— А ты не дергайся, Леночка, ты не нервничай. Нервные клетки, они, знаешь ли, как хорошие квартиранты — съедут, а потом ищи-свищи новых, — голос Зои Петровны звучал вкрадчиво, мягко, но с той специфической интонацией, с какой обычно объявляют о повышении цен на услуги ЖКХ: вроде бы вежливо, но деваться некуда.
Она сидела на кухне Лены, аккуратно подбирая крошки от печенья мизинцем, на котором красовался массивный перстень с мутным рубином — «фамильная ценность», как она любила повторять, хотя Лена подозревала, что ценность там была сугубо сентиментальная, годов эдак семидесятых.
— Я не нервничаю, Зоя Петровна, — Лена отставила чашку, стараясь, чтобы та не звякнула о блюдце слишком громко. — Я просто пытаюсь понять математику вашего предложения. И пока у меня, знаете ли, не сходится. Дебет с кредитом в глубоком, простите, минусе.
— Математика — наука точная, а жизнь — она гибкая, — философски заметил сидевший напротив свекор, Валерий Иванович. Он был мужчиной грузным, с лицом, похожим на печеную картофелину, и вечно слезящимися глазами. — Тут не цифры считать надо, а перспективы.
Лена посмотрела на мужа. Виталик стоял у окна, делая вид, что очень заинтересован голубями на карнизе. Спина его, обтянутая клетчатой рубашкой, выражала полную отстраненность от геополитических проблем этой кухни.
— Давайте еще раз, по пунктам, — Лена сложила руки на груди, чувствуя, как внутри начинает закипать холодное бешенство. — Значит, у вашего младшего сына, Дениса, большие проблемы. Он вложился в какую-то мутную схему с криптовалютой, прогорел, и теперь ему срочно нужно закрыть долг перед людьми, которые шутить не любят. Так?
— Не «какую-то схему», а в перспективный стартап, — поправила Зоя Петровна, поджав губы. — Мальчик просто попал в неудачный рыночный цикл.
— Хорошо, цикл неудачный. Сумма долга — два миллиона. У вас этих денег нет. У Виталика их тоже нет, потому что мы только месяц назад закрыли кредит за машину. И вы предлагаете гениальное решение.
— Мы предлагаем консолидацию активов, — важно кивнул Валерий Иванович.
— Вы предлагаете мне продать мою однокомнатную квартиру, которая досталась мне от бабушки, ту самую, которую я сдаю и деньги с которой мы откладываем на первый взнос за «трешку». Продать ее быстро, то есть с дисконтом, отдать два миллиона Денису, а оставшиеся копейки вложить… куда? В ремонт вашей дачи, чтобы мы там могли «все вместе отдыхать»?
— Ну зачем так грубо — «копейки», — поморщилась свекровь. — Там останется прилично. А дача в Кашире — это родовое гнездо. Мы бы надстроили второй этаж, сделали бы вам отдельный вход. Воздух, природа, ягоды…
— Что вы решили? Что мне надо продать свою добрачную квартиру, а деньги отдавать вам? — голос Лены наконец сорвался с делового тона на звенящий. — Вы себя слышите?
Зоя Петровна тяжело вздохнула, словно имела дело с неразумным дитятей, который отказывается есть полезную кашу.
— Лена, ты рассуждаешь как чужая. А мы — семья. Сегодня поможешь ты, завтра помогут тебе. Дениска — он же брат твоего мужа. Неужели ты допустишь, чтобы с ним что-то случилось? Там люди серьезные, они счетчик включили.
— Виталик! — Лена резко повернулась к окну. — Может, ты скажешь что-нибудь? Или голуби интереснее, чем то, что твою жену сейчас пытаются «раскулачить»?
Виталий наконец обернулся. Лицо у него было несчастное, как у спаниеля, которого застали за поеданием хозяйских тапочек. Он не был маменькиным сынком в классическом понимании — работал много, решения принимал сам, но перед родительским напором пасовал, как школьник перед завучем.
