Когда Марина вошла в подъезд, знакомый голос заставил её замереть на месте. Бывшая свекровь стояла возле почтовых ящиков, громко разговаривая по телефону. Марина осторожно прижалась к стене, надеясь остаться незамеченной.
— Да какие алименты, Люда! — возмущённо говорила Раиса Петровна. — Грише и так после развода тяжело, а она с него ещё и алименты требует! И ведь сама на работе устроилась, деньги получает, а всё ей мало!
Марина закусила губу. Три месяца прошло с развода, а денег на ребёнка от бывшего мужа она так и не получила ни копейки. Вика пошла в первый класс, нужна была форма, рюкзак, учебники… Пришлось брать кредит.
— Конечно, конечно, не пересылает ей деньги, — продолжала свекровь. — А зачем? Она ведь дочку настраивает против отца. Гриша мне сам говорил.
Это было настолько возмутительной ложью, что Марина едва сдержалась, чтобы не выйти из своего укрытия. Она никогда не говорила дочери плохо о Грише — несмотря на все обиды.
— Ну, пока, Люда. Я к нему еду, обед привезла. Представляешь, он там целыми днями на бутербродах! Исхудал весь.
Раиса Петровна вышла из подъезда, а Марина прислонилась к холодной стене. Обед ему возит. А то, что его дочь носит чужие вещи, потому что вырастает из своих, его не волнует. Как и то, что Марина работает на двух работах — в школьной библиотеке и вечерами в магазине — чтобы свести концы с концами.
Григорий сидел в своём новом кабинете и барабанил пальцами по столу. Фирма, куда он устроился сразу после развода, оказалась весьма прибыльным местом. Его взяли начальником отдела продаж — старый знакомый помог. Зарплата была в три раза больше, чем на прежней работе, плюс проценты от сделок.
— Гришенька, я тебе супчика привезла, — мама вошла в кабинет без стука, держа в руках объёмную сумку с контейнерами.
— Мам, ну сколько раз просил — предупреждай! У меня могут быть важные переговоры.
— Какие переговоры, сынок? Уже шесть вечера. Все нормальные люди домой едут.
Григорий вздохнул. Мать искренне пыталась помочь, но чаще всего это выглядело как вмешательство в его жизнь. После развода она взяла над ним особое шефство — готовила, убирала в новой квартире, давала советы. Порой это сильно утомляло, но отказать ей Григорий не мог — жалел.
— Как там Вика? — спросил он, пытаясь сменить тему.
— Ой, не знаю. Марина твоя бывшая трубку не берёт, когда я звоню. Я под окнами видела их на днях — одевает она её плохо. В каких-то обносках ходит ребёнок.
Григорий нахмурился. Он помнил, как Вика в последнюю их встречу была одета в новую куртку.
— Мам, хватит преувеличивать. Марина хорошая мать.
— Ой, защищаешь её ещё! А она тебя по судам таскает, деньги требует.
— Это называется алименты, мам. И это нормально. Я должен помогать своему ребёнку.
— Да как же нормально? Ты и так за квартиру платишь, и за кредит, и за машину… А она на что деньги тратит? На новые платья себе небось? А ребёнок голодный ходит.
Григорий устало потёр виски. Эта пластинка заедала уже который месяц. Он и сам не знал, почему оттягивал с выплатами. Возможно, это был его молчаливый протест против развода, который он не хотел, но который Марина инициировала, сказав, что «больше так жить не может».
Что означало это «так» — он до конца не понимал. Жили как все. Иногда ссорились, конечно. Григорий любил выпить по выходным с друзьями. Иногда задерживался на работе. Но разве это повод рушить семью?
— Я завтра переведу ей деньги, — сказал он, отодвигая контейнер с супом. — И вообще буду переводить регулярно.
Мать всплеснула руками:
— Да она тебя по миру пустит! Ты только-только на ноги встал. Машину взял, квартиру снимаешь нормальную…
— Мам, я зарабатываю достаточно, чтобы и на себя тратить, и на дочь.
В глубине души он знал, что мать не права. Марина никогда не была транжирой. Она экономила на всём, что можно, даже когда они жили вместе. И деньги нужны были ей не на платья, а на ребёнка.
Но всё-таки что-то останавливало его. Может, гордость? Или всё ещё не зажившая обида? Или простая мужская лень, которую так удобно оправдывать материнскими словами?
