— Вернулась, — ухмыльнулась мать. — А я тебе что говорила?
— Мама, пожалуйста, не начинай. Без тебя тошно, — Лена пропихивала чемоданы в узкую прихожую, которую ненавидела всем сердцем.
— Если бы ты меня слушала, то чувствовала себя намного лучше.
Еще и ребенка таскаешь с собой, хоть бы перед соседями постыдилась, — ворчала Ирина Николаевна, вытаскивая ребенка из груды чемоданов и сумок. — Пойдем, внук, кушать будешь.
Лена облегченно выдохнула, хоть пару минут к ней никто не будет ее донимать.
— Где твой этот… Кирилл? — раздалось из кухни. Тон был нарочито будничным, как если бы речь шла о погоде.
— Кирилл остался в квартире. Пока. Я не хочу об этом говорить, — Лена потёрла виски.
— Пока? Опять «пока»? Ты вообще сама понимаешь, что у тебя третий раз одно и то же?
Сначала тащишь ребенка к мужику. Потом через полгода бежишь обратно.
А у меня, между прочим, не гостиница. Или ты так и будешь бегать туда-сюда до пенсии?
— Я просто… — Лена глотнула воздух. — Мне нужно где-то пожить. Совсем ненадолго.
— Вот только не начинай, — перебила Ирина Николаевна. — Ты так же в прошлый раз говорила. И в позапрошлый.
А потом сидишь тут месяцами, как у себя дома. Пашка мне шкафы разрисовал, твои кастрюли везде.
Да я жить нормально не могу, пока ты «передышку берёшь»!
— Ты серьёзно сейчас? — Лена повернулась, глаза округлились. — Я прихожу в дом, где выросла, а ты мне как квартирантке предъявляешь? Мы же — семья!
— Семья? — мать вскинула брови. — А где твоя семья, Лена? Где твой муж? Или хотя бы человек, с которым ты можешь решить свои проблемы не через «мам, я опять…»?
Сын Лены, пятилетний Паша, выглянул из кухни.
— Мам, можно я у бабушки посплю в комнате?
— Конечно, зайка, — поспешила ответить Лена, но Ирина Николаевна тут же вставила:
— У бабушки порядок. А не как у вас — игрушки по всей квартире, еда из доставки, ребёнок на мультиках. Ещё скажи спасибо, что я вас опять пустила.
— Знаешь что, мама… — Лена встала. В ней нарастала волна, та самая, что годами копилась под ребрами, но всегда гасла. Сегодня она не гасла. — Ты ни разу не спросила, как я, что со мной, почему я ушла.
Тебе главное — картинка. Чтобы соседи не косились, чтобы ребёнок «кушал вовремя» и «не рисовал на шкафу».
А я? Я твоя дочь, вообще-то.
— А я тебе мать. И всю жизнь тебя тяну. Всю! А ты только и умеешь, что жаловаться и ошибаться. Сколько раз я тебя предупреждала?
Лена посмотрела на неё. И почувствовала себя снова пятнадцатилетней. С двойками по математике, с ресницами, накрашенными не так. С ногтями, слишком длинными, и юбкой — на два сантиметра короче нормы.
— Я не просила тебя тянуть. Я просила просто быть рядом, — выдохнула она, тихо, почти не слышно.
— Не тебе меня судить, Лена. Вот вырастишь Пашку — поймёшь, — отрезала мать и, не дожидаясь ответа, ушла обратно на кухню.
Лена осталась стоять в прихожей, среди чемоданов. Она села прямо на пол. Уткнулась лбом в колени. И почувствовала, как медленно, почти беззвучно, расползается по ней отчаяние. Не оттого, что снова здесь. А оттого, что всё — по-прежнему.
Комнату Лена обжила за вечер. Повесила пару своих платьев в шкаф, переставила лампу — подальше от окна, поближе к кровати. Пашкины машинки уже лежали под подушкой, а на подоконнике — его новый рисунок: солнце с огромной улыбкой.
А утром на кухне гремела посуда. Пахло подгоревшей кашей. Лена вышла в халате, на цыпочках, чтобы не разбудить сына.
— Ты хоть раз в жизни вовремя вставала, — язвительно бросила мать, даже не обернувшись.
— Я сегодня до ночи с Пашей возилась. Он не мог уснуть, — устало ответила Лена, наливая себе чай.
— А ты не думала, что ребёнку нужен режим? А не валяние по утрам с телефоном. — Мать резко закрыла кастрюлю. — Пока вы тут живёте, всё должно быть по правилам. Ясно?
— Мама, я не подросток. Я женщина с ребёнком, я и так на пределе, — Лена поставила кружку, не притронувшись.
— Женщина? — фыркнула Ирина Николаевна. — Женщина — это когда у тебя дом, муж, ответственность. А ты как бабочка: то к одному, то к другому. А потом сюда — ныть.
— Я не ною! — Лена повысила голос. — Я просто хотела поддержки. Времени на передышку. Я пришла не просить у тебя подачек, я — твоя дочь, а не квартирантка.
Мать подошла ближе.
— А я тебе не нянька, Лена. У меня тоже жизнь. И я устала видеть, как ты снова и снова рушишь всё, что у тебя есть. Ты Пашу в это всё тащишь. Он уже путается, где его дом. Где его отец.
— Ты сейчас специально? — Лена сглотнула. — Ты думаешь, я легко это переживаю? Думаешь, я не вижу, как он смотрит, когда мы уходим от отца? Думаешь, мне не больно?