— Лен, ну… ситуация правда аховая. Дэн звонил вчера, он реально в панике. Говорит, уже к подъезду приезжали.
— И что? — Лена встала. — Пусть продает свою машину. Пусть берет кредит. Пусть идет работать на три работы. Почему моя бабушкина квартира должна стать спасательным кругом для его глупости?
— Машина у него в залоге, — буркнул Валерий Иванович. — Кредиты ему не дают, история испорчена.
— А у нас история отличная, давайте ее испортим! — всплеснула руками Лена. — Зоя Петровна, у вас же есть гараж капитальный. Продайте.
— Гараж — это память об отце! — взвизгнула свекровь, и рубин на пальце гневно сверкнул. — И там соленья!
— А моя квартира — это память о бабушке! И там, между прочим, живут люди, у которых договор аренды еще на полгода!
— Договор можно расторгнуть, — отмахнулся свекор. — Неустойку заплатишь, делов-то. Слушай, Елена, мы же не просто так просим. Мы перепишем на Виталика долю в даче. Официально, через нотариуса. Будет у вас недвижимость. Земля только дорожает.
Лена посмотрела на них. На Зою Петровну в ее люрексовой кофточке, которая сидела, выпрямив спину, как королева в изгнании. На Валерия Ивановича, уже прикидывающего, где он будет закупать вагонку для второго этажа. На Виталика, который явно хотел провалиться сквозь ламинат.
В этой семье всегда так было. Денис — младшенький, талантливый, вечно «ищущий себя», которому прощалось всё: от разбитых окон в школе до разбитых машин. И Виталик — старший, тягловая лошадка, «ты же умный, ты должен понимать».
— Нет, — сказала Лена тихо, но твердо.
В кухне повисла тишина. Слышно было, как гудит холодильник и как за стеной соседский ребенок мучает гаммы на пианино.
— Что значит «нет»? — переспросила Зоя Петровна, сузив глаза.
— То и значит. Я не буду продавать квартиру. Это моя страховка, мой фундамент и будущее моих детей, если они у нас будут. Решайте проблемы Дениса сами. Или пусть Денис их решает. Ему тридцать два года, а не пять.
Зоя Петровна медленно поднялась.
— Вот, значит, как. Мы к тебе со всей душой, дочкой называли… А ты, оказывается, куркулём сидишь на своих метрах, пока родной брат мужа в петлю лезть готов?
— Не драматизируйте, мама, — вмешался Виталик, видя, что жена сейчас взорвется. — Лена имеет право…
— Имеет право! — передразнила мать. — А совесть она имеет? Валера, пошли. Тут нам не рады. Тут, видите ли, частная собственность превыше человеческой жизни.
Они уходили шумно, с демонстративным хлопаньем дверьми, с тяжелыми вздохами в прихожей, пока надевали обувь. Зоя Петровна напоследок бросила взгляд на зеркало в коридоре, поправила прическу и сказала в пустоту:
— Бог тебе судья, Лена. Смотри, как бы самой помощи просить не пришлось. Земля-то круглая.
Когда дверь за ними захлопнулась, Лена бессильно опустилась на пуфик. Виталик подошел, положил руку ей на плечо.
— Лен… ну ты жестко с ними.
— Жестко? — она скинула его руку. — Виталя, они хотели лишить нас единственного ликвидного актива ради того, чтобы покрыть долги игромана! Ты хоть понимаешь, что дача в Кашире — это неликвид? Что половина дома — это ничто, мы ее даже продать не сможем без их согласия? Это кабала!
— Я понимаю, — он сел рядом, потер лицо руками. — Но Дэн правда влип. Если с ним что-то сделают…
— Если с ним что-то сделают, мы напишем заявление в полицию. Виталя, очнись. Два года назад мы давали ему сто тысяч «на развитие бизнеса». Где они? Три года назад родители продали гараж деда, чтобы закрыть его долг по автокредиту. Теперь моя квартира. Что дальше? Почки продадим?
