Зоя Михайловна придирчиво изучала содержимое конверта, чуть прищурившись, будто пыталась разглядеть в нём что-то большее, чем просто два билета на концерт классической музыки. Её тонкие, старательно подведенные брови сошлись на переносице.
— И это все? — она встряхнула конверт, словно ожидая, что оттуда выпадет что-то ещё. — На юбилей?
Павел напрягся, почувствовав, как Ирина рядом с ним замерла. Её рука в его ладони стала холодной.
— Мама, это Венский филармонический оркестр, — Павел старался говорить спокойно. — Билеты на третий ряд. Мы думали, тебе понравится.
— Конечно, понравится, — Зоя Михайловна вернула конверт на стол и поправила жемчужную нить на шее. — Просто я ожидала… чего-то более основательного. Ты же знаешь, шестьдесят пять лет бывает только раз в жизни.
Ирина почувствовала, как что-то тяжёлое оседает в желудке. Они с Павлом копили на эти билеты три месяца, отказывая себе во многом. Концерт должен был стать событием года. Когда они их покупали, Павел светился от счастья, представляя, как обрадуется мать. А сейчас Ирина видела, как его плечи опускаются, словно под невидимым грузом.
— Я испеку твой любимый торт, — Ирина попыталась разрядить обстановку. — С фисташками и белым шоколадом.
Зоя Михайловна едва заметно поджала губы.
— Надеюсь, в этот раз получится не таким сухим, как на Новый год, — она встала из-за стола. — Ладно, мне пора. Танцевальный кружок ждёт.
Когда дверь за свекровью закрылась, Ирина выдохнула и опустилась на стул. Пять лет брака, а она всё ещё не научилась справляться с этими воскресными обедами. Пять лет попыток угодить, заслужить одобрение, найти общий язык — и всё впустую.
— Извини, — тихо сказал Павел, глядя в пол. — Она просто… такая.
Ирина хотела сказать, что понимает, что ничего страшного, что всё хорошо. Но слова застряли в горле. Потому что ничего не было хорошо. Потому что она устала делать вид, что всё в порядке.
— Пойду помою посуду, — только и смогла выдавить она.
Горячая вода обжигала руки, но Ирина не замечала. Перед глазами стояло лицо свекрови, когда та открыла конверт. И выражение глаз Павла. Беспомощное, виноватое, знакомое до боли. То самое, с которым он всегда смотрел на неё после очередного комментария матери о неидеальной уборке, недосоленном супе или неправильно сложенных полотенцах.
Тарелка выскользнула из рук, разбившись о раковину.
— Ира? — Павел заглянул на кухню. — Ты в порядке?
— Нет, — неожиданно для себя ответила Ирина. — Нет, я не в порядке, Паша.
— Думаешь, я не вижу, что происходит? — Вера поставила перед Ириной чашку крепкого чая и села напротив. — Уже полгода как сама не своя ходишь.
Квартира подруги была убежищем, куда Ирина сбегала, когда становилось совсем невмоготу. Маленькая однушка, заставленная книгами и увешанная картинами — здесь Ирина могла дышать.
— Он хороший, Вер. Правда хороший, — Ирина обхватила чашку руками, грея озябшие пальцы. — Просто…
— Просто у хорошего мальчика мамочка решает всё, — Вера фыркнула и откинула свои рыжие кудри. — Слушай, ты же понимаешь, что так нельзя? Что это ненормально — каждый раз как на экзамен приходить в собственный дом?
Ирина вздохнула. Конечно, она понимала. Но одно дело понимать, а другое — что-то менять.
— Я вчера билеты сдала, — тихо сказала она. — На концерт.
— Что? — Вера чуть не подавилась печеньем. — Те самые? На Венский оркестр?
— Деньги вернули на карту. Я их перевела на счёт, который мы открыли для поездки на море, — Ирина смотрела в окно, где моросил апрельский дождь. — Знаешь, что самое смешное? Паша даже не заметил. Я сказала ему, что мама заберёт билеты сама в день концерта. И он просто кивнул.
