Геннадий Викторович Колесников поправил очки и откашлялся, стараясь выиграть время. Жена стояла в дверном проёме кухни, скрестив руки на груди — поза, не предвещавшая ничего хорошего.
— Танюш, ты неправильно поняла. Речь о… — он замялся, подбирая слова, — о гипотетической ситуации.
— Гипотетической? — Татьяна приподняла бровь. — А телефонный разговор с риелтором, который я только что случайно услышала, тоже был гипотетическим?
Геннадий глянул на часы — 19:40. Татьяна должна была вернуться с йоги в 20:15. Пятнадцать лет брака, а он всё ещё не научился правильно рассчитывать время.
— Присядь, пожалуйста, — он указал на стул напротив. — Я всё объясню.
— Да уж будь добр, — Татьяна не сдвинулась с места.
Геннадий потёр виски. Сорок пять лет, а ощущение, будто снова пятнадцать — когда мать застукала его с сигаретой на балконе. То же удушающее чувство загнанности.
— Это касается квартиры моей матери, — начал он.
— Любови Степановны? — В глазах Татьяны промелькнуло что-то новое. — С ней что-то случилось?
— Нет-нет, — поспешил успокоить её Геннадий. — Она в полном порядке, звонила вчера, хвасталась новым давлемером. Дело в другом.
Геннадий набрал в лёгкие побольше воздуха и решился:
— Помнишь, я говорил, что у мамы была квартира от завода?
— Однушка в Чертаново, где ты вырос, — кивнула Татьяна. — Что с ней?
— Не совсем, — Геннадий почувствовал, как краснеют уши. — Точнее, совсем не так. Мама никогда не жила в Чертаново.
Татьяна медленно опустилась на стул.
— Ты хочешь сказать, что за пятнадцать лет брака я ни разу не была в квартире, где вырос мой муж, потому что… её не существует?
— Существует, но не в Чертаново, — Геннадий потянулся к графину с водой. — Мама живёт в трёхкомнатной квартире на Пресненском валу. Жила там всю жизнь.
Стакан в руке Геннадия дрогнул, и несколько капель упали на светлую скатерть.
— Дай угадаю, — Татьяна подалась вперёд. — И ты не единственный ребёнок в семье?
— Почему ты так решила? — Геннадий поперхнулся водой.
— Потому что ты говорил с риелтором о разделе квартиры! — Татьяна повысила голос. — Какую квартиру делить, Гена? И с кем?
Геннадий снял очки и устало потёр переносицу.
— У меня есть сестра. Младшая. Лида.
— Прекрасно, — Татьяна нервно усмехнулась. — Что-нибудь ещё? Может, у тебя есть тайный близнец? Или ты на самом деле агент инопланетной разведки?
— Танюш, пожалуйста…
— Не «танюшкай» меня сейчас! — отрезала она. — Пятнадцать лет, Гена! Пятнадцать! И всё это время ты врал мне про свою семью?
— Я не врал, я просто… не рассказывал всего.
— О, ну это, конечно, совсем другое дело, — Татьяна закатила глаза. — И что же такого ужасного в твоей сестре, что ты предпочёл стереть её из семейной истории?
Геннадий поморщился, словно от зубной боли.
— Мы не общаемся. Очень давно.
— И что, по-твоему, это всё объясняет?
Геннадий понимал, что нет. Ничто не могло объяснить эту нелепую ситуацию, в которую он сам себя загнал много лет назад одной маленькой ложью, превратившейся в снежный ком.
— Мама позвонила вчера, — произнёс он тихо. — Сказала, что решила переписать квартиру на нас с Лидой. Поровну. Хочет оформить дарственную.
— И что? — не поняла Татьяна. — Это же хорошо, разве нет?
— Не совсем, — Геннадий вздохнул. — Видишь ли, чтобы оформить документы, нужно моё согласие. А значит, мне придётся встретиться с Лидой.
— И поэтому ты звонил риелтору? Узнавал, как делить квартиру, в которой, по твоим словам, никогда не жил?
— Я солгал тебе и об этом, — признался Геннадий. — Я жил там до двадцати восьми лет. До нашей свадьбы.
Татьяна поднялась из-за стола.
— Знаешь что, — голос её звучал непривычно спокойно, — я сейчас пойду к Светке. Посижу у неё, выпью чаю. А ты за это время реши, что собираешься мне рассказать, когда я вернусь. Всю правду, Геннадий Викторович. Всю, без исключений.
