Ида Рубинштейн приводила в восторг и ужасала своих современников одновременно. Сейчас бы говорили, что она обладала модельной фигурой. Тогда – что мода на Иду убивает представление о женской красоте.
Сейчас бы говорили о том, как она использует наготу, чтобы перевернуть сознание зрителя. Тогда – что она низвела балет до уровня диких римских оргий. Время показало, кто был прав. Ида осталась в вечности – и именно своим искусством.
Девочка к танцам неспособна
В 1883 году в еврейской семье Рубинштейнов, в украинском городе Харькове родилась девочка. Её появление на свет было счастьем: семья ни в чём не испытывала недостатка, бюджет не пришлось перекраивать.
Ещё бы! Рубинштейны владели заводами по производству сахара и пива, четырьмя банками. Их денег хватало не только на красивую жизнь – они старались сделать эту жизнь культурной.
В доме Рубинштейнов постоянно устраивались приёмы, на которые приглашали (да с разбором!) писателей, художников, инженеров, артистов. Там же, на приёмах, приглашённые могли познакомиться с потенциальными инвесторами и меценатами из числа знакомых Рубинштейнов по бизнесу.
Велись разговоры об искусстве, о техническом прогрессе, о гуманизме, который так нужен обществу… Ида росла в этой атмосфере.
Увы, нельзя сказать, что она не знала печалей. Когда Ида была малышкой, умерла её мать. Когда было девять лет – умер отец.
Ида Рубинштейн оказалась наследницей огромного состояния. Но ребёнка в горе не утешить цифрами на банковском счёте… Девочку забрала к себе в Санкт-Петербург тётя, мадам Горвиц.
Сиротку тётя баловала, как могла. Ида не просто всегда была нарядно одета, не только играла с лучшими игрушками и училась у лучших учителей. Исполнялась чуть не каждая её прихоть!
Ида не на шутку увлеклась Древней Греции – и вот тётя уже нанимает учителя греческого языка. Это в придачу к немецкому, французскому, английскому и итальянскому. Ида вообразила, что может и хочет непременно танцевать – и вот уже нанят учитель хореографии.
И, хотя учитель честно предупредил, что у девочки ноль способностей, раз девочка хочет – уроки будут. От Иды мнение о её способностях не скрывали. Она же пыталась взять танец измором, бесконечным трудом. Она была сильная, упрямая, целеустремлённая – и день за днём подходила к станку, отрабатывая движения ног, рук, пируэты…
Именно это увлечение Ида так и не переросла. Более того, она заявила, что совершенно определённо будет выступать на сцене. К хореографии добавились уроки декламации и драматического искусства.
Учителей приглашали непосредственно из числа артистов императорских театров. А когда Ида стала девушкой, потребовала оплатить ей Париж. В учебных целях.
Тётя, да и прочая родня, встали на дыбы. Театр, балет, греческий – всё им казалось детскими увлечениями.
Но делать театр своей карьерой всерьёз? Когда актрисы постоянно оказываются в положении содержанок и куртизанок – а значит, сама профессия как пятно на репутации? Одно дело – спонсировать балерин и наслаждаться искусством, другое – выплясывать перед публикой! Тётя сказала твёрдое, решительно «Нет». Она не даст тратить деньги Иды на такое безумие.
Ида подумала и сделала ход конём. Она перешла к прямому управлению наследством, отделавшись от опеки тёти самым старым способом – вышла замуж. Поскольку замуж ей не хотелось, то она просто попросила помочь двоюродного брата, сына той самой тёти, с которым она выросла бок о бок.
Сыграла с ним (снова к ужасу большей части родни) свадьбу.
Поехала на медовый месяц в Париж (а куда ещё?) И там благополучно развелась, щедро заплатив брату за соучастие в афере. Она была в Париже, она распоряжалась деньгами сама, она нырнула с головой в театральную жизнь. Она выиграла. Как будет выигрывать всю жизнь.
Танец, уничтоживший целый театр
Из Парижа Ида вернулась с идеями гигантского масштаба. Гигантский же масштаб её наследства позволял ей воплотить идеи лучшим образом. Она познакомилась со Львом Бакстом – и убедила соучаствовать в постановке «Антигоны», древнегреческой (конечно же!) трагедии.
«Антигона» провалилась с треском. Иду ничего не смутило. Она положила «Антигону» в своё условное портфолио и пошла обходить театры, предлагая себя для сотрудничества.
Впечатление на режиссёров она производила колоссальное. По меркам времени некрасивая – худая, угловатая, со странно-продолговатыми глазами и ртом – она настолько била харизмой на подходах, что в этой некрасивости очевидцы видели красоту, и яркую. Просто очень неместную. Может быть – откуда-то из древних царств…
Многие режиссёры Иду были готовы принять. Но не на главные роли.
И декламировала она слабо, и славы за ней никакой не было. Ей, однако, нужна была именно главная. В конце концов она договорилась в театре Веры Комиссаржевской, что сделает постановку за свои деньги – и начала готовиться к выходу на сцене в «Саломее».