— И что дальше? — Вера подалась вперёд. — Что ты будешь делать с юбилеем этой… женщины?
Ирина поставила чашку и расправила плечи.
— Ничего. Абсолютно ничего.
Шестьдесят пятый день рождения Зои Михайловны выпал на субботу. Ирина проснулась раньше Павла и долго лежала, глядя в потолок. За окном было ясное майское утро, солнечные лучи пробивались сквозь жалюзи, рисуя полосы на стене. В такие дни хотелось жить, дышать полной грудью, радоваться каждой минуте. Вместо этого Ирина чувствовала только тяжесть предстоящего вечера.
— Доброе утро, — сонно пробормотал Павел, обнимая её сзади. — Как спалось?
— Нормально, — Ирина повернулась к нему. — Паш, нам нужно поговорить.
Он сразу напрягся, приподнявшись на локте.
— Что-то случилось?
— Я не пойду сегодня к твоей маме.
Павел моргнул, словно не понимая, о чём она говорит.
— В смысле? Сегодня же…
— Я знаю, какой сегодня день, — Ирина села на кровати. — Я просто больше не могу, понимаешь? Не могу сидеть за одним столом с человеком, который меня не уважает. Который считает, что я недостаточно хороша для его сына. Который при каждой встрече даёт мне понять, что я — ошибка в твоей жизни.
— Ира, ты преувеличиваешь, — Павел потёр лицо руками. — Мама просто старой закалки. Она так выражает заботу.
— Нет, Паша, — Ирина покачала головой. — Это не забота. Это контроль. И я больше не хочу быть его частью.
Павел встал с кровати и начал ходить по комнате.
— И что ты предлагаешь? Просто не прийти на юбилей моей матери? Знаешь, как она это воспримет?
— А как, по-твоему, я должна воспринимать то, что происходит последние пять лет? — Ирина тоже поднялась. — Я пыталась, Паша. Я действительно пыталась. Но я больше не могу притворяться, что всё хорошо.
— Я посередине, понимаешь? — в голосе Павла звучало отчаяние. — Вы обе важны для меня. Я не могу выбирать.
— Никто и не просит тебя выбирать, — Ирина подошла к нему и положила руки на плечи. — Я прошу тебя просто быть на моей стороне. Хотя бы иногда.
Они стояли так несколько долгих секунд, глядя друг другу в глаза. Потом Павел осторожно убрал её руки.
— Я поеду к маме, — сказал он тихо. — Это её день. Я не могу не быть там.
Что-то оборвалось внутри Ирины. Она кивнула, отступая назад.
— Конечно. Я понимаю.
— Ты точно не передумаешь? — В глазах Павла была надежда.
— Нет, — твёрдо сказала Ирина. — Не передумаю.
Когда за Павлом закрылась дверь, Ирина села на диван и впервые за долгое время позволила себе заплакать. Не сдерживаясь, не пытаясь быть сильной, не думая о том, что скажут другие. Просто плакала, пока не кончились слёзы.
А потом встала, умылась холодной водой и набрала номер Веры.
— Ты занята сегодня? — спросила она, когда подруга ответила.
— Для тебя — никогда, — в голосе Веры слышалась улыбка. — Что случилось?
— Я сделала это, — Ирина глубоко вдохнула. — Я не пошла на юбилей.
Пауза на другом конце провода.
— И как ты?
— Не знаю, — честно ответила Ирина. — Пусто как-то. И страшно.
— Приезжай, — решительно сказала Вера. — Я заказала пиццу и открыла вино. Будем праздновать твой первый шаг к свободе.
Павел вернулся за полночь. Ирина не спала, сидя в кресле с книгой, которую не могла прочесть уже несколько часов, перечитывая одну и ту же страницу.
Он выглядел усталым и каким-то потухшим. Снял пиджак, аккуратно повесил его на спинку стула.
— Как прошло? — спросила Ирина, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально.
— Нормально, — Павел пожал плечами. — Торт был. Подарки. Все спрашивали, где ты.
— И что ты ответил?
— Что ты заболела, — он не смотрел ей в глаза. — Мама сказала, что зря ты не пришла. Концерт был отличный.
