Юрий Никулин — один из тех редких артистов, чья популярность перешагнула все возрастные и социальные границы. Его обожали и дети, заливисто смеявшиеся над клоунскими трюками, и взрослые, видевшие в его героях себя. Но за этой всенародной любовью скрывалась другая история. Постоянное испытание семейного счастья на прочность.
Его жена Татьяна, всегда державшаяся в тени, ежедневно сталкивалась с тем, что для миллионов женщин ее муж был не просто артистом, а предметом страстного обожания. Поклонницы осаждали его у выхода из цирка, писали письма с признаниями, пытались прорваться за кулисы.
И если на экране Никулин оставался верным и немного неуклюжим героем, в жизни ему, как и любому мужчине, приходилось делать выбор между мимолетными увлечениями и верностью той, которая ждала дома.
Со стороны их брак казался идеальным. Но лишь самые близкие знали, каких душевных сил стоило Татьяне сохранять это хрупкое равновесие. Порой ей приходилось переживать настоящие бури эмоций, когда очередная поклонница переходила все границы или в прессе появлялись намеки о мнимых романах мужа.
Особенно тяжело давались съемки с красивыми партнершами. Например, жене великого клоуна доводилось ревновать его к Людмиле Гурченко, с которой тот снимался в картине «Двадцать дней без войны».
Холодные вагоны, бесконечные ночные переезды по степи, тонкие перегородки между купе… Алексей Герман создавал атмосферу предельной достоверности, невольно сближая актеров.
Когда режиссер с характерной усмешкой бросил: «Будем снимать обнаженную сцену, как на Западе!», в вагоне повисла напряженная тишина. Гурченко замерла в шоке, ассистенты переглянулись. И только Никулин, всегда готовый к розыгрышу, моментально отреагировал. Скинул рубашку и с клоунской грацией перекинул одежду через плечо:
— Я готов!
Этот эпизод, о котором тут же доложили Татьяне, стал причиной серьезного разлада в семье. Хотя сцену в итоге не снимали, а слова Германа были лишь провокацией для раскрепощения актеров, тень сомнения уже поселилась в душе жены артиста.
Еще женщину тревожили рассказы о том, как ее муж и Гурченко, уставшие после съемок, часами сидели в купе, обсуждая сценарий за чаем. Эти творческие беседы, столь невинные на первый взгляд, разжигали в ее душе огонь ревности.
— Он же с ней целые дни проводит! — жаловалась она подругам. — А я тут одна, как сторожевая собака у цирка…
На склоне лет в жизни Никулина появилась Виктория Виклюк — молодая эквилибристка, чье имя вскоре стало нарицательным в стенах Цирка на Цветном бульваре. В середине 80-х, когда страну захлестнула волна мистицизма, девушка ловко использовала эту моду, представляясь человеком с «особым даром».
Она вошла в жизнь великого артиста под благовидным предлогом, став его личным «целителем». Язва, мучившая Никулина долгие годы, сердечные приступы — все это Виктория бралась «лечить» своими необычными методами. Вскоре она уже не просто работала в цирке, а поселилась в гардеробной директорского кабинета, став тенью Юрия Владимировича.
Труппа с ужасом наблюдала, как меняется их любимый директор. Никулин, всегда отличавшийся железной волей и принципиальностью, вдруг превратился в восторженного юношу, слепо следующего за молодой эквилибристкой. Он перестал замечать косые взгляды коллег, игнорировал предостережения старых друзей.
Кульминацией этой истории стал тихий уход Татьяны Николаевны. Без скандалов, без публичных объяснений, просто собрала вещи и покинула цирк, где проработала бок о бок с мужем почти всю жизнь. Этот поступок говорил о многом. Она предпочла сохранить достоинство, не устраивая публичного разбирательства, которое неизбежно бросило бы тень на репутацию народного любимца.
Позже, когда страсти поутихли, многие задавались вопросом. Что же на самом деле связывало великого артиста с молодой эквилибристкой? Была ли это поздняя страсть, попытка убежать от старости или просто человеческая слабость уставшего от славы человека?
Ответа нет. Известно лишь, что когда Никулин уходил из жизни, рядом была только его жена. Та самая женщина, которая сумела простить. И в этом, возможно, заключается главная тайна их любви. Не идеальной, не безоблачной, но настоящей, прошедшей через все испытания.