Марина стояла у окна школьной библиотеки и смотрела на детей, играющих во дворе. Где-то среди них была Вика — в своей новой форме, купленной в кредит.
— Опять витаешь в облаках? — Нина Сергеевна, школьный завуч, подошла к ней со стопкой книг. — Держи, это новые учебники для пятого «Б».
— Спасибо, — Марина взяла книги и начала раскладывать их по полкам.
— Как там твоя тяжба с бывшим? Выплачивает алименты?
Марина покачала головой.
— Вчера пришла бумага из суда. Принудительное взыскание назначено.
Нина Сергеевна покачала головой:
— И что ж мужики такие пошли? Сами детей настрогают, а потом в кусты.
— Да дело даже не в Грише, — вздохнула Марина. — Это его мать. Она с самого начала была против нашего брака. А теперь, когда мы развелись, она как с цепи сорвалась — настраивает его против меня и Вики. Вчера её в подъезде слышала — такое говорила!
— А сам-то что? Неужели мамочке во всём верит?
— Сложно сказать. Гриша всегда был… ведомым. Сначала я им руководила, теперь мать.
Нина Сергеевна внимательно посмотрела на Марину:
— А почему вы вообще развелись-то? Вроде жили нормально, никаких особых скандалов не было.
Марина отвернулась к окну. Как объяснить, что «нормально» — это ещё не счастливо? Что тихое отчаяние и одиночество вдвоём иногда хуже громких скандалов? Что Гриша постепенно превращался в тень самого себя — молчаливую, отстранённую, предпочитающую компанию друзей и бутылки пива обществу жены и дочери?
— Я устала быть одна за всё в ответе, — просто сказала она. — Он словно гость в доме был, а не муж и отец.
— Ну, теперь-то точно гость, — усмехнулась Нина Сергеевна. — Да ещё и приходить не хочет.
— Он приходит к Вике. Раз в две недели, по воскресеньям, — сказала Марина. — Водит её в парк, в кино, в кафе. А потом исчезает на две недели. И Вика каждый день спрашивает: «Когда папа придёт?».
— Дети всегда отца ждут, даже если он так себе отец, — вздохнула Нина Сергеевна. — У меня подруга с мужем развелась, так сын его до сих пор выглядывает, хотя тот уже пять лет не появляется.
Марина кивнула. Она знала об этом не понаслышке. Её собственный отец ушёл, когда ей было девять, и она долго высматривала его в толпе, надеясь на встречу. А потом перестала.
Неужели и Вика перестанет ждать?
От этой мысли что-то сжалось внутри. Нет, она не допустит этого. Гриша должен быть отцом своей дочери — настоящим отцом, а не воскресным развлечением.
Бумага из суда лежала на столе Григория уже неделю. Судебный пристав обещал позвонить в ближайшие дни и «провести разъяснительную беседу». Мать, узнав об этом, пришла в такое негодование, что чуть не слегла с сердечным приступом.
— Она тебя по судам таскает! — причитала Раиса Петровна. — Моего сына, как какого-то алиментщика!
— Я и есть алиментщик, мам, — устало отвечал Григорий. — Если не плачу алименты.
— Да что ты заладил — алименты, алименты! Ты подарки дочке покупаешь? Покупаешь! В кино её водишь? Водишь! А ей всё мало!
— Подарки — это не то же самое, что регулярное содержание, — пытался объяснить Григорий. — Я должен участвовать в повседневных расходах — на еду, одежду, учебники…
— А твоя бывшая на что? Она мать или кто? Пусть вкалывает, раз развелась.
Эта логика казалась Григорию всё более сомнительной, но спорить с матерью было бесполезно.
Телефон на столе завибрировал. Высветился номер Марины. Григорий помедлил, но всё же ответил.
— Да.
— Привет, — голос бывшей жены звучал напряжённо. — Нам надо поговорить.
— О чём?
— О Вике. И о деньгах.
Григорий вздохнул.
— Ты получила бумагу из суда?
— Да, — в её голосе появились нотки раздражения. — Но дело не только в ней. Дело в том, что твоя мать распространяет обо мне всякие гадости. Говорит, что я плохая мать, что я настраиваю Вику против тебя…
— А разве нет? — неожиданно для самого себя спросил Григорий.
