«Для него было очевидно, что эта их любовь кончится ещё не скоро, неизвестно когда. Анна Сергеевна привязывалась к нему всё сильнее, обожала его, и было бы немыслимо сказать ей, что всё это должно же иметь когда-нибудь конец; да она бы и не поверила этому.»
Снова и снова перечитывая чеховский рассказ, неоднократно пересматривая непревзойдённую экранизацию Иосифа Хейфица я не могла отделаться от мысли, что в этой нежной, тонкой, проникновенной истории есть какая-то червоточина.
Двое: трогательная в своей наивности молодая женщина, бьющаяся в паутине рутинной жизни и роковой любви, и её возлюбленный – рафинированный московский интеллигент, барин, меланхолик, жуир, эстет, любимец дам. Оба несвободны, застигнуты неожиданным чувством врасплох и совершенно поглощены новизной и остротой переживаний.
Великий знаток человеческих душ, Чехов не даёт конкретных определений чувствам Анны Сергеевны – и так совершенно ясно, что она самозабвенно любит Гурова. Напротив, в отношении главного героя он считает необходимым расставить точки над «i»: «И только теперь, когда у него голова стала седой, он полюбил, как следует, по-настоящему – первый раз в жизни».
Да полноте, Антон Павлович, как говаривали в старину! Способен ли любить Дмитрий Дмитрич Гуров – тот Гуров, натуру которого вы так беспощадно обнажили перед нами на страницах короткого рассказа?
Отступая от темы отмечу, что режиссёр Иосиф Хейфиц и сыгравший роль Гурова Алексей Баталов значительно «облагородили» и «возвысили» главного героя. На экране мы видим красивого человека аристократической внешности с изысканными и сдержанными манерами, умными, проницательными глазами – наблюдательного, мыслящего, безупречно порядочного и явно тяготящегося цинизмом и вульгарностью светского окружения.
Встреча и упоительный роман с молоденькой замужней женщиной, приехавшей в Ялту из провинции – это чувственный порыв, ожог, солнечный удар, а не простая интрижка из ряда обыкновенных, которые душка Гуров привык легко заводить на каждом шагу.
Но обратимся к первоисточнику. Дмитрий Дмитриевич Гуров – мужчина привлекательной наружности, которому нет ещё и сорока, но уже отец троих детей, поскольку его женили студентом второго курса «на двух домах».
Филолог по образованию, Гуров собирался петь в частной опере, однако бросил эту затею и служит в банке. Жену свою, которая теперь выглядит в полтора раза старше него, боится и втайне презирает, считая «недалекой, узкой, неизящной», отчего не любит бывать дома. Изменять начал давно и изменяет часто, о женщинах отзывается дурно, называя их «низшей расой», когда же охладевает к очередной пассии, красота её возбуждает в нём ненависть, а кружева на белье кажутся похожими на чешую.
При виде красивой незнакомой дамы, расположившейся за столиком в трёх шагах от него, в облике и повадках которой так явно прочитывалась «несмелость угловатой молодости», Гуровым овладела соблазнительная мысль «о скорой, мимолетной связи, о романе с неизвестною женщиной, которой не знаешь по имени и фамилии».
Не могу не отметить, что Чехов – из мужской солидарности, а может быть, в силу личного отношения к простительным, с его точки зрения, мужским слабостям – очень снисходителен к своему герою. Он мягко журит его за явный снобизм и охотно закрывает глаза на амурные грешки, которые, против всякой логики, почему-то называет «горьким опытом». Однако это не мешает читателю ясно видеть, кто перед ним: Дмитрий Гуров – гедонист и циник, маскирующийся под тонкого эстета, но не брезгующий удовольствиями сомнительного свойства. Пресыщенность сделала его ленивым, а успех у дам – самонадеянным и добродушно-снисходительным.
Анна Сергеевна – лёгкая добыча для такой акулы, достаточно вспомнить, как она рассказывает, заламывая руки, о сером заборе с гвоздями напротив окон дома, о муже, о котором не знает ничего – где служит, кем, – знает только, что он лакей; о том, что только и развлечений у неё, что в три часа обед, а в девять спать.
Молоденькая, экзальтированная, явно очень впечатлительная и нервная, Анна Сергеевна жаждала сильных чувств и ярких впечатлений, которых была лишена с благопристойным, но скучным супругом: «Мне, когда я вышла за него, было двадцать лет, меня томило любопытство, мне хотелось чего-нибудь получше; ведь есть же, – говорила я себе, – другая жизнь. Хотелось пожить! Пожить и пожить… Любопытство меня жгло… вы этого не понимаете, но, клянусь богом, я уже не могла владеть собой, со мной что-то делалось, меня нельзя было удержать, я сказала мужу, что больна, и поехала сюда… И здесь всё ходила, как в угаре, как безумная…»
Может быть, мои слова прозвучат цинично, но при таком изначальном настрое коготку этой птички было суждено увязнуть: не встретился бы Гуров – встретился другой.