Ирина замерла.
— Какой концерт?
— Ну тот, на который мы билеты подарили, — Павел наконец поднял взгляд. — Они с тётей Ларисой ходили. Сказала, третий ряд — это было отличное место. Всё прекрасно видно и слышно.
Комната словно накренилась. Ирина почувствовала, как земля уходит из-под ног.
— Паша, — медленно произнесла она. — Я сдала эти билеты ещё месяц назад. После того воскресенья.
Теперь была его очередь застыть.
— Что? Но как же… — он осёкся, нахмурился. — Постой. Если билетов не было, то как они…
— Вот именно, — Ирина отложила книгу. — Как?
Павел опустился на диван, растерянно глядя перед собой.
— Не понимаю. Мама так подробно рассказывала. Что играли Моцарта и Бетховена. Что акустика была потрясающей. Что скрипач… — он замолчал.
— Думаю, твоя мама соврала, — мягко сказала Ирина. — И не в первый раз, полагаю.
— Зачем ей это? — Павел поднял на неё недоумевающий взгляд.
— Чтобы ты видел, какая она благодарная и как ценит ваши подарки, — Ирина села рядом. — В отличие от меня, неблагодарной невестки, которая даже на юбилей не пришла.
Павел долго молчал, переваривая услышанное. Потом вдруг усмехнулся — горько, с каким-то новым пониманием во взгляде.
— Знаешь, а ведь она и про Новый год соврала. Сказала, что ты нагрубила её подруге, когда мы уходили. Я ещё удивился — ты же попрощалась со всеми.
— Я никому не грубила, — тихо сказала Ирина. — Я вообще старалась быть невидимой весь вечер. Чтобы только не дать повод…
Она не договорила. Не нужно было. Оба понимали, о чём речь.
— Прости меня, — Павел взял её за руку. — Я должен был…
— Увидеть это раньше? — Ирина невесело улыбнулась. — Наверное. Но я тоже хороша. Нужно было давно поговорить.
Они сидели в тишине, держась за руки, каждый погруженный в свои мысли. Потом Павел осторожно спросил:
— Что теперь?
Ирина глубоко вздохнула.
— Теперь нам нужно решить, Паша. Будем ли мы и дальше жить в этом треугольнике или попробуем что-то изменить.
— Ты бледная, — заметила Зоя Михайловна, окидывая Ирину оценивающим взглядом. — Болеешь, что ли?
Прошла неделя с того вечера. Неделя долгих, трудных разговоров с Павлом. Неделя откровений и слёз. И вот теперь они сидели в гостиной Зои Михайловны, и Ирина чувствовала, как сердце колотится где-то в горле.
— Нет, со мной всё в порядке, — она постаралась улыбнуться. — Как вы себя чувствуете после юбилея?
— Прекрасно, — Зоя Михайловна поправила причёску. — Концерт был замечательный. Жаль, вы не смогли оценить.
— Да, очень жаль, — Ирина встретилась взглядом с Павлом. Он едва заметно кивнул. — Особенно учитывая, что концерта не было.
Зоя Михайловна замерла с чашкой у губ.
— Что, прости?
— Я сдала билеты ещё в апреле, — спокойно сказала Ирина. — Никакого концерта не было.
— Что за ерунда, — Зоя Михайловна поставила чашку на стол с таким стуком, что чай выплеснулся на скатерть. — Паша, скажи своей жене, что она заговаривается.
— Мама, — Павел подался вперёд. — Мы проверили. В тот день Венский оркестр вообще не выступал в Москве.
Лицо Зои Михайловны изменилось. Ирина никогда не видела у неё такого выражения — смесь гнева, страха и… стыда?
— Вы что, следите за мной? — её голос стал высоким. — Проверяете? Я ходила на концерт! Может, не венский, а какой-то другой оркестр, я не разбираюсь в этих…
— Мама, — Павел перебил её, и в его голосе была новая твёрдость. — Давай не будем. Мы знаем, что ты соврала. И не только про концерт.
