Изучая старые книги и фильмы можно заметить, как быстро менялась мода на имена. Даже самые необычно звучащие сегодня Котьки и Мурки на самом деле были не ласковыми прозвищами, а настоящими именами, у которых были и полные формы. Причем встретить их можно было далеко не в одной семье.
Несколько десятилетий назад в детских садах и школах был огромный дефицит Платонов и Фекл, зато самые обычные имена сокращались и трансформировались весьма необычным образом. В семьях выбирали специальные «домашние» имена, среди друзей приживались свои варианты называния, в которых Лена запросто становилась Ленкой, ЛенкОм, Леночкой, Ёлочкой или Ёлкой. Или вот Георгий Иванович из известного фильма, как все мы помним, звался то Гошей, то Гогой, то Жорой, то Юрой и, кажется, считал эти трансформации своего имени самым обычным делом.
Переводчица романов Тургенева на английский язык Аврил Паймен очень интересно рассуждала о том, как непросто иностранцу понять все нюансы русских имясокращений: «Даже если вбить себе в голову, что, скажем, Митя – обычное сокращение Дмитрия, как же иностранному читателю почувствовать, что «Митенька» звучит более фамильярно, «Митюха» – слегка пренебрежительно, а «Митюша» скорее нежно, тогда как «Митюшенька» просто тает на языке, а «Митюшонок» может сказать только с улыбкой человек, который этого самого Дмитрия знает и любит еще с детства!»
Есть также зафиксированные случаи, когда выбор имени ребенка ставился главной проблемой семьи. Все многочисленные бабушки, дедушки, двоюродные и троюродные сестры и братья, собиралась в гостях у новоиспеченных родителей. Там они, конечно же, отмечали пополнение в семье традиционным застольем, а еще советовались по поводу имени.
Сама же традиция придумывать смешные и необычные сокращения имен кажется очень давней, свои «домашние» имена были в семьях русских императоров и дворян, эта практика сохранилась и после революции, особенно у советской интеллигенции. Так, во многих стихотворениях Корнея Чуковского упоминается его младшая дочь Мария: «Дали Мурочке тетрадь, стала Мура рисовать…» Именно Мурой называли Чуковские свою младшую и любимую дочку Марию, Бобом стал их средний сын Борис, впоследствии погибший на Великой Отечественной, а внучка Елена, дочь Лидии Чуковской, оказалась «Люшей».
Под влиянием родственников Оля превращалась в «Лялю», Таня в «Тату», Анна в «Нюру», Костя в «Котьку», а Олег в «Альку». Особенно хочется посочувствовать Николаям, которые с легкой руки любящих бабушек могли стать «Коками», а потом бояться, вдруг школьные товарищи узнают, что дома ты вовсе никакой не «Колян». Иногда имя меняли, чтобы оно становилось понятнее окружающим, нередко так делали в еврейских семьях, где «Лёлей» могли называть Рахель (записанную в паспорте на всякий случай «Раисой»), а Вольфа упрощали до «Вольки».
Особенно подобные вариации имен обожали в детских советских книжках.
В рассказах Е. Шварца сестренок зовут Шура и Маруся (а не Александра и Мария), а Ольга и Михаил из рассказов М. Зощенко стали любимыми многими поколениями детей Лелей и Минькой. Есть еще кстати Карик и Валя, и если с Валей все понятно, она Валентина, то про Карика до сих пор спорят, Оскар он, Макар или Икар. Не меньше дискуссий вызывают всем известные Чук и Гек, имена которых Аркадий Гайдар так толком и не объяснил. Кому-то кажется, что Гек – это Сергей, измененный до Сергейки, Гейки и так далее, а Чук – это Владимир, которого сначала называли «Вовчуком», а потом сократили еще сильнее. Но это не единственная версия происхождения имен знаменитых братьев!
Кто-то утверждает, будто Чук — это от «Чуковский», а имя Гек произошло от «Гектор». Есть мнение, что братья обязаны своими именами Марку Твену, придумавшему Гекльбери Финна (и отсюда, конечно, Гек), и героя Чака, имя которого просто неправильно прочитали. Да и Бориса в те времена могли называть «Борисчук», а там и до просто Чука недалеко. Где-то упоминалось (впрочем, без ссылки на первоисточник), будто у Гайдара был сосед, геолог Серегин, с сыновьями Володей и Сергеем, якобы они и дали имена персонажам. Как на самом деле — непонятно, так или иначе, в самой первой публикации в первой январском номере «Пионерской правды» за 1939 г. героев зовут Чуком и Геком.
В рассказах Николая Носова есть Бобка (по всей видимости, Борис), именно он порвал, а потом зашил штаны в рассказе «Заплатка», и Котька Чижов (наверное, Константин), тот самый, которому лень было помогать ребятам строить горку. Еще один известный мальчик с необычным именем – Волька Костыльков из повести Л. Лазаря «Старик Хоттабыч». Наверняка, когда он вырос, то стал Владимиром или Вольдемаром, но про это Лагин уже не писал. Кстати, Волька и Чук – это далеко не единственные способы сказать «Владимир», например, в рассказе Юрия Сотника «Человек без нервов» мы встречаем Лодю, очевидно, тоже Володю.
Когда-то, задолго до революции, подобные имена с непременным суффиксом «-к» употреблялись низшими по рангу как некоторая демонстрация самоуничижения перед богатыми и власть имущими. Затем это унизительное значение забылось и сменилось на вполне положительно, даже А. С. Пушкин называл своих любимых детей «Машкой», «Сашкой», «Гришкой» и «Наташкой». В упомянутых уже рассказах Н. Носова одного из самых симпатичных персонажей зовут Мишка (помните, как он всю ночь варил кашу, которая норовила сбежать из кастрюли), а рассказы Виктора Драгунского называются не «Денисовыми», а «Денискиными», и звучит это вовсе не грубо, а ласково. Кстати, лучшую школьную подругу моей бабушки называли Ронькой. Оказалось, Вероника!
Сегодня Бобки и Котьки ушли в прошлое, зато никого уже не удивить мальчиком по имени Добрыня, детсадовских подружек которого могут звать Луизой, Марфой и Глафирой. Эти старинные, да и вполне привычные, обыкновенные имена дети носят по-новому. Даже самые маленькие все реже называют друг друга уменьшительно-ласкательными прозвищами, вроде «Дюша», «Стасик» и «Мотя» и куда чаще пользуются полными именами – Андрей, Станислав, Матвей.
