На днях снова пересматривала один из любимых фильмов – «Фантазии Фарятьева»: гениальный режиссёр Илья Авербах воплотил на экране одноимённую пьесу талантливого драматурга Аллы Соколовой.
Каждый раз меня заставляет глубоко задуматься история мечтателя и недотёпы Павла Фарятьева (Андрей Миронов) и нелепой, эмоционально застрявшей в пубертате Александры (Марина Неёлова), которая виртуозно перевоплощается из безвольной бесцветной моли, рабски поклоняющейся роковому мужчине её жизни Бедхудову, в высокомерную и неприступную английскую аристократку – когда речь идёт о влюблённом в неё Фарятьеве.
Так почему эта вздорная Шушечка так себя ведёт, и действительно ли она – несчастная жертва неразделённой любви?
Живя в бабьем царстве бок-о-бок с матерью-«полубезумной квочкой», заездившей дочь своей гиперопекой, и юной сестрой-бунтаркой, Шура, которую автор пьесы Алла Соколова характеризует как «женщину неопределённого возраста и неопределённой наружности», зализывает раны, нанесённые обломками рухнувших надежд.
Мать суетится в невротическом желании поскорее устроить жизнь дочери, растратившей себя на губительную связь, сестра безжалостна в юношеской откровенности (помните, как Люба (Екатерина Дурова) убеждает Шуру выйти замуж за Фарятьева: «Тебе двадцать семь лет. Я тебе не говорила, но когда ты не накрашена, на тебя по утрам страшно смотреть. Ты же с ума сойдёшь через десять лет. Ты днём и ночью на разные голоса будешь слышать: «Упустила Фарятьева! Упустила Фарятьева! Упустила…»)
В сознании Александры реальность раздваивается: с одной стороны, её возвысил в собственных глазах роман с неординарным Бедхудовым, о котором все говорят исключительно с придыханием – и у Шурочки, что называется, выросла «корона из-под плинтуса». С другой – её дни пусты, Бедхудов потерял к ней всякий интерес, а тут на горизонте возник влюблённый Павел Фарятьев – он замуж зовёт, и пора, и мать переживает, и сестра советует…Ну и Бедхудов, в конце концов, пусть узнает: на нём свет клином не сошёлся!
Вялая и безвольная по натуре, Шура уступает давлению близких и плывёт по течению: что воля, что неволя – всё равно. Она старается не думать о том, что ей придётся жить с нелюбимым человеком, и это будет мукой не только для неё, но и для него. Не пытается она и «разглядеть», понять этого странного Павлика, искреннего и простодушного до глупости, витающего в облаках со своими утопическими теориями.
Если вдуматься, Шура – законченная эгоистка, и она заслуживает такого же эгоиста, коим является её обожаемый Бедхудов. Она пренебрежительна и порой груба по отношению к матери, резка с сестрой, не задумываясь готова использовать любящего её Фарятьева, чтобы заткнуть внутреннюю пустоту. Стоит только Бедхудову появиться на горизонте снова (потому что натура эгоистичного собственника не может пережить, что женщина, принадлежавшая ему и слепо обожающая его, достанется кому-то другому), как Шурочка, наскоро побросав комбинации и кофточки в сумку, уносится за своим призрачным счастьем, чтобы в очередной раз быть брошенной через неделю или через месяц.
Думает ли она, какую боль причинит матери? Нет. Какую рану нанесёт Павлу? Нисколько. Она думает только о себе – глупая, самоуверенная, недальновидная как курица, на глазах у которой только что отрубили голову товарке, и продолжающая беспечно копаться в мусоре – пока её саму не отправят в суп.
Загадочный «роковой» возлюбленный Шуры – кто он: гений, злодей или миф?
Ключ к разгадке личности Бедхудова – то, что он не появляется ни в одной сцене: ни в пьесе, ни в фильме. Нарисовать его образ можно только по восторженным отзывам окружающих. По мнению Павла Фарятьева, «мы даже не можем оценить, насколько он необыкновенный человек. Он – душа нашего города». Ему вторит тётя (Лилия Гриценко): «Я чувствую необыкновенное волнение, когда говорю с ним. Я как-то внутренне подтягиваюсь».
Стоит только матери Шуры (Зинаида Шарко) произнести его фамилию – Бедхудов – Павел продолжает: «Он прав». Его поддерживает Люба: «Конечно прав». Мать робко пытается ступить на почву конкретики и спрашивает: «В чём прав?» «Прав», – повторяет Павел, и мать соглашается: «В общем, безусловно, прав».