Саломея – библейская царевна, падчерица царя Ирода Антипы, которая станцевала перед царём в его день рождения особый танец. Этот танец привёл Ирода в такой восторг, что он поклялся дать любую награду – и Саломея, подученная матерью, потребовала голову Иоанна Крестителя.
Царю пришлось исполнить обещанное. Танец же, согласно уже легендам – в Библии об этом нет ни слова – сопровождался постепенным сбрасыванием покрывал, пока царевна не обнажилась полностью, своей-то наготой и заставив царя забыть осторожность.
Для подготовки спектакля Ида наняла режиссёра Всеволода Мейерхольда и – снова – художника Льва Бакста. Музыку писал Александр Глазунов. Хореографом стал Михаил Фокин.
Способности Рубинштейн он оценивал невысоко, но ему было интересно поработать с её фактурой – с этими странно-удлинёнными корпусом, руками, ногами, глазами…
Специально под них он разработал такие же странно-удлинённые, тягучие движения. Этим движениями Ида сбрасывала парчовые покрывала, перемещаясь по сцене, пока не оставалась в одних только украшениях – правда, очень обильных и многое прикрывающих – по дизайну Бакста.
Она работала как каторжная, добиваясь того эффекта, что поставил целью Фокин. Но… спектакль перед самым его выходом запретили – как непристойный, по настоянию православной церкви.
Вместе со спектаклем перестал существовать и театр Веры Комиссаржевской. Что должна была бы сделать Ида, получив такой щелчок по носу? Может быть, не высовываться.
Ида же выбрала изо всего спектакля один только танец и начала выступать с ним. Конечно же, это был тот самый танец, из-за которого «Саломею» запретили. Танец семи покрывал.
20 декабря 1908 года на сцене Петербургской консерватории состоялся первый показ. Зал набился битком. Публика с интересом ждала шоу наподобие бурлеска «Мулен Руж» – не зря же Рубинштейн во Франции училась? А получила мистическо-экстатическое, тянущее душу, исполненное пугающего эротизма представление.
Когда Ида замерла на сцене, сбросив последнее покрывало, зал сидел молча, абсолютно оглушённый. А потом – взорвался аплодисментами. Прежде, чем блюстители нравственности взорвались чем похуже, Рубинштейн с достоинством удалилась в Париж.
Дягилевский период
Париж «Танец семи покрывал» оценил. Ида моментально стала звездой (впрочем, в России она теперь тоже была звездой – и во многом именно потому, как она уехала оттуда). Рубинштейн, однако, не собиралась почивать на лаврах.
Она познакомилась с Дягилевым и вступила в его труппу. Деньги на постановки предлагать не пришлось. Дягилев чуял, когда человек пахнет будущими славой и бессмертием.
Специально под Иду начали ставить балет «Клеопатра». Приехал работать над шоу всё тот же Фокин. Клеопатрой, конечно, была Ида. Как и в Антигоне, и в Саломее, в этом образе её привлекал тонкий запах смерти, витающий вокруг персонажа. Фокин ставил танец, который заставил бы учуять этот жуткий запах публику.
Балет подготовили в рекордно короткие сроки: Рубинштейн несло на азарте, а окружающие поневоле заражались её куражом.
2 июня 1909 года «Клеопатра» вышла на сцену. Напарницей Иды была Анна Павлова. Фокин также вышел танцевать – в роли Амуна. Были свои роли у Вацлава Нижинского и Тамара Карсавиной. Звёзды должны были поддержать Иду.
Но действие развалилось бы, если бы его не смогла держать она сама. Ей предстояло быть ярче любой из звёзд. И она была. Публика сходила с ума по этой женщине со скупыми, холодными жестами, с грацией и внутренней жестокостью змеи.
То, что Клеопатра притом была едва одета, скорее завораживало, чем возбуждало. При этом балет содержал сцену секса! И довольно откровенную. Лишь в тот самый момент, когда эротика грозила перейти в порно, актёров закрывали занавеси.
Сразу за «Клеопатрой» Ида вышла «Шехерезадой». Богатый восточный костюм был нарочно рассчитан так, чтобы складками подчёркивать вытянутую, почти карикатурную фигуру Рубинштейн.
Эту же вытянутость, пугающий эротизм Иды попытался передать здесь же, в Париже, Валентин Серов. Ида позировала голой. На портрете не было попытки показать хоть немного ягодицы, груди, изгиб бедра – напротив, идина нагота их скрывала, словно отсутствующие вовсе. Картина наделала такого же скандала, как и танцы Иды.
«Как можно прославлять уродство, поставить кисть на службу безобразию, рисуя картины, оскорбительные для самой женской красоты!» — негодовали критики. Ида и Серов были необычайно довольны.
Что касается «Шехерезады», то она вызвала настолько мощно увлечение востоком и восточной эстетикой, что перевернула мир моды и серьёзно повлияла на искусство во всех его жанрах.
Естественно, и в этом балете с Рубинштейн была сцена оргии. Однако центром оргии в этот раз была не её Шехерезада, а, согласно сюжету оригинала, царица Зобейда.