— Больно, не больно, а я в свои шестьдесят не обязана тянуть ещё одного ребёнка. Воспитывай сама, раз решила быть такой «взрослой».
— Спасибо, мама. Прямо излучаешь тепло и поддержку.
— Я говорю правду. Всю жизнь ты живёшь, как будто кто-то обязан тебя спасать. А жизнь — она не про «передохнуть», а про «взяла и сделала».
— Я взяла и сделала. Сбежала от человека, который кричал на меня, давил, ломал. И пришла туда, где, думала, меня поймут. Но только и слышу упреки и придирки.
Ирина Николаевна отвернулась.
— Тогда собирай чемоданы, раз не устраивает.
— А вот нет. На этот раз я не уйду. Мне нужно немного времени, и я останусь. Не выгонишь.
— Не думай, что ты тут хозяйка, — процедила мать после небольшого молчания и вышла.
Лена тяжело вздохнула, только второй день они у матери, и уже всё рушится. До этого мама терпела хоть несколько дней, только потом устраивала скандалы. А теперь с первого дня.
Лена потянулась к кофе, который стоял на верхней полке. Его пила только она, и покупала она для себя, давно еще. Эта упаковка стояла несколько месяцев в ожидании Лены.
Но рука дрогнула, мягкая упаковка полетела на пол, и весь кофе рассыпался в самый ненужный момент.
Мама как раз вернулась на кухню, видимо, за очередным нравоучением. И замерла, рассматривая последствия.
Мелкие крупинки кофе были повсюду: в каше, которую женщина так и не прикрыла крышкой, в бульоне для будущего супа, на столешнице…
— Я сейчас всё уберу, — прошептала Лена, испугавшись сама того, что получилось.
— Конечно уберёшь! — Голос у матери звенел. — Ты вечно что-то ломаешь, роняешь, рушишь! Тебя даже допускать ни к чему нельзя!
Лена наклонилась, собирая крупинки веником. Хотелось провалиться сквозь землю, лишь бы сейчас не выслушивать маму.
— У меня там суп был и каша для Пашки! Я с утра как белка в колесе — варю, жарю, мою! А ты только ходишь, портишь, будто снова пятнадцать, — не унималась Ирина Николаевна. — Сама как дым, то тут, то там, и сына за собой тащишь! Ни толку, ни пользы. Ни от тебя, ни от этих твоих жалоб!
— Мам… — Лена подняла голову, в глазах горело. — Ты правда считаешь, что я бесполезная?
— Я считаю, что ты избалованная! Всю жизнь я за тебя всё решала, а ты привыкла. Даже кофе свой не можешь нормально достать! — с нажимом произнесла мать, размахиваясь тряпкой.
Лена резко встала.
— Знаешь, что? Ты никогда не решала со мной, ты давила всегда на меня, выбирала за меня. Ты даже вырастила меня с чувством вины, с моим чувством вины за собственные поступки.
— А ты как хочешь? Чтобы ты косячила, и кто-то другой чувствовал себя виноватым?
— Я хочу быть счастливой, не хочу чувствовать вину из-за собственного выбора. А ты всегда знала, как «лучше», но никогда как мне. Ты не слушала, ты всегда говорила, кричала, осуждала. Да я даже замуж вышла из-за тебя, хотелось поскорее сбежать отсюда.
— Я хотя бы пыталась тебе мозги вправить! Хочешь сбежать, так я тебя не держу, беги на все четыре стороны. Только идти-то некуда, да? — Мать ухмыльнулась, продолжая собирать тряпкой кофе.
— А я просто хотела, чтобы ты хоть раз сказала, что ты всегда рядом и поддержишь.
Ирина Николаевна на секунду остолбенела. Но быстро собралась:
— С такими, как ты, нельзя по-другому. Ты бы иначе вообще по помойкам пошла! Я хоть как-то тебя держу в рамках!
Лена смотрела на мать удивленно. Конечно, она всегда знала отношение матери к себе, всегда знала, что та ее не любит. Но такого откровенного разговора у них не было никогда.
— Мы съезжаем, — спокойно сказала она. — Сегодня.
— Ты можешь валить куда угодно, внука тебе не отдам.
— Тебя забыла спросить, сама же сказала, валить на все четыре стороны. Вот я и пойду.
— Пашку оставь, он же ребёнок! Он же к бабушке привык!
— Он не будет расти под твоим чутким руководством.
— Делай как хочешь, — бросила Ирина Николаевна и отвернулась. — Только потом опять не приползай. Больше не пущу!
Лена собрала кофе с пола. Потом вернулась в комнату, закрыла дверь и тихо сказала:
— Паша, собирайся, возвращаемся домой.
Лена вернулась в квартиру к мужу. Он покупал ее в браке. И до этого женщина хотела решить всё через суд, только потом приезжать и делить имущество.
Но если стоял выбор, оставаться с матерью и терпеть ее, или выяснять отношения с мужем, она выбирала второе.
— Это и наш дом тоже, — Лена начала с порога, когда только зашла с сыном домой к мужу. — И мы никуда не уйдем.
Ты не оставишь ребенка без жилья. Лучше ты собери свои вещи и уезжай.
Лена никогда так не разговаривала с мужем, боялась, да и мама учила по-другому. Только теперь Лена поняла, как это работает.
Мужчина сразу никуда не уехал, он жил в гостиной какое-то время, а через месяц, когда понял, что жена не передумает, собрал вещи и оставил квартиру сыну.
Иногда достаточно просто отстаивать свои границы, тогда и жизнь будет легче складываться.