Виталий промолчал. Он знал, что она права, но въевшаяся с детства привычка спасать младшего брата ныла внутри, как старый перелом на погоду.
Прошла неделя. Телефон Зои Петровны молчал, что было плохим знаком. Обычно свекровь звонила через день, чтобы рассказать про давление, цены на гречку или новую соседку-хамку. Тишина была оперативной паузой перед наступлением.
Лена работала логистом в крупной транспортной компании. Работа нервная, требующая постоянного внимания, поэтому о семейных дрязгах днем она старалась не думать. Но вечером, возвращаясь домой, каждый раз с опаской ждала новостей.
В среду вечером Виталик пришел с работы серый.
— Мать звонила, — сказал он, даже не разуваясь. — Дениса избили. В подъезде.
У Лены похолодело внутри.
— Сильно?
— Сотрясение, ребра, рука сломана. В травматологии сейчас. Сказали — последнее предупреждение. Срок — неделя.
Лена прошла на кухню, налила воды. Руки дрожали. Конечно, она была зла на родственников, но физического насилия никому не желала.
— И что теперь? — спросила она.
— Отец выставил дачу на продажу. Но ты же понимаешь, сейчас не сезон, быстро не купят. Или за копейки совсем. Мать плачет, говорит, продадим всё, будем жить на вокзале, но сына спасем.
— Шантаж, — констатировала Лена. — Чистой воды эмоциональный шантаж.
— Лен, он в больнице! Какой шантаж? — взорвался Виталик. — Ты можешь хоть на минуту выключить своего внутреннего бухгалтера? Человека калечат!
— А я не верю! — вдруг закричала она. — Я не верю, что нет другого выхода! Почему Денис не продаст свою долю в родительской квартире?
Виталик замер.
— Какую долю? Они же приватизировали на троих — мать, отец и Дэн. Ты забыл? У тебя доли нет, ты тогда уже выписался, когда мы женились, а Дэн там в доле.
— Мать сказала, что нельзя трогать квартиру. Им жить негде будет.
— Причем тут жить негде? Продать долю, родители могут выкупить, взяв ипотеку или потребительский кредит под залог недвижимости. Пусть родители ужмутся, раз они его так воспитали! Почему я должна платить?
— Потому что у них пенсия и возраст! Им ипотеку не дадут!
Скандал разгорелся до небес. Они кричали друг на друга так, как не кричали за все пять лет брака. Виталик обвинял Лену в черствости, Лена Виталика — в бесхребетности. В итоге Виталий хлопнул дверью и ушел ночевать к родителям.
Лена осталась одна. Тишина в квартире звенела. Она села за ноутбук. Ситуация казалась тупиковой, но интуиция подсказывала: что-то здесь нечисто. Денис, конечно, раздолбай, но не дурак, чтобы влезать к бандитам. Сейчас не 90-е, криптовалютные мошенники обычно действуют тоньше, через суды или коллекторов, а не ломают ребра в подъездах. Если только это не совсем уж отморозки.
Она решила позвонить старому знакомому, Глебу. Глеб работал в службе безопасности банка, а раньше служил в органах. Человек циничный, тертый, знающий изнанку жизни.
— Привет, Глеб. Извини, что поздно. Нужна консультация. Неофициально.
Она кратко обрисовала ситуацию. Глеб слушал молча, лишь изредка хмыкая.
— Слушай, Лен, — сказал он наконец, когда она закончила. — Схема классическая, но есть нюансы. Обычно «криптоинвесторы» так жестко не прессуют физически, им деньги нужны, а не труп. Если прессуют — значит, либо он украл у своих, либо… это инсценировка.
— Инсценировка? С переломами?
— Ну, сломать руку — дело нехитрое, если на кону два ляма. А может, и правда попал. Скинь мне данные этого Дениса. ФИО, дату рождения, телефон. И если знаешь — название конторы или имена кредиторов. Я пробью по своим базам, есть ли на нем исполнительные, суды, или, может, он в сводках мелькал.
