. Большую, дружную, настоящую. И она изо всех сил старалась понравиться будущей свекрови.
Первые тревожные звоночки прозвенели, когда встал вопрос о жилье. Марина жила в скромной «однушке», доставшейся ей от бабушки. Олег — с мамой. Было очевидно, что нужно что-то решать.
— У меня есть накопления, — сказала тогда Марина Олегу. — И я могу продать свою квартиру. Мы добавим и купим что-то побольше.
Олег идею горячо поддержал. Они долго искали варианты, спорили о районах и планировках. Наконец, нашли ее — идеальную «двушку» в тихом зеленом районе. Не новую, но светлую и уютную. Денег от продажи Марининой квартиры и ее сбережений хватило почти впритык. Олег внес совсем небольшую сумму — все, что у него было.
И тут в разговор вмешалась Тамара Павловna. Она приехала на осмотр квартиры, обошла комнаты с видом ревизора, постучала по стенам, заглянула в санузел и вынесла вердикт:
— Ну, для начала сойдет. Олежке нужно где-то жить.
Марину тогда резанула эта фраза — «Олежке нужно где-то жить». А ей, значит, не нужно? Она промолчала, списав все на материнскую любовь.
А потом был разговор, который Марина будет вспоминать еще много лет с холодным ужасом. Он состоялся на кухне у Тамары Павловны, за чашкой чая. Олег сидел рядом, помалкивал и увлеченно размешивал сахар в своей чашке.
— Мариночка, — вкрадчиво начала свекровь, глядя ей прямо в глаза. — Мы тут с Олегом посоветовались. Понимаешь, жизнь — штука сложная. Всякое бывает. Ты девушка молодая, видная. А сын у меня один. Опора моя и надежда. Поэтому квартиру лучше оформить на него. Так будет… правильнее. Надежнее. Для всех.
У Марины тогда земля ушла из-под ног.
— Как на него? Тамара Павловна, но ведь это мои деньги. Почти вся сумма — моя.
— Деньги, деньги, — поморщилась свекровь. — Все вы, нынешние, только о деньгах. А о семье кто думать будет? Олег — мужчина, продолжатель рода. Ему нужен свой угол. Крепкий тыл. Чтобы он знал, что у него есть дом. Его дом. А ты будешь хозяйкой в его доме. Разве это не счастье?
Она посмотрела на Олега, ища поддержки. Он поднял на нее глаза, полные собачьей преданности, и кивнул.
— Мам, ну зачем ты так? — промямлил он, но без особой уверенности. — Марин, мы же семья. Какая разница, на кого записано? Это просто формальность. Зато маме будет спокойнее. Ты же знаешь, как она за меня переживает.
Марина смотрела то на него, то на его мать. В этот момент она впервые увидела их как единое целое. Монолит, который она никогда не сможет пробить. Она была чужой. Третьей лишней. И ей предлагали добровольно отказаться от единственного, что у нее было — ее собственного угла, купленного на ее собственные деньги.
Она пыталась спорить, приводить доводы. Говорила о справедливости, о безопасности, о будущем. Но ее слова разбивались о стену снисходительных улыбок Тамары Павловны и невнятного бормотания Олега в стиле «давай не будем ссориться» и «все же хорошо».
В итоге она сдалась. Любовь была слепа и глуха. Она подписала все бумаги, утешая себя тем, что Олег прав, и это просто формальность. Квартиру оформили на него. И это стало началом конца.
Сначала Тамара Павловна приходила «в гости». Потом стала приходить «помогать». Ее «помощь» заключалась в тотальной критике всего, что делала Марина. Суп был недостаточно наваристым, рубашки Олега выглажены неидеально, пыль на верхней полке шкафа — признак лени и нерадивости.
— Я в твои годы уже троих могла бы обстирать и накормить, и еще на работу сбегать, — вздыхала она, проводя пальцем по безупречно чистой поверхности стола. — А нынешние… не те.
Олег на жалобы Марины только отмахивался.
— Ну, мамка же из лучших побуждений. Она хочет как лучше. Просто характер у нее такой, прямой. Не обращай внимания.
Но не обращать внимания было невозможно. Тамара Павловна звонила по десять раз на дню. Спрашивала, что Олег ел на обед, тепло ли он оделся, не обижает ли его Марина. Она создавала вокруг их семьи плотное информационное поле, в центре которого был «бедный Олежек», а на периферии — «эта девушка», то есть Марина.