Когда за женой захлопнулась дверь, Геннадий некоторое время сидел неподвижно. Потом медленно достал телефон и набрал номер, который не набирал уже много лет.
— Алло, мам? Это я. Нам нужно поговорить.
Любовь Степановна Колесникова, несмотря на свои семьдесят три года, выглядела бодрой и подтянутой. Строгий костюм песочного цвета, короткая стрижка с идеально ровной чёлкой, минимум косметики — такой она была сколько Геннадий себя помнил.
— Проходи, не топчись на пороге, — она посторонилась, пропуская сына в квартиру. — Чай будешь?
— Буду, — кивнул Геннадий, разуваясь в прихожей.
Ничего не изменилось. Тот же запах лаванды и корицы, те же тяжёлые шторы в гостиной, та же мебель из тёмного дерева. Разве что фотографий стало больше — теперь они занимали не только сервант, но и стену над диваном.
— Не снимай носки, полы холодные, — привычно скомандовала мать, направляясь на кухню.
Геннадий машинально подчинился, хотя в квартире было тепло. Он прошёл за матерью, отмечая про себя, что квартира кажется меньше, чем в его воспоминаниях. Или это он стал больше?
— Как Татьяна? — спросила Любовь Степановна, ставя чайник. — Давно не заходили.
— Татьяна в шоке, если честно, — Геннадий сел за стол. — Узнала про Лиду. И про квартиру.
Мать замерла на мгновение, потом продолжила доставать чашки.
— Я так и знала, что эта глупость с враньём до добра не доведёт.
— Мам, ты же сама предложила ничего не говорить Тане, — напомнил Геннадий.
— Я предложила не травмировать её деталями, а не выдумывать небылицы про Чертаново! — Любовь Степановна с неожиданной силой захлопнула шкафчик. — И уж точно не советовала делать вид, что у тебя нет сестры.
Геннадий промолчал. Спорить с матерью было бесполезно — она всегда находила способ переложить ответственность на других.
— Ладно, что сделано, то сделано, — мать поставила перед ним чашку с чаем. — Говори, зачем пришёл. Только не начинай опять про продажу квартиры.
— Не начну, — пообещал Геннадий. — Хотя, знаешь, может, это было бы самым разумным решением. Продать, разделить деньги, и…
— И никаких «и», — отрезала Любовь Степановна. — Сколько раз повторять? Это ваше наследство. Я хочу, чтобы квартира осталась в семье.
— В какой семье, мам? — Геннадий устало вздохнул. — Мы с Лидой не разговариваем двадцать лет. У каждого своя жизнь. Какой смысл в совместной собственности?
— Вот именно поэтому я и настаиваю на дарственной, а не на завещании, — Любовь Степановна постучала ногтем по столу. — Чтобы вы наконец помирились. Придётся вам встретиться, хотя бы у нотариуса.
Геннадий покачал головой. Упрямство матери не знало границ.
— Ты даже не спросила, что случилось с Таней, когда она узнала.
— А что с ней случилось? — Любовь Степановна пожала плечами. — Обиделась, конечно. Кому понравится, когда от него скрывают такое. Но она женщина разумная, переживёт.
Геннадий подавил желание возразить. Мать всегда недооценивала чувства других людей, особенно когда дело касалось Татьяны.
— А ты не думала, что эта история может разрушить мой брак?
— Не драматизируй, — отмахнулась Любовь Степановна. — Пятнадцать лет вместе прожили, и вдруг из-за какой-то квартиры разведётесь? Глупости.
— Не из-за квартиры, а из-за лжи, — уточнил Геннадий. — И вообще, давай начистоту. Зачем ты это затеяла именно сейчас? Двадцать лет всё было нормально, и вдруг…
Любовь Степановна отвела взгляд — жест настолько нехарактерный для неё, что Геннадий замолчал на полуслове.
— Мам? — позвал он осторожно. — Что-то случилось?
— Ничего особенного, — она поправила и без того идеально лежащую салфетку. — Просто… возраст. Начинаешь задумываться.
— О чём?
— О том, что натворила, — она внезапно посмотрела ему прямо в глаза. — Мне не нравится, во что превратилась наша семья, Гена. Совсем не нравится.