Пауза на том конце была такой долгой, что он решил, связь прервалась.
— Ты серьёзно, Гриш? — наконец произнесла Марина. — Ты правда думаешь, что я могу говорить дочери плохо о её отце?
Он и сам не знал, что думает. Мать столько раз повторяла эти обвинения, что они уже казались правдоподобными.
— Я не знаю, что ты ей говоришь, когда меня нет рядом, — сказал он.
— А я знаю, что говорит ей твоя мать, когда забирает её из школы. Что мама плохая, потому что не хочет жить с папой. Что я выгнала тебя из дома. Что если бы не я, то мы бы до сих пор жили счастливо.
Григорий нахмурился.
— Моя мать забирает Вику из школы? Когда?
— По средам, когда у меня смена в магазине. Ты не знал?
Он действительно не знал. Мать ни словом не обмолвилась об этом. Зачем она встречается с внучкой тайком от него?
— Я… поговорю с ней, — растерянно сказал Григорий.
— Поговори. И ещё насчёт денег. Гриш, мне пришлось взять кредит, чтобы собрать Вику в школу. Я работаю на двух работах, но всё равно не хватает. Квартплата, продукты, одежда…
— Я понял, — перебил он. — Я завтра переведу.
— Ты уже три месяца это обещаешь.
— Завтра точно переведу, — твёрдо сказал Григорий. — И насчёт матери… Я разберусь.
Он положил трубку и уставился в окно. Снег падал крупными хлопьями, укрывая город белым покрывалом. Почему-то вспомнилось, как они с Мариной познакомились — тоже зимой, на катке. Она упала, а он помог ей подняться. Банально, как в кино. Потом выяснилось, что они живут в соседних домах. Потом — что любят одни и те же книги. А потом родилась Вика, и всё изменилось.
Что пошло не так? Когда их жизнь превратилась в рутину, лишённую радости? Когда он сам начал отдаляться, предпочитая работу и друзей семье?
Григорий не знал ответов на эти вопросы. Но знал, что нужно что-то менять.
Разговор с матерью вышел тяжёлым.
— Как ты мог поверить ей, а не мне? — Раиса Петровна заламывала руки. — Я твоя мать!
— Дело не в том, кому я верю, — пытался объяснить Григорий. — Дело в том, что ты вмешиваешься в наши отношения с Мариной.
— Какие отношения? Вы развелись!
— Мы родители Вики. И ради неё должны сохранять нормальные отношения.
Раиса Петровна поджала губы.
— А то, что она тебя по судам таскает — это нормальные отношения?
Григорий устало вздохнул.
— Мам, она имеет на это полное право. Я не платил алименты три месяца. Любой суд будет на её стороне.
— Тебе нужно хорошего адвоката нанять. И опеку у неё отсудить.
Григорий уставился на мать:
— Что?
— Опеку над Викой. Ты мужчина, у тебя хорошая работа, своя квартира… А она кто? Библиотекарша нищая. Да ещё и на две работы ходит — какая из неё мать?
— Ты с ума сошла? — Григорий едва сдерживался, чтобы не повысить голос. — Вика останется с матерью. И точка.
— Но ты же сам говорил, что соскучился по дочке! Что тебе её не хватает!
— Да, соскучился. Но это не значит, что я буду отбирать ребёнка у матери. Я хочу чаще видеться с Викой, а не лишать Марину родительских прав.
Раиса Петровна всплеснула руками:
— И чего ты её защищаешь? Она тебя бросила!
— Не бросила, а развелась. И во многом моя вина, что до этого дошло, — неожиданно для самого себя сказал Григорий.
Эта мысль давно зрела в нём, но он гнал её прочь. Признать свою вину — значит признать, что он сам разрушил семью. Своим равнодушием, своим уходом в работу и бесконечные посиделки с друзьями, своим нежеланием слышать жену и видеть её усталость.
— Ничего подобного! — горячо возразила мать. — Ты был идеальным мужем. Деньги в дом приносил, руки не распускал, налево не ходил. А она — неблагодарная! Всё ей было мало!
Григорий вдруг вспомнил, как Марина говорила перед разводом: «Мне не нужны твои деньги, Гриш. Мне нужен ты. Но тебя нет рядом уже давно».
— Ей нужно было другое, мам, — тихо сказал он. — Не только деньги.