Но кто он? Что он сделал такого, что все относятся к нему с таким трепетом и обожанием? Мне кажется, именно этим драматургическим ходом – обозначив героя, но оставляя его за кулисами на протяжении всего действа – автор показала, что Бедхудов – фигура «дутая». За всеми его мнимыми достоинствами не стоит ничего, кроме самоуверенности и умения подать себя с самой выгодной стороны. Откровенничая с Павлом о своей любви к Бедхудову, Шура говорит: «Он самый умный, добрый, красивый. Может быть, только для меня. Пусть так, но для меня он такой».
Однако этот умный, добрый человек, «душа города» и мерило достоинств и недостатков окружающих, всегда остаётся в тени: его нет в жизни Павла, который опирается на мнение Бедхудова как на исключительно авторитетное; его нет в жизни Шуры, готовой часами дежурить под окнами и рыдать под дверью. Этот человек – пшик, способный поддерживать иллюзию собственной идеальности только на больших расстояниях – потому он не сокращает дистанцию, не позволяет к себе приближаться, не создаёт сколько-нибудь прочных отношений. Шура, ослеплённая любовью, бежит за ним, как гончая за механическим зайцем, не понимая, что винтики и шурупчики хитроумной человеческой конструкции в любой момент разлетятся вдребезги, стоит только протянуть руку.
Павел Фарятьев: вечный юродивый, недотёпа и неудачник или единственный человек в пьесе, достойный уважения и любви?
Что характерно: отвлечённо обсуждая личность Фарятьева, большинство женщин скажут: глупая Шура, как она его не разглядела, ведь такой любящий, искренний, порядочный человек! Однако то же самое большинство, коснись дело их самих, взгляда бы не бросили в сторону Фарятьева и, так же как и Шура, носились с надеждами окольцевать недосягаемого Бедхудова. Почему?
Потому что порядочность и явная любовь Павла слишком скучны. Вот он весь, как на ладони. Он уже создал идеальный образ любимой в своём воображении, великовозрастный фантазёр. Даже Шура, которая занята только собой, замечает, что он словно не видит её настоящую, не воспринимает: придумал себе кого-то и носится с этим образом.
Значит, бинго? Цель достигнута без малейших усилий. А где же погоня за ускользающей добычей, где ощущение азарта, где – чувство, что ты выиграла главный приз? Искренность и откровенность Фарятьева воспринимаются как слабость, и Шура не останавливается перед тем, чтобы уколоть его.
Стремясь поделиться с любимой женщиной идеей, занимающей его мысли, Фарятьев рассказывает ей о теории, согласно которой все мы прилетели с других планет и просто задержались здесь волею судеб. Именно поэтому люди так любят смотреть в небо – словно обращаясь взором и памятью к другим мирам, из которых они пришли. Павел верит, что, если бы все мы знали, откуда родом, то не тратили время на непонимание, ссоры, распри, и просто любили бы друг друга.
Его наивные и добрые рассуждения воспринимаются с иронией и даже испугом: Люба поначалу называет Фарятьева «сумасшедшим», мать деликатничает и, ища обтекаемые формулировки, говорит: «он прелестный человек, но слегка с придурью» и пытается выяснить, не было ли в роду у Павла умалишённых.
Фарятьев слишком безыскусен и совершенно растворился в своей любви. «Я потерял своё лицо», – говорит он, считает себя непривлекательным, несимпатичным и неспособным пробудить ответное чувство. Поглощённый идеальной страстью к придуманной им женщине, он не видит и не хочет видеть искреннюю любовь её сестры. «Я люблю вас так, как никто никогда никого не любил» – проникновенно звучит признание Любы в заключительной сцене, но Фарятьев не слышит: он словно подхватил от Шуры ту же бациллу эгоизма и зацикленности на себе.
Крохотная модель хаотичного мирка, населённого безответно любящими людьми. «Не по адресу, вот в чём вся беда», – говорит Шура. – Где-то нарушился порядок с самого начала. Кто-то пропустил свою очередь, и дальше всё идёт вкривь и вкось».
А может быть, всем им достаточно просто перестать жить фантазиями, увидеть и полюбить друг друга – настоящих, а не выдуманных, – и утраченный порядок восстановится?
Вопрос остаётся открытым…