На следующий день Лена взяла отгул. Она не могла работать. Виталик не звонил. Она сама набрала его номер в обед.
— Ты как?
— Нормально, — голос мужа был сухим. — У Дэна был. Выглядит жутко. Гипс, лицо — сплошной синяк. Мать с сердцем слегла.
— Виталь, послушай… Я попросила знакомого проверить информацию.
— Опять ты за свое? — устало выдохнул он. — Ты что, думаешь, он сам себя избил?
— Я просто хочу знать правду.
Вечером позвонил Глеб.
— Значит так, Лена. Новости интересные. Твой деверь Денис Валерьевич чист перед законом, как слеза младенца. Никаких судов, никаких МФО. Но! Я копнул его транзакции. У него три месяца назад был крупный приход на карту. Почти три миллиона. И знаешь, откуда?
— Откуда?
— Продажа недвижимости. Земельный участок в Подмосковье. Я проверил кадастр — это участок, который был записан на него.
— Подожди… У него не было участка.
— Был. Наследство от какой-то тетки, оформили полгода назад. Он его продал, деньги получил. А дальше следы теряются. Но самое интересное не это. Я пробил номер телефона, с которого, как ты говоришь, ему угрожали (Виталик как-то показывал скриншоты). Номер зарегистрирован на некоего Смирнова Олега. А этот Смирнов — соучредитель ООО «Вектор», где твой Денис числится… заместителем директора.
Лена почувствовала, как у нее отвисает челюсть.
— То есть… он должен деньги своему партнеру?
— Или они вместе что-то мутят. Но есть еще кое-что. Я посмотрел соцсети этого Смирнова. У него фоточки с Денисом недельной давности. Сидят в баре, довольные, пьют виски. Не похоже, что один другого на счетчик поставил.
— Спасибо, Глеб. С меня коньяк.
Лена сидела и смотрела в одну точку. Пазл складывался, но картина выходила уродливая. Три миллиона. Денис получил деньги, куда-то их дел (или спрятал), а теперь разыгрывает спектакль, чтобы вытянуть еще два из семьи? Но зачем ломать ребра?
Она решила поехать в больницу. Без предупреждения.
В травматологии пахло хлоркой и безнадежностью. Лена нашла палату Дениса. Дверь была приоткрыта. Она хотела войти, но услышала голоса и замерла.
— …ты перегнул, Дэн. Мать чуть инфаркт не схватила, — это был голос Виталика.
— Зато сработало, — голос Дениса звучал приглушенно, видимо, из-за разбитых губ, но вполне бодро. — Виталя, ты не понимаешь. Это шанс. Мы с Олегом открываем тему, реальный бизнес, поставки из Китая. Мне нужно вложиться сейчас. Те три ляма я уже отправил на закупку, но там кассовый разрыв, нужно перекрыть, пока товар идет. Если не перекрою — всё сгорит. А Ленка твоя жмется. У неё квартира стоит мертвым грузом.
— Она не жмется, она боится. И вообще, ты сказал — долги, бандиты…
— А как я тебе объясню про кассовый разрыв? Ты же в бизнесе ноль. А так — драма, угроза жизни, все дела. Родители сразу активизировались. Отец дачу продает, но это долго. Ленку надо дожать. Скажи ей, что врачи требуют денег на операцию, на пластину какую-нибудь титановую.
— Дэн, ну это уже подло. Я думал, тебя правда прессуют. А ты… А морду тебе кто набил?
— Да это мы с Олегом в спарринге перестарались, плюс грим немного. Ну, руку пришлось реально повредить, упал неудачно, но это мелочи. Зато сейчас все бабки соберем — и через полгода я вам всем верну вдвойне! Виталя, братуха, помоги. Додави жену. Скажи, что развод, если не даст. Бабы этого боятся.
Лена отступила от двери. Ноги были ватными. Виталик не знал. Это хорошо. Или плохо? Он не знал, но сейчас, узнав, не орет, не бьет брата по здоровой щеке, а слушает. Слушает, как тот предлагает шантажировать её разводом.