— Вот ещё! Все бабы одинаковые — им только деньги подавай, — отрезала Раиса Петровна.
Григорий покачал головой. Его мать всегда судила о других женщинах по себе. Она прожила с его отцом тридцать лет, пока тот не скончался от инфаркта, но, по словам отца, счастлив он не был ни дня.
— Ты не права, мам. И насчёт Вики — я не хочу, чтобы ты говорила ей плохо о Марине. Это моя дочь, и я сам разберусь со своей бывшей женой.
Раиса Петровна поджала губы и молча отвернулась к окну. Это была её обычная тактика — демонстративная обида. Раньше она всегда срабатывала — Григорий чувствовал себя виноватым и шёл на попятную. Но не сегодня.
— Я серьёзно, мам. Если ты хочешь общаться с внучкой, делай это, не втягивая её в наши взрослые проблемы.
— Ах так? — она резко повернулась к нему. — Значит, я теперь и с внучкой видеться не могу?
— Можешь. Но по правилам, которые установим мы с Мариной. Мы — родители Вики, а не ты.
Слова вырвались сами собой, но Григорий понял, что давно хотел их сказать. Мать слишком привыкла контролировать его жизнь. Сначала — пока он жил с ней, потом — когда он женился и переехал. Она всегда находила способ вмешаться, дать совет, указать на ошибки.
Может, именно из-за этого его брак и распался? Может, Марина устала не только от его отстранённости, но и от постоянного присутствия свекрови в их жизни?
— Ты меня выгоняешь? — дрожащим голосом спросила Раиса Петровна.
— Нет, мам. Я прошу тебя уважать мои решения и мою бывшую жену.
— А она тебя уважает? По судам таскает!
— Это не неуважение. Это её право. И она права, что требует с меня алименты. Я завтра переведу деньги и буду платить регулярно.
Раиса Петровна покачала головой:
— Ох, Гриша, Гриша… Размазня ты, как и твой отец был. Всю жизнь тебя женщины вокруг пальца обводить будут.
Эти слова должны были задеть его, но почему-то не задели. Может быть, потому что он вдруг понял: быть «размазнёй» в глазах матери — значит просто иметь своё мнение, не совпадающее с её собственным.
— Я пойду, мам. У меня ещё работы много.
Он поцеловал её в щёку и вышел, чувствуя странное облегчение. Словно груз, который он носил на плечах много лет, вдруг стал легче.
Зимой темнеет рано. Марина возвращалась с работы в восьмом часу, когда фонари уже горели вовсю. Снег поскрипывал под ногами, морозный воздух щипал щёки.
Она была измотана. Целый день в библиотеке, а потом четыре часа на кассе в магазине. Ноги гудели, спина ныла, голова раскалывалась от усталости. А дома ещё нужно было приготовить ужин, проверить с Викой уроки, постирать…
Телефон в кармане завибрировал. Она нехотя достала его, ожидая увидеть сообщение от начальницы с просьбой выйти в выходной. Но это было уведомление из банка.
«На ваш счёт поступили средства в размере…»
Марина уставилась на сумму. Григорий перевёл не только текущий платёж, но и всю задолженность за три месяца. Плюс ещё немного сверху.
Она остановилась посреди улицы, не веря своим глазам. Неужели? После стольких просьб, напоминаний, угроз?
К уведомлению прилагалось сообщение от Григория: «Извини за задержку. Теперь буду платить вовремя. И насчёт мамы — я с ней поговорил. Она больше не будет вмешиваться».
Марина медленно убрала телефон в карман и продолжила путь. Что-то изменилось. Что-то важное. Но что именно?
Воскресенье выдалось морозным и солнечным. Григорий, как обычно, пришёл забрать Вику на прогулку. Марина открыла дверь, и он невольно отметил, как устало она выглядит. Тёмные круги под глазами, бледное лицо, потухший взгляд.
— Привет, — сказал он. — Как дела?
— Нормально, — она пожала плечами. — Вика, папа пришёл!
Вика выскочила из комнаты, уже одетая и готовая к выходу. Её глаза сияли.
— Папа! А куда мы сегодня пойдём?
— Это сюрприз, — улыбнулся Григорий. — Ты готова?
— Да! — Вика подпрыгнула на месте. — Мам, а ты с нами?
Марина покачала головой:
— Нет, солнышко. У меня дела. Иди с папой, развлекайся.