Геннадий растерялся. Мать никогда не признавала своих ошибок, тем более так прямо.
— Доктор что-то сказал? — спросил он, чувствуя, как холодеет внутри. — У тебя проблемы со здоровьем?
— Нет, с этим всё в порядке, слава богу, — Любовь Степановна поморщилась. — Я просто… Встретила недавно Зою Аркадьевну, помнишь её? Из сорок второй квартиры.
— Смутно, — признался Геннадий.
— Так вот, она мне всё уши прожужжала про то, как её дети и внуки съезжаются к ней на дни рождения. Двадцать человек за столом! Представляешь?
Геннадий кивнул, не понимая, к чему она клонит.
— А у меня? — продолжила Любовь Степановна. — Двое детей, которые даже видеть друг друга не хотят. Внуков видела по пальцам пересчитать можно. Вот и думаю — в чём смысл было всю жизнь вкалывать? Для кого?
Геннадий молчал, не зная, что ответить. Эта новая, уязвимая версия матери была ему незнакома и, честно говоря, пугала больше, чем её обычная властность.
— Я позвонила Лиде на прошлой неделе, — сказала Любовь Степановна, глядя куда-то поверх его головы. — Сказала про дарственную.
— И? — Геннадий напрягся.
— Она согласилась приехать. В следующую пятницу будет у нотариуса.
Геннадий почувствовал, как сердце пропустило удар.
— Лида приедет? Сюда?
— Ну не на Луну же, — фыркнула мать, и на мгновение в ней проглянула прежняя Любовь Степановна. — В Москву приедет, да. И я хочу, чтобы ты тоже там был.
— Мам, я не уверен, что это хорошая идея.
— А я уверена, что никто не спрашивает твоего мнения, — отрезала она. — В пятницу, в два часа, у нотариуса Климовой на Тверской. Запиши адрес.
Геннадий вздохнул. Спорить было бесполезно.
— Хорошо, — сдался он. — Но я ничего не обещаю. Мы с Лидой… у нас всё сложно.
— У всех всё сложно, — пожала плечами Любовь Степановна. — Но вы уже не дети, чтобы обижаться друг на друга двадцать лет. Пора повзрослеть.
Геннадий допил чай и поднялся.
— Мне пора. Татьяна скоро вернётся, нужно ещё подумать, что ей сказать.
— Правду скажи, — Любовь Степановна тоже встала. — Всю, с самого начала. Хватит уже тёмных пятен в нашей семье.
Когда Геннадий уже был в дверях, мать окликнула его:
— И вот ещё что. Приходите в воскресенье на обед. Ты, Татьяна и дети. Я пирог испеку.
— Дети на выходных у бабушки, — машинально ответил Геннадий.
— У какой ещё бабушки? — нахмурилась Любовь Степановна.
— У маминой мамы, — Геннадий замялся. — У Татьяниной матери, в смысле.
— Ясно, — Любовь Степановна поджала губы. — Ну хоть вы вдвоём приходите. И скажи Тане, что я не сержусь на неё за то, что так редко заходит.
«Великодушно», — подумал Геннадий, но вслух сказал:
— Обязательно передам. До свидания, мам.
Уже в машине, набирая сообщение Татьяне, он подумал, что этот день становится всё более сюрреалистичным. Сначала разоблачение многолетней лжи, потом мать, признающая свои ошибки, теперь ещё и грядущая встреча с Лидой…
«Мы можем поговорить?» — написал он жене.
«Я у Светы, буду через час», — пришёл ответ почти сразу.
«Я только что от мамы. Когда вернёшься, расскажу всё. Обещаю».
Татьяна не ответила. Геннадий завёл машину и медленно выехал со двора, где прошло его детство. Детство, о котором жена почти ничего не знала.
Татьяна вернулась через полтора часа. Геннадий ждал её на кухне, разложив перед собой старые фотографии, которые хранил в сейфе вместе с документами.
— Решил подготовиться наглядно? — спросила она, остановившись в дверях.
— Решил ничего больше не скрывать, — ответил он. — Будешь чай?
— Я уже напилась у Светки, — Татьяна села напротив. — Ну давай, я слушаю.
Геннадий глубоко вздохнул.