«Он был растроган, грустен и испытывал легкое раскаяние; ведь эта молодая женщина, с которой он больше уже никогда не увидится, не была с ним счастлива; он был приветлив с ней и сердечен, но всё же в обращении с ней, в его тоне и ласках сквозила тенью лёгкая насмешка, грубоватое высокомерие счастливого мужчины, который к тому же почти вдвое старше её. Всё время она называла его добрым, необыкновенным, возвышенным; очевидно, он казался ей не тем, чем был на самом деле, значит, невольно обманывал её…»
Момент истины: Анна Сергеевна втайне жаждала любви, и «он» должен был явиться в образе благородного героя, прямо как у Пушкина: «Давно сердечное томленье/ Теснило ей младую грудь;/ Душа ждала… кого-нибудь,/ И дождалась… Открылись очи;/ Она сказала: это он!»
А что же «он»? О, здесь всё лежит на поверхности: Гурова незаметно покорила и очаровала прелесть новизны – ведь такой чистоты, искренности, беззаветной любви, восхищения и преданности он не встречал прежде в женщинах. Да, они любили его, но либо в глубине души оставались холодны, и минутами на их лицах мелькало хищное выражение, либо обожали манерно, с истерией, со значительностью.
Дмитрий Дмитриевич в наполненных светом восторженных глазах Анны Сергеевны видит лучшую версию себя, видит того, кем не стал и, возможно, никогда не станет. Он купается в обожании, в слепой вере безоглядно любящей женщины, он – тот самый Нарцисс, который любовался своим отражением в водах лесного ручья.
Но способен ли Гуров на жертвы? Действительно ли хочет найти выход из сложившейся ситуации?
Когда он сидит в номере гостиницы, обхватив голову руками, и твердит: «Как? Как?» – пытаясь придумать способ избавить себя и Анну Сергеевну от необходимости лгать, прятаться, жить в разных городах и подолгу не видеться, – хочется верить в силу и искренность его намерений. Но способен ли эгоист, который привык проводить время в ресторанах, клубах, на званых обедах, юбилеях, который ценит комфорт и гордится знакомствами со знаменитостями, поступиться своим положением, статусом, связями, достатком ради любви?
«Он почувствовал сострадание к этой жизни, ещё такой теплой и красивой, но, вероятно, уже близкой к тому, чтобы начать блёкнуть и вянуть, как его жизнь. За что она его любит так? Он всегда казался женщинам не тем, кем был, и любили они в нём не его самого, а человека, которого создавало их воображение и которого они в своей жизни жадно искали; и потом, когда замечали свою ошибку, то все-таки любили. И ни одна из них не была с ним счастлива.»
Я очень хочу надеяться в счастливый финал этой истории. Хочу надеяться хотя бы ради Анны Сергеевны: возможно, я пристрастна, но Ие Саввиной удалось воплотить на экране поразительно нежный, тёплый, живой и трепетный образ, сплетённый из чистого чувства – отчаянного, безысходного и жертвенного.
Однако, если помните, Анна Каренина, полюбив Вронского, бросила мужа, сына, свет и уехала вместе с возлюбленным, хотя понимала, что это несмываемое пятно на её репутации навсегда закроет доступ в круги высшей аристократии, к которой она принадлежала. Уверена, что Анна Сергеевне бросилась бы за Гуровым закрыв глаза, стоит только позвать. Вот только позовёт ли?
Фильм Иосифа Хейфица – чистейшая высокая эстетика, роскошество, упоение и восторг для глаз и души.
В нём всё прекрасно: гармония белого и чёрного, полутона интонаций и звуков, кружева на блузке, брошь у ворота и кокетливые шляпки, трости, воротнички и запонки, туманные морские пейзажи и панорамы старой Москвы, где купола церквей золотятся в морозном воздухе, а снег поскрипывает под ногами прохожих и искрами взметается из-под копыт лошадей.
Божественно прекрасен, статен и неотразимо элегантен Алексей Баталов, глядя на которого понимаешь, что в такого рафинированного московского барина невозможно не влюбиться невзирая на все его пороки и несовершенства.
Изумительна, эмоционально глубока и достоверна Нина Алисова в роли жены Гурова: у Чехова это малоприятная манерная особа, а в фильме – умная, тонко чувствующая женщина, осознающая равнодушие мужа и страдающая от невозможности что-либо изменить.
И, конечно, безупречно совершенна – легка, воздушна, изящна, почти неосязаема, беспомощна в искреннем раскаянии и несокрушимо сильна в своём чувстве Анна Сергеевна – Ия Саввина.
И была у Дон-Жуана – шпага,
И была у Дон-Жуана – Донна Анна.
Вот и всё, что люди мне сказали
О прекрасном, о несчастном Дон-Жуане.
Марина Цветаева, 1917