Постепенно визиты становились все более бесцеремонными. Свекровь могла приехать без предупреждения в семь утра в субботу, потому что «привезла Олежке свежих творожных булочек». Она пыталась открыть дверь своим ключом, и очень удивилась, когда обнаружила, что Марина поменяла замок.
— Зачем ты это сделала? — спросил тогда Олег с укором. — Мама обиделась. Она подумала, что мы ей не доверяем.
— Мы? — переспросила Марина. — Олег, это моя квартира. То есть, наша. И я имею право решать, у кого будут от нее ключи. Твоя мама не должна входить сюда, как к себе домой.
— Это и ее дом, в каком-то смысле, — туманно ответил Олег. — Она же мать.
Вот тогда Марина и поняла, что «формальность» оказалась ловушкой. В сознании и Олега, и его матери квартира была его, а значит, и ее, Тамары Павловны. А Марина — просто временная жилица. Гостья, которая слишком задержалась.
Стук в дверь повторился, на этот раз громче и наглее. А потом раздался голос свекрови, искаженный злобой.
— Марина, я знаю, что ты там! Открывай немедленно!
Марина молчала, вцепившись в телефон, словно это был спасательный круг.
— Ты что, оглохла? Я с кем разговариваю? Это квартира моего сына! Я имею право сюда войти! Если сейчас же мне не откроешь — я вынесу дверь!
Крики эхом разносились по подъезду. Марина представила, как соседи прислушиваются за своими дверями, качают головами. Ей было стыдно. Стыдно и страшно. Она была заперта в собственном доме, который по документам ей не принадлежал.
Она снова набрала номер Олега. Он не отвечал. Гудки шли, длинные, безразличные. Она написала сообщение: «Твоя мать ломится в дверь и орет на весь подъезд, что вынесет ее. Сделай что-нибудь».
Ответ пришел через пять минут. Пять минут унизительных криков и угроз за дверью. «Я подумаю, что можно сделать».
«Подумаю». В этот момент что-то внутри Марины оборвалось. Последняя ниточка надежды, последнее оправдание для ее мужа. Он не просто избегал конфликта. Он был соучастником. Он спокойно сидел в своем офисе, пока его жену терроризировали в их общем, а по факту — в ее собственном доме.
Крики за дверью стали громче. Тамара Павловна перешла на личности, выкрикивая оскорбления, которые Марина не хотела даже слышать. Она закрыла уши руками. Нет, так больше продолжаться не может.
Она прошла в комнату, открыла ящик комода и достала папку с документами. Ту самую, которую она собрала несколько месяцев назад «на всякий случай». Там были все договоры, все выписки со счетов, подтверждающие, что деньги на покупку квартиры были получены от продажи ее наследства. Она собрала все до копейки. Это была ее единственная страховка.
С этой папкой в руках она почувствовала себя увереннее. Она больше не была жертвой. Она была человеком, который будет защищать свое.
Марина подошла к двери. Снаружи как раз наступила очередная пауза. Свекровь, видимо, переводила дух.
— Тамара Павловна, — громко и четко сказала Марина, стараясь, чтобы ее голос не дрожал. — Если вы не прекратите этот цирк и не уйдете, я вызову полицию. И на этот раз я напишу заявление. За угрозы и хулиганство.
За дверью на секунду воцарилась тишина. А потом раздался новый звук. Кто-то ковырялся в замке. У Марины похолодело внутри. Неужели она решилась? Вызвала слесаря?
Она бросилась к телефону, лихорадочно набирая 112.
— Алло, полиция? На меня нападают, в мою квартиру пытаются вломиться…
И в этот момент дверь распахнулась. На пороге стоял Олег. А за его спиной, с торжествующим видом, — Тамара Павловна.
— Вот видишь! — победно воскликнула она, обращаясь к сыну. — Я же говорила, она дома! Заперлась и сидит! А матери дверь открыть не может!
Олег выглядел растерянным. Он смотрел то на заплаканную Марину с телефоном в руке, то на свою разъяренную мать.
— Марин, ты чего? Зачем в полицию? — спросил он так, будто не понимал очевидного. — Это же мама.
— Она угрожала выломать дверь! — выкрикнула Марина, чувствуя, как по щекам катятся слезы злости и бессилия. — Она орала на весь подъезд! Ты хоть понимаешь, что происходит?
— Ну, погорячилась немного, с кем не бывает, — примирительно сказала Тамара Павловна, протискиваясь мимо сына в прихожую. Она окинула квартиру хозяйским взглядом. — Так, а почему у тебя тут такой беспорядок? Олежек, ты посмотри, пыль везде!