— Начну с самого начала. Нас действительно было двое — я и Лида, младше меня на четыре года. Отец ушёл, когда мне было двенадцать, ей восемь. Мама… — он запнулся, подбирая слова. — Мама сильно изменилась после его ухода. Стала жёстче, требовательнее. Особенно к Лиде.
— Почему? — нахмурилась Татьяна.
— Потому что Лида — вылитый отец, — Геннадий протянул ей фотографию, где хмурая девочка-подросток смотрела исподлобья в камеру. — Те же глаза, тот же характер. Мама никогда не признавалась, но, думаю, ей было больно на неё смотреть.
Татьяна разглядывала фотографию, и Геннадий видел, как в её глазах мелькнуло узнавание.
— Юля похожа на неё, — тихо сказала она. — Наша дочь похожа на твою сестру.
— Я знаю, — кивнул Геннадий. — Это заметно, особенно сейчас, когда Юльке четырнадцать. Почти ровесница Лиды на этом снимке.
— Продолжай, — Татьяна отложила фотографию.
— Мы никогда не были особенно близки с сестрой, — Геннадий пожал плечами. — Слишком разные. Я всегда был маминым сыном — спокойный, послушный. А Лида…
— Бунтарка? — предположила Татьяна.
— Не то слово, — Геннадий невесело усмехнулся. — В шестнадцать сделала татуировку. В семнадцать бросила школу, чтобы готовиться к поступлению в театральный. Мама была в ярости — она хотела, чтобы Лида шла в экономический.
Татьяна подняла брови:
— И что, поступила?
— Да, в Щуку. На большое удивление мамы, — Геннадий подвинул к жене ещё одну фотографию. — Вот, выпускной курс. Это она, вторая слева.
Татьяна долго всматривалась в молодую женщину с копной тёмных волос, чьё лицо светилось какой-то дерзкой радостью.
— Красивая, — признала она. — И на тебя совсем не похожа.
— В том-то и дело, — кивнул Геннадий. — Мы как будто из разных семей. Характеры, интересы, взгляды на жизнь — всё разное.
— И что случилось потом? — Татьяна подалась вперёд. — Почему вы перестали общаться?
Геннадий помолчал, собираясь с мыслями.
— После выпуска Лида не смогла устроиться ни в один московский театр. Приличные роли в кино тоже не светили. Она перебивалась массовкой, рекламой, какими-то подработками… А потом познакомилась с Максимом.
— Её мужем? — предположила Татьяна.
— Не совсем, — Геннадий поморщился. — Максим был… сложным человеком. Режиссёр, но не слишком успешный. Зато с большими планами и красивыми речами. Он увлёк Лиду идеей создать свой театр. Альтернативный, экспериментальный — ну, ты понимаешь.
— Денег им, конечно, не хватало, — догадалась Татьяна.
— Именно, — кивнул Геннадий. — И Лида пришла к маме. Просить в долг под залог своей доли квартиры.
— О, — Татьяна поджала губы. — Догадываюсь, как Любовь Степановна это восприняла.
— Мягко говоря, без энтузиазма, — Геннадий вздохнул. — Там был жуткий скандал. Мама назвала Максима альфонсом, Лида обозвала маму старой ведьмой… В общем, Лида хлопнула дверью и ушла.
— А ты? — тихо спросила Татьяна. — Что делал ты?
Геннадий помолчал.
— Ничего, — признался он наконец. — Я стоял и молчал. Как всегда. Мне было двадцать шесть, но рядом с мамой я до сих пор чувствовал себя маленьким мальчиком, который боится сказать слово поперёк.
— И Лида уехала с этим Максимом?
— Да, в Питер. Они всё-таки основали свой театр, представляешь? Какой-то крошечный подвальчик на Петроградской. Я следил за ними первое время, через общих знакомых.
— А потом?
— А потом перестал, — Геннадий развёл руками. — Познакомился с тобой, начал строить свою жизнь. Иногда звонил Лиде на Новый год или день рождения, но разговоры не клеились. Она всё ещё обижалась, что я не поддержал её тогда. А потом…
— Что случилось потом? — Татьяна напряглась.
— Ничего драматичного, — Геннадий грустно улыбнулся. — Просто однажды я не позвонил. А она не позвонила в ответ. И так постепенно мы перестали общаться совсем.
— И всё это время твоя мать жила в той квартире одна? — уточнила Татьяна.
— Да.
— А почему ты солгал мне? — Татьяна посмотрела ему прямо в глаза. — Зачем вся эта история про Чертаново?