— Не смей разговаривать со мной таким тоном! — Зоя Михайловна поднялась из-за стола. — Я твоя мать! Я всю жизнь тебе посвятила! А ты привёл в дом эту… эту женщину, которая настраивает тебя против меня!
— Никто никого не настраивает, — тихо, но решительно сказала Ирина. — Мы просто хотим нормальных отношений. Без манипуляций. Без контроля. Без постоянных попыток доказать, что я недостаточно хороша для вашего сына.
— Ты и правда недостаточно хороша! — выпалила Зоя Михайловна. — Посмотри на себя! Что ты можешь ему дать? Борщ переваренный? Рубашки неглаженые? Он мог жениться на дочери Воронцовых — у неё и образование, и манеры, и родители с положением! А выбрал…
— Женщину, которую люблю, — твёрдо закончил Павел, вставая рядом с Ириной. — И я прошу тебя уважать мой выбор. Если ты не можешь этого сделать, нам придётся… ограничить наше общение.
Зоя Михайловна побелела.
— Ты мне угрожаешь? Собственной матери?
— Нет, мама, — Павел покачал головой. — Я просто говорю, как будет. Мы с Ирой решили, что больше не можем жить в постоянном напряжении. Либо мы находим способ общаться нормально — все трое, — либо…
— Либо видеться будем только по большим праздникам, да? — Зоя Михайловна горько усмехнулась. — Приходить раз в год с коробкой конфет — здравствуй, бабушка, с Новым годом, бабушка, как здоровье, бабушка?
— Бабушка? — Ирина непонимающе посмотрела на Павла. Тот был не менее озадачен.
— О чём ты, мама?
Зоя Михайловна осеклась, словно сказала лишнее. Отвернулась к окну.
— Ни о чём. Забудьте.
Ирина и Павел переглянулись. И вдруг Ирина поняла. Острая догадка пронзила её.
— Вы думаете, что я беременна? — тихо спросила она. — Поэтому мы пришли с ультиматумом? Боимся, что вы испортите отношения с внуком?
Плечи Зои Михайловны едва заметно вздрогнули.
— Мама, — в голосе Павла было удивление. — Мы пришли поговорить. Ирина не беременна.
— Ещё нет, — неожиданно для себя добавила Ирина. — Но мы бы хотели детей. В будущем.
Зоя Михайловна медленно повернулась к ним. В её глазах блестели слёзы.
— Я хотела как лучше, — сказала она тихо. — Всегда только как лучше. Для тебя, Паша.
— Я знаю, мам, — Павел подошёл к ней и осторожно обнял. — Но мне тридцать два. Я сам могу решать, что для меня лучше.
— Раньше ты всегда меня слушал, — в голосе Зои Михайловны было что-то беспомощное. — Всегда делал, как я скажу.
— Потому что ты была права, — мягко сказал Павел. — Во многом. Но не во всём. И особенно не в том, что касается Иры.
Ирина смотрела на них — мать и сына, таких похожих и таких разных одновременно. И чувствовала, как внутри что-то отпускает. Тугой узел, который она носила в груди пять лет, медленно ослабевал.
— Я предлагаю начать сначала, — сказала она, подходя ближе. — Здравствуйте, Зоя Михайловна. Меня зовут Ирина. Я люблю вашего сына и хочу, чтобы мы научились ладить.
Зоя Михайловна смотрела на неё долгим, изучающим взглядом. Потом, словно принимая важное решение, протянула руку.
— Здравствуй, Ирина. Прости старую дуру за всё.
Прошло три месяца. Три месяца осторожных шагов навстречу, неловких пауз, трудных разговоров. Три месяца привыкания друг к другу заново.
Ирина стояла на кухне, нарезая овощи для салата, когда услышала звонок в дверь.
— Открыто! — крикнула она, зная, кто это.
Зоя Михайловна вошла в квартиру, сняла лёгкое пальто и прошла на кухню. В руках у неё был бумажный пакет.
— Привет, — она неловко улыбнулась. — Я тут мимо проходила, решила заглянуть. Пирожки принесла. С капустой, как ты любишь.
— Спасибо, — Ирина улыбнулась в ответ. — Чай будете?