Ты не пой, ты туда-сюда ходи
После успеха «Шехерезады» Дягилева Рубинштейн оставила. Она попыталась поразить публику новым шокирующим поворотом – сыграть святого Себастьяна. Сценарий написал для неё Габриэле д’Аннунцио – сейчас поэта вспоминают чаще как фашиста, но тогда он был просто молодым гениальным автором.
Себастьян не танцевал, он разговаривал.
Это, говоря честно, предпопределило его провал. Под пластику Рубинштейн можно было найти манеру танца. В той же «Шехерезаде» она стремительно передвигалась по сцене, чтобы застыть то в одной эффектной позе, то в другой.
Это трудно было назвать настоящим танцем, но публике нравилось. Под слабую декламацию Иды нельзя было подставить текст, который бы в её устах заиграл.
Католическая церковь выразила своё недовольство (святого юношу – женщина, еврейка?!) и желание запретить, публика тоже не оценила.
Ида вспомнила о «Саломее». Готовый спектакль, который во Франции ещё не запрещали. «Саломея» помогла перебить привкус от «Святого Себастьяна», но надо было двигаться дальше. Поставила «Елену Спартанскую» — провалилась снова.
Ида сровно выписала себе Мейерхольда. Мейерхольд поставил ей «Пизанеллу, или Душистую смерть» – трагическую историю о куртизанке.
Он учёл все проблемы «Себастьяна», и в «Пизанелле» Ида практически не разговаривала. Только буквально ходила туда-сюда по сцене, завораживая своей змеиной пластикой, и застывала в позах, подходящих к пышному антуражу в стиле ар-нуво.
Её чувства, судьба, красота обсуждались другими персонажами. «Пизанелла», хотя и принятая не всеми критиками, репутация Иды спасла. Что-что, а завораживающе туда-сюда ходить она умела.
Четыре банка, сахарный заводик и заводик пивоваренный в любом случае позволяли Рубинштейн жить красиво, не страдая от ошибочных шагов в творчестве. Она приобрела особняк под Парижем и в этом особняке привечала новых французских друзей. Сару Бернар, конечно же. Жана Кокто.
Андре Жида. Марка Шагала. Вацлава Нижинского. Больше всего, однако, в её особняке привечали художницу Ромейн Брукс. С Брукс и Рубинштейн был красивый роман.
С ними вместе везде ходил отлучённый от церкви после «Себастьяна» д’Аннунцио, заставляя обсуждать версию, что роман-то этот – на троих…
А потом грянули, один за другим, 1914 год – Первая Мировая, и 1917 – Революция. Количество банков и заводиков в Российской Империи перестало иметь значение, потому что перестали существовать империя и частная собственность на её территории. Однако оставались ещё счета в европейских банках и громкое имя.
Жизнь после Дягилева
Ида принялась работать так же, как когда-то подходила к станку. Упорно, порой через не хочу и не могу. Ставила спектакли. Выходила в спектаклях. Снималась в фильмах. Позировала фотографам для рекламы – тогда манера использовать в рекламе звёзд только начала набирать популярность.
Блистала на светских вечеринках, приходя туда парой с Брукс – Брукс была одета юношей, Ида красовалась в платьях. Находила на вечеринках нужных людей. Гуляла по Парижу с леопардом.
Снова ставила спектакли. Последним большим проектом, в котором участвовала Рубинштейн, была балетная труппа Нижинской. Она начала работу в 1928 году…
И в 1938 году закончила. Немцы ещё не ввели войска в Судет. Но многие уже понимали, что происходит и чем запахло. Из Европы один за другим отплывали пароходы в Новый Свет, с пассажирами на борту, чьи имена потом будут встречать в учебниках – с учёными, писателями, художниками.
В 1939 году грянула Вторая мировая. Ида покинула континент не медля. Но бежать в США она не собиралась. Она рванула в воюющую с Гитлером Британию. Захватив всё, что было на её европейских банковских счетах. Ида никогда не убегала. Она находила для себя новый фронт работ.
В Британии Рубинштейн на свои деньги открыла госпиталь. В нём она ухаживала за ранеными – наравне с девушками, у которых денег на госпиталь никогда бы не нашлось. Наравне с женщинами, у которых, в отличие от неё, не было французского Ордена почётного легиона или равных ему по статусу.
И ничуть их не хуже. Многие раненые были уверены, что видят профессиональную медсестру. Поскольку в новое дело Ида окунулась так же, как перед тем – в любое другое.
После Победы Ида вернулась во Францию. Всё, что она любила, было разрушено. Развален был особняк. Умерли или исчезли в неизвестно направлении старые друзья. Потрясение было сильным. Рубинштейн впервые серьёзно задумалась о вере – и перешла из иудаизма в католичество.
Она снова искала, где могла быть полезной, и устроилась переводчицей в миссию ООН. Работала недолго. Купила новый особняк, далеко от Парижа, и удалилась в него. И дожила в нём, и умерла так тихо, как громко до того жила всю жизнь.