Геннадий смутился.
— Это глупо, но… Помнишь, как мы познакомились?
— На дне рождения Сергея, — кивнула Татьяна. — При чём тут это?
— Помнишь, о чём мы говорили в тот вечер?
Татьяна нахмурилась, вспоминая.
— Кажется… о семьях? Ты спрашивал про моих родителей, я про твоих.
— Именно, — Геннадий кивнул. — И я сказал, что живу один, потому что родители в другом городе.
— Но твоя мать жива и в Москве, — Татьяна нахмурилась сильнее. — Зачем ты солгал?
Геннадий помолчал, подбирая слова.
— Потому что мне было стыдно признаться, что в двадцать восемь лет я всё ещё живу с мамой, — наконец сказал он. — Это казалось… не очень мужественным. И я выдумал историю про родителей, переехавших в Рязань после продажи московской квартиры.
— А потом стало поздно признаваться? — догадалась Татьяна.
— Да, — кивнул Геннадий. — С каждым днём всё труднее было сказать правду. А потом мы поженились, и мама предложила…
— Что именно она предложила? — перебила Татьяна.
— Не травмировать тебя семейными дрязгами, — вздохнул Геннадий. — Сказала, что незачем молодой жене знать про всю эту историю с Лидой. Что семья должна начинаться с чистого листа.
— И ты согласился, — Татьяна покачала головой. — Потрясающе.
— Я был неправ, — признал Геннадий. — Мне следовало рассказать тебе всё с самого начала.
— Да, следовало, — Татьяна поднялась из-за стола. — И что теперь? Какие у тебя планы?
— Мама хочет оформить дарственную, — Геннадий тоже встал. — На меня и Лиду, в равных долях. Лида приезжает в пятницу к нотариусу. Я должен быть там.
— И ты пойдёшь? — Татьяна скрестила руки на груди. — Увидишься с сестрой после стольких лет?
— Да, — кивнул Геннадий. — Думаю, пора закончить эту холодную войну. Мама права — мы уже не дети, чтобы держать обиды десятилетиями.
Татьяна смотрела на него долгим, изучающим взглядом, и Геннадий не мог понять, о чём она думает.
— Знаешь, что самое обидное? — наконец произнесла она. — Не то, что ты солгал. А то, что ты считал меня настолько поверхностной, что я могла бы осудить тебя за жизнь с матерью или за конфликт с сестрой.
— Таня, я…
— Нет, дослушай, — она подняла руку. — Я любила тебя, Гена. Со всеми твоими несовершенствами, комплексами, странностями. Я вышла за тебя замуж не потому, что ты казался идеальным, а потому, что ты был настоящим. По крайней мере, я так думала.
— Я не хотел тебя обмануть, — тихо сказал Геннадий. — Просто так получилось.
— «Так получилось», — передразнила Татьяна. — Пятнадцать лет, Гена. Не день, не месяц — пятнадцать лет! Каждый раз, когда я спрашивала про твоё детство, про родителей, про родственников — ты врал мне в глаза. Ты выдумал целую биографию, целую вселенную! — Она резко отвернулась к окну. — Ты даже детей от родной бабушки отгородил. От тёти, которой они даже не знают, что она существует.
Геннадий молчал, понимая справедливость каждого слова.
— Знаешь, что самое паршивое? — Татьяна повернулась к нему. — Я тебе верила. Всегда. Даже когда что-то не сходилось, я думала: «Гена не может лгать. Не мне». А оказывается — может. И отлично справляется.
Геннадий сделал шаг к ней, но она отступила.
— Не надо, — покачала головой Татьяна. — Я хочу побыть одна. Мне нужно всё это… переварить.
— Таня, пожалуйста, — он протянул к ней руку. — Мы можем это пережить. Вместе.
Татьяна смотрела на него, и Геннадию казалось, что в её глазах отражается вся боль пятнадцати лет обмана.
— Проблема не в том, что ты солгал тогда, — произнесла она наконец. — А в том, что ты смог жить с этой ложью пятнадцать лет и ни разу — ни разу! — не почувствовал, что должен рассказать правду. Ни когда мы поженились, ни когда родилась Юля, ни когда появился Кирилл. Никогда. Это… это не тот человек, которого я знала.
Она отвернулась, и Геннадий увидел, как напряглись её плечи.