— Буду, — Зоя Михайловна села за стол. — Паша ещё не вернулся?
— Нет, у него сегодня допоздна, — Ирина поставила чайник. — Проект сдают.
Они молчали, но это было уже не то напряжённое молчание, которое раньше висело между ними. Скорее, спокойная пауза двух людей, которые постепенно учатся быть рядом.
— Знаешь, — неожиданно сказала Зоя Михайловна, глядя в окно. — Я ведь тоже была невесткой. И моя свекровь… — она усмехнулась. — В общем, я поклялась себе, что никогда не буду такой, как она. А в итоге…
— В итоге стали ещё хуже? — с лёгкой улыбкой спросила Ирина, ставя чашки на стол.
— Намного хуже, — Зоя Михайловна покачала головой. — Она хотя бы не врала. Просто была… требовательной.
— Как и вы.
— Да, но я ещё и… — Зоя Михайловна замолчала, подбирая слова. — Манипулировала. Давила. Контролировала. Мне казалось, я защищаю сына. А на самом деле…
— На самом деле боялись его потерять, — тихо закончила Ирина. — Я понимаю.
Зоя Михайловна удивлённо посмотрела на неё.
— Понимаешь?
— Теперь — да, — Ирина налила чай. — Он же всё, что у вас есть. Единственный сын, который всегда был рядом. А тут появилась я, и вы решили, что я его забираю.
— Но ты не забирала, — Зоя Михайловна обхватила чашку руками, точно так же, как делала сама Ирина, когда нервничала. — Это я вас чуть не потеряла. Обоих.
Они пили чай, говорили о погоде, о новом сериале, который смотрела Зоя Михайловна, о книге, которую недавно прочла Ирина. Обычный разговор двух женщин, ничего особенного. И всё же в нём было что-то новое — хрупкое, неуверенное, но настоящее.
Когда Павел вернулся с работы и увидел их вместе на кухне, смеющихся над какой-то историей, его лицо осветилось такой радостью, что Ирина почувствовала, как сердце сжимается. Этой улыбки стоили все неловкие разговоры, все уступки, все компромиссы последних месяцев.
— Может, стоило всё-таки предупредить? — нервно спросил Павел, поправляя галстук. — Просто позвонить и сказать, что мы заедем?
— И дать ей время подготовиться? Составить список претензий? — Ирина покачала головой, паркуясь у дома Зои Михайловны. — Нет уж. Пусть будет сюрприз.
— Вдруг её нет дома?
— В субботу утром? — Ирина фыркнула. — Твоя мама никогда не выходит из дома раньше одиннадцати по выходным. Сама говорила, что это время для масок и кремов.
Павел улыбнулся, глядя на жену с теплотой.
— Ты стала лучше её понимать, чем я.
— Просто начала слушать, — Ирина пожала плечами. — Идём?
Они поднялись на третий этаж и позвонили в дверь. Зоя Михайловна открыла почти сразу, удивлённо глядя на них.
— Паша? Ира? Что-то случилось?
— Ничего страшного, мам, — Павел поцеловал её в щёку. — Просто решили заехать. Можно?
— Конечно, — она отступила, пропуская их в квартиру. — Только я не готова… не прибрано…
— Всё в порядке, — мягко сказала Ирина. — Мы ненадолго. Просто хотели кое-что отдать.
Они прошли в гостиную. Зоя Михайловна растерянно оглядела их — оба нарядные, словно на важную встречу.
— Что происходит? — спросила она напрямик. — Вы переезжаете, да? В другой город? Или страну?
— Нет, мама, — Павел рассмеялся. — Никуда мы не переезжаем.
Ирина достала из сумки конверт и протянула Зое Михайловне.
— Что это? — Зоя Михайловна вертела конверт в руках, не решаясь открыть.
— Просто посмотрите, — сказала Ирина.
Внутри лежали три билета на самолёт до Барселоны и распечатка брони отеля на берегу моря.
— Это… — Зоя Михайловна запнулась, — …мне?
— Нам троим, — сказал Павел. — Мы давно хотели съездить на море. Решили, что вместе будет… интереснее.