Она вышла из больницы, села в машину и заплакала. От обиды, от злости, от того, как мерзко всё это выглядело. А потом вытерла слезы, посмотрела в зеркало заднего вида. «Бабы этого боятся», значит? Ну-ну.
Она поехала не домой. Она поехала к Зое Петровне.
Свекровь открыла дверь, бледная, с полотенцем на голове. Увидев Лену, она поджала губы.
— Явилась? Совесть проснулась?
— Проснулась, Зоя Петровна. И не только совесть. Можно войти? Разговор есть. Валерий Иванович дома?
— Дома. Валидол пьет из-за вас.
Лена прошла в гостиную. Квартира у свекров была заставлена тяжелой советской мебелью, повсюду лежали салфеточки, статуэтки, пыль веков. Валерий Иванович сидел в кресле перед телевизором, взгляд отсутствующий.
— Я пришла сказать, что я знаю правду, — начала Лена без предисловий.
— Какую правду? Что ты жадная эгоистка? Это мы и так знаем, — фыркнула Зоя Петровна.
— Нет. Правду о том, что Денис продал участок за три миллиона, вложил их в бизнес с другом Олегом, а теперь разыгрывает спектакль с бандитами, чтобы вытянуть из нас еще два миллиона на оборотные средства.
В комнате повисла тишина. Валерий Иванович медленно повернул голову.
— Какой участок?
— Тот, что ему тетка оставила. В Чехове.
— Он сказал, там болото и документы не оформить… — прошептала Зоя Петровна.
— Оформил и продал. Три месяца назад. Деньги ушли в Китай, на товар. А сейчас у него, видите ли, «кассовый разрыв». И избили его не бандиты, а в спортзале неудачно вышло, плюс грим. Он сам это Виталику рассказывал полчаса назад в палате. Я слышала.
Зоя Петровна осела на диван. Рука потянулась к сердцу, но Лена видела — это больше театр. Глаза у свекрови стали жесткими, колючими.
— Ты врешь. Денис не мог… Он же звонил, плакал…
— Мог. Ваш Денис — великий комбинатор. И самое страшное не это. Самое страшное, что он предложил Виталику шантажировать меня разводом, чтобы я продала квартиру. Сказал: «Додави жену».
Валерий Иванович крякнул, встал, подошел к серванту и достал бутылку настойки. Налил себе полстакана, выпил залпом.
— Вот сукин сын, — сказал он отчетливо.
В этот момент в замке заскрежетал ключ. Вошел Виталик. Вид у него был растерянный и виноватый. Он увидел Лену, замер.
— Ты здесь?
— Здесь. Рассказываю родителям про «кассовый разрыв» и китайский бизнес.
Виталик покраснел до корней волос. Он перевел взгляд на мать, потом на отца.
— Мам, пап… Я сам только что узнал. Я хотел ему врезать, честное слово.
— Но не врезал? — уточнила Лена.
— У него рука в гипсе…
— Значит так, — голос Валерия Ивановича вдруг зазвучал командно, как в те времена, когда он был начальником цеха. — Дачу с продажи снимаем. Денег Денису — шиш. Пусть свой Китай сам расхлебывает. А ты, Виталий… Ты, конечно, брат, но голова у тебя должна быть своя. Если бы Лена не раскопала — мы бы сейчас без дачи остались, а Лена без квартиры.
Зоя Петровна вдруг заплакала. По-настоящему, горько, по-старушечьи.
— Как же так… Я же ему последнее… Я же его любила больше… Господи, за что?
Лена смотрела на неё и не чувствовала злорадства. Только усталость.
— Виталик, поехали домой, — сказала она.
Они ехали молча. Город мелькал огнями, чужие жизни текли за окнами.
— Ты меня простишь? — спросил Виталик, когда они остановились на светофоре.
— Я не знаю, Виталь. Ты же слушал его. Ты не оборвал его сразу. Ты сомневался.