— Я пойду спать в гостевую, — сказала она, не оборачиваясь. — И завтра тоже. Мне нужно пространство.
Когда Татьяна ушла, Геннадий медленно опустился на стул и закрыл лицо руками. Всё рушилось, и он не знал, как это остановить.
Четверг тянулся бесконечно. Татьяна уехала рано — урок йоги, потом встреча с клиентом. Дети были в школе. Геннадий взял отгул — в таком состоянии работать было невозможно.
Он бесцельно бродил по квартире, перебирая в уме варианты: что сказать, как объяснить, как всё исправить. Ни один не казался подходящим.
В три часа позвонила мать.
— Ты был у нотариуса? — спросила она вместо приветствия. — Подписал предварительные бумаги?
— Нет, мам, — вздохнул Геннадий. — Я только вчера узнал. И потом, у меня тут… сложная ситуация дома.
— Что, Татьяна истерику закатила? — В голосе матери звучало осуждение. — Я так и знала.
— Никакой истерики, — Геннадий почувствовал, как внутри поднимается раздражение. — Таня имеет полное право злиться. Я лгал ей пятнадцать лет.
— По моему совету, между прочим, — парировала Любовь Степановна.
— Мам, хватит, — Геннадий повысил голос. — Я взрослый человек. Я сам выбрал солгать, сам продолжал врать все эти годы. Это моя вина, не перекладывай её на себя.
На другом конце линии повисло молчание.
— Надо же, — наконец произнесла Любовь Степановна. — А ты изменился, сынок.
— Что ты имеешь в виду?
— Раньше ты никогда не повышал на меня голос.
Геннадий закрыл глаза. Даже сейчас, в сорок пять лет, с собственными детьми, с положением в компании, с налаженной жизнью — даже сейчас мать могла одной фразой превратить его в неуверенного подростка.
— Прости, — сказал он. — Я не хотел грубить. Просто сейчас… непростое время.
— Ничего, — в голосе матери послышалась непривычная мягкость. — Я понимаю. Просто хотела сказать, что говорила с Лидой сегодня. Она точно приедет завтра.
— Хорошо, — Геннадий не знал, что ещё добавить.
— Она спрашивала о тебе, — продолжила Любовь Степановна. — О твоей семье.
— И что ты ей рассказала?
— Правду, — в голосе матери проскользнула ирония. — Представь себе, я решила, что хватит уже тайн в нашей семье. Сказала, что у тебя жена и двое детей. Что ты работаешь в крупной фирме. Что ты… счастлив.
Последнее слово она произнесла с вопросительной интонацией.
— Я был счастлив, — тихо ответил Геннадий. — До вчерашнего дня.
— Всё наладится, — неожиданно мягко сказала мать. — Татьяна умная женщина. Поймёт, что ты не со зла.
— Надеюсь, — Геннадий потёр переносицу. — Ладно, мам, мне пора. Увидимся завтра у нотариуса.
— Да, конечно. До завтра, сынок.
Геннадий положил трубку и задумался. Разговор с матерью оставил странное послевкусие. Любовь Степановна никогда не была склонна к сентиментальности, а сегодня в её голосе звучала почти… нежность? Неужели возраст действительно меняет людей?
Или дело в чём-то другом?
Утро пятницы выдалось пасмурным. Геннадий проснулся на диване в гостиной — Татьяна по-прежнему занимала гостевую спальню. Спина ныла, настроение было паршивым.
Из кухни доносились голоса — Татьяна и дети завтракали. Геннадий посмотрел на часы: 7:30. Обычно в это время он уже был в душе, готовился к работе. Сегодня всё шло не по плану.
Он поднялся, натянул домашние брюки и футболку и пошёл на кухню.
— Доброе утро, — сказал он, останавливаясь в дверях.
Юля едва кивнула, не отрывая взгляда от телефона. Десятилетний Кирилл пробормотал что-то с набитым ртом. Татьяна повернулась от плиты:
— Кофе будешь?
— Буду, спасибо, — Геннадий сел за стол, чувствуя себя чужим в собственном доме.
— Пап, ты сегодня не на работу? — спросил Кирилл, дожёвывая бутерброд.
— Нет, у меня… встреча. Важная.
— С кем? — поинтересовался сын.
Геннадий на мгновение замер. Вот он, момент истины.