— Пойдём с нами, — неожиданно для самого себя сказал Григорий. — Там и правда интересно будет.
Марина удивлённо посмотрела на него:
— Куда это?
— В «Космопарк». Там открылась новая выставка про динозавров. С настоящими роботами-динозаврами.
— Динозавры! — восторженно завопила Вика. — Мама, пойдём! Пожалуйста!
Марина колебалась. Она планировала за эти три часа переделать кучу домашних дел — постирать, убраться, приготовить еду на неделю вперёд…
— Не знаю, Вик. У меня столько дел…
— Дела подождут, — сказал Григорий. — Динозавры важнее.
Что-то в его голосе, в его взгляде заставило Марину задуматься. Это был не тот Гриша, которого она знала последние годы — отстранённый, погружённый в свои проблемы. Этот Гриша смотрел на неё внимательно, с каким-то новым выражением.
— Ладно, — сказала она. — Дайте мне пять минут собраться.
«Космопарк» оказался огромным комплексом с аттракционами, кафе и выставочными залами. Вика носилась от одного динозавра к другому, восторженно вскрикивая, когда механические чудовища поворачивали головы или издавали рычание.
Марина и Григорий шли следом, держась на расстоянии друг от друга, но всё же вместе.
— Спасибо за деньги, — сказала Марина, нарушая молчание. — Я уже не надеялась.
— Прости, что так долго тянул, — он покачал головой. — Сам не знаю, почему.
— Я знаю, — Марина невесело усмехнулась. — Твоя мать.
— Не только. Я тоже хорош. Обиделся, как ребёнок.
Марина удивлённо посмотрела на него. Григорий никогда не признавал своих ошибок — во всяком случае, вслух.
— На что обиделся?
— На то, что ты ушла. На то, что сказала, что так больше жить не можешь.
Она вздохнула.
— Я действительно так больше не могла, Гриш. Ты словно сквозь меня смотрел последние годы. Словно я была пустым местом.
Он хотел возразить, сказать, что это неправда, что он любил её… Но вдруг понял, что это будет ложью. Он действительно перестал видеть её. Перестал замечать её усталость, её одиночество, её потребность в тепле и внимании.
— Я был плохим мужем, — просто сказал он. — И плохим отцом.
— Нет, — покачала головой Марина. — Плохой отец не приходил бы каждое воскресенье. Не помнил бы про день рождения. Не возил бы дочь на выставки динозавров.
Она слабо улыбнулась, и Григорий вдруг понял, как сильно скучал по этой улыбке.
— Мама! Папа! Смотрите! — Вика подбежала к ним, указывая на огромного тираннозавра, раскрывшего пасть. — Он как настоящий!
— Настоящие были ещё больше, — сказал Григорий, поднимая дочь на руки. — И жили миллионы лет назад.
— А сейчас где они?
— Вымерли, — ответил Григорий. — Их время прошло.
Вика задумчиво посмотрела на огромное механическое чудовище.
— Значит, их больше никогда-никогда не будет?
— Никогда, — кивнул Григорий, ощущая странную тяжесть от этих слов.
Выходной пролетел быстро. Когда они вышли из «Космопарка», уже стемнело. Вика, уставшая от впечатлений, начала капризничать.
— Хочу ещё мороженое!
— Ты уже съела одно, — строго сказала Марина. — И на улице мороз.
— Но папа обещал!
Марина бросила недовольный взгляд на Григория. Он пожал плечами:
— Я сказал «может быть».
— Для ребёнка «может быть» всегда означает «да», — вздохнула Марина.
Это были такие знакомые пререкания — как в старые времена, когда они ещё были семьёй. Только теперь всё ощущалось иначе. Марина вдруг ясно осознала: они больше не семья. И, возможно, никогда ею по-настоящему не были.
— Я вызову такси, — сказал Григорий, доставая телефон.
— Не надо, — Марина покачала головой. — Здесь недалеко до метро, а у нас нет лишних денег на такси.
— У вас, может, и нет, — буркнул Григорий. — А у меня есть.
Марина почувствовала, как внутри поднимается раздражение. Опять он противопоставляет себя им. Опять это «я» и «вы», словно он не имеет никакого отношения к своей дочери.
— Хорошо, — сказала она холодно. — Вызывай. Только высади нас у дома, а не поднимайся. У меня ещё много дел на вечер.
