Я не знаю, что страшнее — ждать человека, который обещал прийти, или понимать, что он уже никогда не придёт.
Татьяна Лаврова в ту новогоднюю ночь накрыла стол так, будто ждала не просто мужчину — а свою судьбу. Хрусталь, свечи, платье, которое берегла для особого случая. Она верила: вот-вот дверь откроется, и на пороге появится Андрей Вознесенский. Он обещал. Но часы бежали, шампанское остывало, а шагов в подъезде не было.
Так закончилась их любовь — долгая, мучительная, с огнём и дымом, но без хэппи-энда. Но до этой точки были другие мужчины, другие чувства, другие разрывы. Лаврова любила не часто, но всегда так, как будто завтра — конец света.
Первым был Евгений Урбанский. Он казался неприступным — женат, с дочкой, с репутацией «советского Марлона Брандо». Но влюблённая студентка МХАТа сломала все его защиты. Репетиции превращались в ловушку: он забывал текст, глядя на неё. В итоге ушёл из семьи — к ней, в тесную комнату театрального общежития, потом в коммуналку к бабушке.
Семь лет вместе. Без штампа в паспорте, но с тем, что дороже — абсолютным доверием. Она умела не душить мужчину контролем, а вдохновлять. Он ценил это… пока не начал изменять. Татьяна не была женщиной, готовой делить мужчину. Ушла — без сцен, но с внутренним обетом больше никогда не терпеть предательства.
Через пару лет пришло известие: Урбанский погиб на съёмках. Она рыдала, как будто вчера его отпустила. Первая любовь умирает дважды — сначала в сердце, потом в реальности.
Потом был Олег Даль. Тот самый, с глазами, в которых жила тоска. Она встретила его в момент, когда он был почти раздавлен — и взяла на себя роль спасателя. Ухаживала, подшивала старое пальто, вытаскивала на свет. В итоге он сделал предложение. Их брак продлился полгода, но за эти шесть месяцев они успели и без слов понимать друг друга, и без меры пить.
Алкоголь в этой истории был не фоном, а третьим персонажем. Даль пил, и тащил за собой её. Она однажды посмотрела в зеркало и увидела — катится туда же. Собрала вещи и ушла. Развод спас обоих. Осталась дружба и редкая для развода роскошь — тёплые слова друг о друге.
А потом был побег от одиночества.
В 1965 году Лаврова вышла замуж за футболиста Владимира Михайлова. Казалось, это про другое — тихий дом, стабильность, никакой богемной истерики. Но они оказались с разных планет. Он ревновал к сцене, она задыхалась в быту. Рождение сына в 1967-м дало передышку, но не спасло.
Через два года она ушла. Ушла так, что запретила бывшему мужу видеть ребёнка. Была ли тогда уже тень Вознесенского? Никто точно не знает. Но вскоре именно он стал её самой большой и самой безнадёжной любовью.
Вознесенский вошёл в её жизнь как электричество — невозможно было не заметить.
Высокий, с нервной пластикой жестов, словами, которые будто бы сразу шли в историю. Татьяна смотрела на него и говорила: «Это талант». И это была её главная слабость — талант в мужчинах. Красота, слава, деньги — всё это она могла пропустить мимо. Но гений? Тут она падала без шансов.
Проблема в том, что гении часто уже женаты.
У Андрея была жена — писательница Зоя Богуславская. И, как часто бывает в интеллигентных браках, никаких тарелок об стену. Богуславская всё поняла быстро, но пошла другим путём — оставила мужу свободу, уверенная, что он всё равно не уйдёт.
Так и вышло.
Восемь лет их роман шёл по лезвию ножа. Тайные квартиры, встречи у общих друзей, звонки по ночам. Иногда он приходил с глазами, полными решения всё бросить. Иногда — с усталой фразой «не могу».
Он писал стихи, и в каждой строчке было её имя — спрятанное, но узнаваемое для неё. Она читала их и верила, что он всё-таки решится. Андрей обещал: «Под Новый год я уйду из семьи».
Тот вечер был как сцена из кино, только режиссёра никто не назначал. Лаврова накрыла стол, зажгла свечи, выбрала платье, в котором чувствовала себя единственной женщиной на Земле. И ждала. Часы били, улица пустела, а он всё не приходил.
В какой-то момент стало ясно: всё.
Не будет ни курантов, ни шагов в подъезде, ни слов «я выбрал тебя».
После этой ночи она собралась и сказала: «Хватит».
Через несколько дней они встретились в последний раз. Андрей смотрел на неё так, будто хотел запомнить каждую черту.
— Я тебя никогда не увижу? — спросил он.
— Я тебя никогда не забуду, — ответила она.
Эти слова потом стали песней. Точнее, романсом. Вознесенский написал «Сагу», и страна наизусть выучила:
«Ты меня на рассвете разбудишь,
Проводить необутая выйдешь…»
Все думали, что это просто стихи. Она знала: это их прощание, застывшее в рифме.
С ним она любила так, что даже дышать было трудно. И так же больно было перестать.
После Вознесенского жизнь Лавровой выглядела как сцена, на которой актриса осталась одна, а зрители разошлись.
Да, были ещё романы, но это были не истории, а эпизоды. Она больше не выходила замуж. Говорила, что её брак — это сцена и зал. И в этих словах не было кокетства.
В кино ей перестали давать роли масштаба «Девяти дней одного года». В театре — второстепенные персонажи, даже если она вытягивала их на свой уровень. Лаврова сама называла себя «недоигранной актрисой». Читала пьесы и знала: эти героини уже не будут её.
Сын рос, стал художником, взял её фамилию. Друзей осталось немного. Мужчин — не было. Коллега Альберт Филозов как-то сказал: «Красивый цветок с шипами — просто так в руки не возьмёшь». Он был прав. Но ещё он знал: ей нужен был не просто мужчина, а равный по духу. И таких почти нет.
Постепенно накатывало ощущение ненужности. Съёмки редели, театр не спасал. И она начала гаснуть. Болезни приходили одна за другой. Сначала — зрение, потом астма. Курила она так, будто от этого зависело что-то важное. Врачи предупреждали: рак лёгких — вопрос времени. Она отмахивалась.
Падение с лестницы в театре и травма позвоночника выбили её из колеи. Несколько операций, долгие недели без движения. Но как только могла — хваталась за любую роль, лишь бы не остаться наедине с собой.
Одиночество стало липким. И алкоголь оказался под рукой. Поначалу — бокал вина, потом всё чаще. Сын пытался договориться с продавцами, чтобы ей не продавали спиртное. Она находила, где купить. Пила одна, курила без конца. Диван был в прожжённых пятнах — сигареты выпадали из рук, когда засыпала.
В конце она почти не ела. Только курила и отпивала вино. Выглядела так, что близкие вздрагивали. Но никого не пускала в квартиру, кроме самых близких. Не хотела, чтобы её запомнили такой.
И всё же, за пару месяцев до конца, она решила позвонить Вознесенскому. Он уже перенёс инсульт, почти не говорил. Трубку взяла его жена. Татьяна попросила прочитать ей то, что он напишет. Что он ответил — никто не знает. Может быть, это было молчаливое прощание.
16 мая 2007 года Татьяны Лавровой не стало. Острая двусторонняя пневмония — сухие слова врачей. А по сути — сердце, уставшее ждать и верить.
Клятва «ты меня никогда не забудешь» оказалась пророческой. Её действительно не забыли. Не только за роли, но и за ту настоящую, неудобную, без остатка любовь, которой она жила.
Её жизнь была как кино без дублей. С яркими планами, резкими монтажами и финальным титром, после которого зрители ещё долго сидят в темноте.