— С моей сестрой, — ответил он, глядя в тарелку. — С вашей тётей.
Наступила тишина. Даже Юля оторвалась от телефона.
— У нас есть тётя? — недоверчиво спросила она. — Серьёзно?
— Да, — кивнул Геннадий. — Её зовут Лида. Она младше меня на четыре года.
— А почему мы о ней не знали? — нахмурился Кирилл.
Геннадий поймал взгляд Татьяны — она молча наблюдала за ним, не вмешиваясь.
— Потому что мы… — Геннадий запнулся. — Мы давно не общаемся. Поссорились когда-то.
— Из-за чего? — Юля смотрела на него с непривычным интересом.
— Это сложно объяснить, — Геннадий вздохнул. — Взрослые иногда делают глупости. Обижаются, перестают разговаривать. А потом проходит время, и уже непонятно, как всё исправить.
— И ты решил исправить? — спросил Кирилл.
— Да, — кивнул Геннадий. — Пора уже, наверное.
— Круто, — Кирилл улыбнулся. — А она где живёт? Мы к ней поедем?
— Она в Питере, — ответил Геннадий. — Приехала на пару дней по делам.
— У неё есть дети? — спросила Юля. — Наши двоюродные братья или сёстры?
Геннадий замер. Он понятия не имел, есть ли у Лиды дети. Двадцать лет — огромный срок.
— Я не знаю, — честно признался он. — Но сегодня узнаю и расскажу вам.
— Обещаешь? — Кирилл посмотрел на него испытующе.
— Обещаю, — кивнул Геннадий.
— Так, а теперь быстро доедайте и собирайтесь, — вмешалась Татьяна. — Опоздаете в школу.
Через пятнадцать минут дети ушли. Татьяна собирала со стола посуду, Геннадий молча пил кофе.
— Спасибо, — наконец сказал он.
— За что? — Татьяна подняла бровь.
— За то, что не стала… усложнять. При детях.
— Я не собираюсь использовать детей как оружие, Гена, — она покачала головой. — И потом, они имеют право знать правду о своей семье. В отличие от меня, видимо.
Геннадий поморщился. Удар был точным.
— Я всё исправлю, — пообещал он. — Сегодня я встречусь с Лидой, мы поговорим…
— И что, ты думаешь, это всё решит? — Татьяна скрестила руки на груди. — Что ты помиришься с сестрой, и я сразу забуду пятнадцать лет лжи?
— Нет, конечно, нет, — Геннадий покачал головой. — Я просто… Я хочу начать всё заново. Честно.
Татьяна долго смотрела на него, потом вздохнула:
— Ладно, иди собирайся. Не опаздывай к нотариусу.
— А ты… ты будешь дома вечером? — осторожно спросил Геннадий.
— Буду, — кивнула Татьяна. — Но это ничего не значит. Мне просто некуда идти.
Геннадий почувствовал, как внутри что-то сжалось от боли и страха. Неужели он действительно может потерять её? Потерять всё?
— Я люблю тебя, — сказал он тихо. — Всегда любил.
— Может быть, — Татьяна отвернулась. — Но любовь без доверия — это не то, чего я хочу.
Офис нотариуса располагался в старинном особняке на Тверской. Геннадий приехал на полчаса раньше назначенного времени и теперь нервно курил у входа, поглядывая на часы.
Он не знал, чего боится больше — увидеть Лиду или не увидеть. Что, если она передумает и не приедет? Что, если приедет, но откажется разговаривать? Что, если…
— Гена?
Он вздрогнул и обернулся. Перед ним стояла женщина лет сорока, в тёмном пальто и с короткой стрижкой. Он бы не узнал её на улице, но эти глаза, этот прямой взгляд…
— Лида, — выдохнул он. — Привет.
— Привет, — она слабо улыбнулась. — Ты совсем не изменился.
— А ты очень, — честно сказал он. — Я бы прошёл мимо.
— Жизнь меняет, — она пожала плечами. — Особенно театральная.
Повисла неловкая пауза.
— Мама ещё не приехала? — спросила Лида, оглядываясь.
— Нет, я рано, — Геннадий посмотрел на часы. — Ещё двадцать минут до встречи.
— Я тоже, — кивнула Лида. — Может, кофе? Вон там кафе через дорогу.
— Давай, — согласился Геннадий, радуясь возможности отсрочить неизбежный разговор.