Он пристально посмотрел на неё:
— Я и не собирался подниматься.
Такси приехало через пять минут. Всю дорогу Вика щебетала о динозаврах, а взрослые молчали, глядя в разные окна. Что-то, что на миг показалось возможным в ярком свете выставки, теперь растворилось в зимних сумерках.
Когда машина остановилась у их дома, Марина помогла Вике выбраться и повернулась к Григорию:
— Спасибо за день.
— Не за что, — он кивнул. — Передай трубку Вике.
Марина протянула телефон дочери.
— Пока, папочка! — затараторила Вика. — Когда ты снова придёшь?
— В следующее воскресенье, как обычно, — ответил Григорий. — Будь хорошей девочкой, слушайся маму.
— Я всегда хорошая!
— Конечно, — он улыбнулся. — Пока, солнышко.
Марина забрала телефон и, не прощаясь, повела дочь к подъезду. Внутри было пусто и холодно, несмотря на тёплую квартиру.
Раиса Петровна позвонила поздно вечером, когда Вика уже спала.
— Ну и как прогулка? — в её голосе сквозило плохо скрываемое недовольство.
— Нормально, — ответил Григорий, откладывая в сторону ноутбук с рабочими документами.
— А правда, что ты и эту с собой взял?
«Эту» — значит Марину. Мать никогда не называла бывшую невестку по имени.
— Да, Марина тоже ходила с нами.
— И зачем? — возмутилась Раиса Петровна. — Ты что, снова с ней сойтись надумал?
Григорий помедлил с ответом. Воспоминание о сегодняшнем дне было странным — вроде бы они неплохо провели время, но в то же время он ясно ощущал пропасть между ними. Марина была рядом физически, но бесконечно далека эмоционально. Словно смотрела на него через толстое стекло — видела, но не чувствовала.
— Нет, мам. Не надумал.
— Вот и правильно! — с облегчением выдохнула Раиса Петровна. — Нечего старые раны бередить.
— Мы просто вместе повели Вику на выставку. Ничего такого.
— Я тебе вот что скажу, сынок, — голос матери стал вкрадчивым. — Ты бы лучше новую женщину себе нашёл. Молодую, красивую, без детей…
— Мам, — устало перебил Григорий. — Давай не будем об этом.
— А о чём будем? Ты уже не мальчик, Гриша. Тебе семья нужна. Настоящая, а не эти воскресные встречи с дочкой.
Григорий вздохнул. Мать была права в одном — ему действительно не хватало семьи. Настоящей, полной. Где есть жена, которая ждёт с работы, и дочь, которую не нужно «навещать» по расписанию.
Но это была уже не та семья, что у него была с Мариной. Та семья исчезла. Как динозавры. Вымерла. И никакие механические копии не вернут её к жизни.
— Я подумаю, мам, — сказал он, просто чтобы закончить разговор. — Мне пора работать.
Повесив трубку, Григорий долго смотрел в окно. Снег падал крупными хлопьями, как тогда, в день их знакомства с Мариной. Но теперь это были просто воспоминания — тающие, как снежинки на ладони.
Прошло полгода. Григорий исправно платил алименты, забирал Вику по воскресеньям, иногда брал её на выходные к себе. Марина больше не работала в магазине — зарплата в библиотеке и регулярные алименты позволяли сводить концы с концами.
Раиса Петровна перестала вмешиваться открыто, но при каждой встрече с сыном не упускала случая напомнить, что «неплохо бы устроить личную жизнь».
Однажды, когда Григорий привёз Вику домой после выходных, Марина встретила их в непривычно приподнятом настроении.
— Что случилось? — спросил он, пока Вика разбирала свой рюкзак в комнате.
— Ничего особенного, — Марина пожала плечами. — Просто хорошие новости на работе. Предложили повышение.
— Поздравляю, — искренне сказал Григорий. — Это здорово.
— Да, теперь будет полегче с деньгами, — она улыбнулась. — Спасибо, что привёз Вику вовремя. У нас завтра открытый урок в школе, нужно подготовиться.
— Не за что, — он помедлил. — Слушай, а в следующие выходные… Может, Вика останется со мной на всю неделю? У меня отпуск, и я хотел бы…
— Нет, — Марина покачала головой. — У неё школа, кружки, режим. Я не могу позволить ей пропускать занятия из-за твоего внезапного отпуска.