Она вела себя так, будто ничего не произошло. Будто не она только что билась в истерике под дверью.
Марина смотрела на мужа. Ждала. Вот он, момент истины. Сейчас он должен был что-то сказать. Остановить свою мать. Защитить жену. Хоть слово.
Олег переминался с ноги на ногу.
— Мам, ну может, не надо сейчас? Мы устали.
— Кто это мы? — взвилась свекровь. — Ты устал, сын, я вижу! Работаешь как вол, чтобы эту квартиру содержать, а она тут сидит целыми днями и даже убраться не может!
Это было последней каплей.
— Эту квартиру содержу я! — голос Марины сорвался. — И куплена она на мои деньги! На мои! — она швырнула папку с документами на столик в прихожей. — Вот! Смотрите! Оба! Здесь все до последней копейки!
Тамара Павловна даже не взглянула на папку.
— Что ты несешь? Какие твои деньги? Это квартира моего сына! Все, что в этом доме, принадлежит ему!
Олег наконец очнулся. Он взял папку, открыл ее. Его лицо менялось по мере того, как он просматривал бумаги. Кажется, он и сам забыл, откуда на самом деле взялись деньги. Или предпочел забыть.
— Марин, ну зачем ты это… — начал он, но она его перебила.
— Чтобы ты наконец вспомнил, Олег! Чтобы ты вспомнил, как умолял меня оформить квартиру на тебя, потому что «маме так будет спокойнее»! Так что, ей спокойнее?! Посмотри на нее! Она превратила мою жизнь в ад, а ты стоишь и молчишь!
— Не смей так говорить с моим сыном! — взревела Тамара Павловна. — Неблагодарная! Он тебя в дом привел, а ты…
— В МОЙ дом! — отчеканила Марина. Она подошла к Олегу и посмотрела ему прямо в глаза. Взгляд у нее был холодный, как лед. — Олег, я даю тебе десять минут. Чтобы твоей матери здесь не было. Иначе я вызываю наряд. И показываю им вот эти документы. И заодно рассказываю о вымогательстве и угрозах.
Она развернулась и ушла в комнату, плотно закрыв за собой дверь. Она слышала, как в прихожей начался приглушенный спор. Голос Тамары Павловны срывался на визг, Олег что-то бубнил в ответ. Марина села на кровать. Руки и ноги ее тряслись. Но внутри была звенящая пустота. Она сделала все, что могла. Теперь ход был за ним.
Через пятнадцать минут в квартире стало тихо. Марина подождала еще немного, потом осторожно вышла из комнаты. В прихожей стоял один Олег. Он выглядел опустошенным.
— Я ее проводил, — тихо сказал он. — Она… она очень расстроена.
— А я нет? — горько усмехнулась Марина. — Я, по-твоему, должна радоваться?
— Прости, — он сделал шаг к ней, хотел обнять, но она отстранилась. — Я не знал, что все так серьезно. Я поговорю с ней. Я все решу.
Марина долго смотрела на него. На своего мужа. Человека, которого она когда-то любила. Сейчас она видела перед собой чужого, слабого мужчину, который всю жизнь будет разрываться между матерью и женой, и всегда, в самый решающий момент, будет выбирать себя и свой комфорт.
— Не надо, Олег. Не надо ничего решать, — тихо, почти безэмоционально сказала она. — Ты уже все решил. Тогда, пять лет назад, на кухне у своей мамы. И сегодня, когда открыл ей дверь своим ключом.
— Марин, ты о чем? Я люблю тебя! Мы все наладим!
— Нет, — она покачала головой. В ее глазах не было слез. Только бесконечная усталость. — Мы ничего не наладим. Потому что нечего налаживать. Я хочу развод. И я хочу, чтобы ты съехал. Из моей квартиры.
Олег смотрел на нее, не веря своим ушам.
— Куда я съеду? К маме? Ты меня выгоняешь?
— Ты можешь съехать куда угодно. Это больше не моя проблема, — сказала Марина. — У тебя есть неделя, чтобы собрать вещи. А завтра я иду к юристу, чтобы запустить процесс возврата моей собственности. Той самой, которая по документам твоя.
Она говорила спокойно и твердо. Это был не ультиматум и не истерика. Это было решение. Выстраданное, окончательное. В этот момент она впервые за долгие годы почувствовала себя хозяйкой своей жизни. Да, ей было больно. Да, ее мечта о семье рассыпалась в прах. Но вместо нее появилось что-то другое. Что-то гораздо более ценное. Чувство собственного достоинства. И право на тишину в собственном доме.