— Я был в шоке. Я просто опешил. Лен, клянусь, я не собирался тебя ничем шантажировать. Я вышел из палаты и послал его. Сказал, чтобы он забыл мой номер, пока деньги не вернет родителям за все прошлые разы.
Лена посмотрела на него. Он был уставший, помятый, совсем не герой романа. Обычный мужик, запутавшийся между долгом перед семьей, в которой вырос, и семьей, которую создал.
— Квартиру я все равно не продам, — сказала она. — И давай договоримся: любые финансовые просьбы твоих родственников — только через нотариуса и расписки. Или вообще никак.
— Согласен. Хоть через прокурора.
Прошло полгода.
Денис выкрутился. Каким-то чудом товар пришел, он его продал, правда, с прибылью куда меньшей, чем рассчитывал. Долги раздал, но с семьей отношения испортились окончательно. Зоя Петровна с ним не разговаривала два месяца, потом оттаяла, но прежнего слепого обожания уже не было. Она теперь часто звонила Лене, жаловалась на «этого афериста» и спрашивала совета, какой сорт помидоров посадить на даче.
Лена квартиру не продала. Квартиранты жили исправно, копилка на трешку пополнялась.
Однажды вечером они сидели на кухне. Виталик чинил розетку, Лена что-то печатала на ноутбуке.
— Лен, — позвал он.
— М?
— Мать звонила. Говорит, Денис опять какую-то тему мутит. Вроде как хочет автомойку открывать. Просит отца поручителем стать.
Лена оторвалась от экрана, подняла бровь.
— И что отец?
— Отец сказал: «У меня есть только один сын — Виталий. А у Виталия есть жена Елена, у которой голова на плечах, а не кочан капусты. Вот с ними и советуйся, если хочешь, но мою подпись ты не увидишь».
Лена усмехнулась.
— Прогресс.
— Да. И еще… Мать приглашает на дачу в выходные. Говорит, пирогов не будет, но шашлык с меня. Поедем?
Лена посмотрела в окно. Там, в осенних сумерках, зажигались фонари. Жизнь продолжалась, сложная, запутанная, без безупречных укладок и идеальных людей. Но своя.
— Поедем, — сказала она. — Только скажи ей, чтобы про второй этаж даже не заикалась. Мы лучше палатку поставим.
Виталик рассмеялся, впервые за долгое время легко и свободно.
— Заметано. Палатка так палатка. Зато своя.
Лена закрыла ноутбук. Она знала, что впереди будут еще ссоры, обиды, примирения. Что Денис еще не раз влипнет в историю. Что Зоя Петровна еще не раз попробует манипулировать своим давлением. Но главный рубеж они прошли. Они научились говорить «нет» и выбирать себя. А это, пожалуй, самый ценный актив, который нельзя продать ни за какие миллионы.
— Чай будешь? — спросила она. — Без сахара, без пирогов. Просто чай.
— Буду, — кивнул муж. — Самый крепкий.
Они сидели на маленькой кухне, пили чай, и тишина вокруг была не напряженной, а уютной. Тишина людей, которые поняли друг про друга что-то очень важное.
— Кстати, — вдруг сказал Виталик. — А те квартиранты… они съезжать не собираются?
— Нет, платят исправно. А что?
— Да так… Может, поднимем им аренду процентов на пять? Инфляция все-таки.
Лена посмотрела на него с уважением.
— А ты учишься, Виталий Валерьевич. Учишься.
И в ее улыбке было больше любви, чем в любых громких словах. Потому что любовь — это не когда вы смотрите друг на друга, а когда вы вместе смотрите на семейный бюджет и никому не позволяете его раздербанить. Даже если этот «кто-то» — любимый младший брат с «поломанными» ребрами.
— Ну так что, поднимем? — переспросил он.
— Обсудим, — кивнула Лена. — Завтра. А сейчас давай просто помолчим. У меня от твоих родственников до сих пор звон в ушах, хоть полгода прошло.
Она лукавила. Звон прошел. Остался опыт. Твердый, как тот самый рубин в кольце Зои Петровны, только настоящий.