Зоя Михайловна смотрела на билеты, словно не веря своим глазам. Потом медленно подняла взгляд на Ирину.
— И это твоя идея?
— Наша, — ответила Ирина, не отводя глаз. — Но билеты выбирала я.
Что-то промелькнуло в глазах Зои Михайловны — не благодарность, нет, скорее удивление, смешанное с настороженностью. Она прищурилась, изучая невестку, будто пыталась разглядеть подвох.
— Зачем? — прямо спросила она. — Зачем тебе это?
Ирина не отвела взгляд.
— Потому что у нас с Павлом не будет другой матери. И я решила, что лучше научиться жить с той, что есть, чем тратить силы на бесконечную войну.
Зоя Михайловна хмыкнула.
— Откровенно.
— А вы разве не этого всегда хотели? Откровенности?
— Я хотела… — Зоя Михайловна осеклась и вдруг рассмеялась — коротко, с каким-то облегчением. — А я и сама не знаю, чего хотела все эти годы. Наверное, чтобы всё было по-моему.
— Не получится, — твёрдо сказала Ирина.
— Вижу, — Зоя Михайловна кивнула, снова глядя на билеты. — Когда вылет?
— Через три недели, — Павел положил руку на плечо матери. — Успеешь собраться?
— Разумеется, — Зоя Михайловна расправила плечи. — Я всегда готова.
Они стояли в гостиной, три человека, связанные не любовью, но чем-то не менее прочным — решимостью найти способ существовать рядом, не разрушая друг друга. Не идеальная семья из глянцевого журнала, а живые люди со своими углами и шероховатостями.
— Я заварю чай, — сказала Зоя Михайловна, направляясь на кухню. — И есть ещё пирог с прошлого вечера.
— Я помогу, — Ирина последовала за ней.
На кухне Зоя Михайловна достала чашки, расставила их на поднос. Её движения были чёткими, выверенными, но что-то неуловимо изменилось в осанке, в повороте головы.
— Знаешь, — сказала она, не оборачиваясь, — я всё ещё считаю, что ты недостаточно хороша для него.
Ирина застыла с чайником в руках.
— А я всё ещё считаю, что вы слишком вмешиваетесь в нашу жизнь, — спокойно ответила она после паузы.
Зоя Михайловна обернулась. На её лице не было улыбки, но и привычной враждебности тоже.
— Значит, мы понимаем друг друга, — она кивнула. — Хорошо.
Это не было примирением. Не было обещанием вечной дружбы или внезапно вспыхнувшей родственной любви. Это было нечто более честное — молчаливое соглашение двух сильных женщин, решивших, что могут существовать на одной территории, не уничтожая друг друга.
— Кстати, — сказала Зоя Михайловна, нарезая пирог, — в Барселоне есть превосходный оперный театр. Я бы хотела сходить.
— Я уже забронировала билеты, — Ирина поставила чайник. — На второй вечер. Джузеппе Верди, «Травиата».
Зоя Михайловна удивлённо подняла брови.
— Неплохой выбор.
— Я знаю.
Они смотрели друг на друга через кухонный стол — свекровь и невестка, две планеты на пересекающихся орбитах. Не друзья, не враги. Просто люди, которым предстояло научиться делить то единственное, что было одинаково дорого им обеим.
Из гостиной донёсся голос Павла, спрашивающего, не нужна ли помощь.
— Иди к нему, — сказала Зоя Михайловна, взмахнув рукой. — Я справлюсь.
Ирина кивнула и вышла. Она знала, что впереди ещё будут и ссоры, и обиды, и трудные дни. Что Зоя Михайловна не изменится полностью, как и она сама. Что придётся постоянно искать баланс, уступать в мелочах, но твёрдо стоять на своём в важном. Что будет непросто, иногда невыносимо, порой до хруста зубов.
Но теперь она знала и другое — что это возможно. Что можно научиться жить рядом, не теряя себя. Не из любви, так из уважения. Не из нежности, так из признания права другого на собственное пространство в этом мире.
И, может быть, этого было достаточно.