Григорий нахмурился.
— Я могу отвозить её в школу. И на кружки тоже.
— Гриш, — Марина устало вздохнула. — Давай не будем. У нас есть договорённость — воскресенья и одни выходные в месяц. Не нужно всё усложнять.
— Я не усложняю. Я просто хочу побыть с дочерью подольше.
— Нужно было думать об этом раньше, — отрезала Марина. — Когда мы ещё были семьёй.
Слова повисли в воздухе, тяжёлые и горькие.
— Значит, ты мне мстишь? — тихо спросил Григорий.
— Нет, — она покачала головой. — Я просто хочу стабильности для Вики. А твои внезапные порывы — это не стабильность.
— Мои порывы? — он почувствовал, как внутри поднимается злость. — Я плачу алименты, забираю дочь, как договорились, звоню ей каждый день. Что ещё тебе нужно?
— Ничего, — Марина пожала плечами. — От тебя — ничего. Всё, что мне нужно, я могу обеспечить сама.
В её голосе звучала такая уверенность, что Григорий вдруг ясно понял: она действительно справляется без него. И, возможно, даже лучше, чем с ним.
— Хорошо, — сказал он, сдерживая раздражение. — Тогда увидимся в воскресенье.
— Увидимся, — кивнула Марина.
Когда за ним закрылась дверь, она прислонилась к стене и закрыла глаза. Было тяжело. Каждый раз, когда она видела Григория, что-то внутри сжималось от боли. Не потому, что она всё ещё любила его. А потому, что каждая встреча напоминала ей о крушении её надежд, о годах, потраченных на человека, который так и не стал настоящим мужем и отцом.
— Мама, — Вика выглянула из комнаты. — А когда папа снова придёт?
— В воскресенье, солнышко, — ответила Марина, улыбаясь через силу. — Как обычно.
— А почему он не может жить с нами?
Этот вопрос Вика задавала регулярно, и каждый раз Марина не знала, что ответить.
— Потому что взрослые иногда не могут жить вместе, даже если очень любят своих детей, — сказала она. — Но папа всё равно всегда будет твоим папой. И будет тебя навещать.
— А ты его любишь?
Марина замерла. Раньше Вика не задавала этого вопроса.
— Я… — она запнулась. — Я ценю его как твоего отца. Но мы с ним больше не муж и жена. Так бывает, милая. Люди меняются, отдаляются друг от друга.
— А я? — в глазах Вики мелькнул страх. — Вы от меня не отдалитесь?
— Никогда, — твёрдо сказала Марина, обнимая дочь. — Ты всегда будешь нашей девочкой. И мы всегда будем тебя любить. Оба.
Григорий шёл по ночной улице, не замечая ни снега, ни ветра. Разговор с Мариной не выходил из головы. «От тебя — ничего. Всё, что мне нужно, я могу обеспечить сама».
Эти слова задели его сильнее, чем он ожидал. Она справлялась. Она жила дальше. А он?
Он исправно платил алименты, регулярно видел дочь, получил повышение на работе. Вроде бы всё наладилось.
Но внутри была пустота. Огромная, холодная пустота, которую не могли заполнить ни работа, ни редкие встречи с дочерью, ни даже новые отношения, которые он пытался начать по совету матери.
Телефон в кармане завибрировал. Высветилось имя матери. Григорий не ответил. Сейчас ему не хотелось слышать её голос, её бесконечные советы и упрёки.
Он шёл по заснеженной улице, глядя на окна домов. В каждом — чья-то жизнь, чья-то семья. Где-то счастливая, где-то нет, но всё же — семья. А у него остались лишь воскресные встречи и алименты.
«Грише и так после развода тяжело, а ты с него ещё и алименты требуешь!» — эти слова матери вдруг всплыли в памяти, и он невольно усмехнулся. Да, ему было тяжело. Но не из-за алиментов. А из-за того, что он сам разрушил свою семью. Своими руками. День за днём, год за годом — своим равнодушием, своей слепотой, своим эгоизмом.
И никакие деньги, никакие воскресные развлечения для дочери не вернут того, что было потеряно.
Снег падал крупными хлопьями, скрывая следы на тротуаре. Следы, которые всё равно исчезнут к утру. Как исчезли все следы их бывшей жизни.