В кафе было тихо и почти пусто. Они заняли столик у окна. Лида заказала эспрессо, Геннадий — американо.
— Как твой театр? — спросил он, когда официант отошёл. — Всё ещё в том подвале на Петроградской?
Лида усмехнулась:
— Следил за мной?
— Первое время, — признался Геннадий. — Потом перестал.
— Театр закрылся, — Лида пожала плечами. — Лет десять назад. Мы с Максимом разошлись, подвал отобрали за долги. Классическая история.
— Прости, — Геннадий не знал, что ещё сказать.
— Да ладно, — она махнула рукой. — Всё к лучшему. Я теперь в ТЮЗе играю. Небольшие роли, но стабильно.
— А… личная жизнь? — осторожно спросил Геннадий.
— Мне сорок один, Гена, — Лида изогнула бровь. — Думаешь, я одна куковаю?
— Я не…
— Да шучу я, — она рассмеялась. — Есть муж. Вадим. Режиссёр, но нормальный, не как Максим. И дочка, Соня. Двенадцать лет.
— У меня тоже двое, — сказал Геннадий. — Юля, четырнадцать, и Кирилл, десять.
— Знаю, — кивнула Лида. — Мама рассказала. Фотографии показывала.
Геннадий нахмурился:
— Фотографии? Откуда у неё…
— А ты думал, она совсем выжила из ума? — Лида покачала головой. — Она следит за вами. В соцсетях, через общих знакомых. Знает всё — где учатся дети, где работает твоя жена, какую машину ты купил в прошлом году.
Геннадий ошеломлённо молчал. Он и представить не мог, что мать проявляет такой интерес к его жизни.
— А ты? — спросил он наконец. — Ты тоже… следила?
— Нет, — Лида покачала головой. — Мне хватало новостей от мамы. Она звонит раз в месяц, как по расписанию. Рассказывает о тебе, спрашивает о Соне.
— Но ты не приезжала, — заметил Геннадий. — Все эти годы.
— А ты приглашал? — парировала Лида. — Хоть раз за двадцать лет ты сказал: «Приезжай, сестрёнка, познакомишься с моей семьёй»?
Геннадий промолчал. Они оба знали ответ.
— Вот и я о том же, — Лида отпила кофе. — Слушай, давай начистоту. Мама сказала, что хочет оформить дарственную на квартиру. Поровну на нас обоих. Я согласна. Не потому, что мне нужна эта квартира — у меня своя есть, небольшая, но своя. А потому, что маме это важно.
— Мне тоже не нужна её квартира, — покачал головой Геннадий. — У меня своя, в Строгино.
— Вот и отлично, — Лида допила кофе. — Значит, оформим бумаги, и каждый пойдёт своей дорогой. Как обычно.
— А если я не хочу? — вырвалось у Геннадия.
Лида удивлённо подняла брови:
— Не хочешь чего?
— Чтобы каждый шёл своей дорогой, — Геннадий посмотрел ей в глаза. — Чтобы всё оставалось как было последние двадцать лет.
Лида долго смотрела на него, потом медленно покачала головой:
— Ты удивляешь меня, братец. Правда. Я думала, ты будешь рад поскорее разделаться с этой историей и вернуться к своей идеальной жизни.
— Моя жизнь далека от идеальной, — горько усмехнулся Геннадий. — Особенно сейчас.
— Что случилось? — в голосе Лиды впервые прозвучало искреннее участие.
Геннадий вздохнул и рассказал — о лжи, длившейся пятнадцать лет, о вчерашнем разговоре с Татьяной, о том, как она переехала в гостевую спальню.
Лида слушала, не перебивая. Когда он закончил, она покачала головой:
— Ну ты и придурок, Гена.
— Знаю, — кивнул он.
— Нет, серьёзно, — Лида подалась вперёд. — Я всегда думала, что ты умный. Даже когда злилась на тебя — признавала, что мозги у тебя работают. А теперь я не уверена.
— Я поступил глупо, согласен, — Геннадий развёл руками.
— Не глупо, а подло, — отрезала Лида. — Ты предал не только меня, но и свою жену. И детей. Лишил их семьи, понимаешь? Бабушки, тёти, двоюродной сестры. Ради чего?
Геннадий молчал. У него не было ответа.
— Я думала, ты просто маменькин сынок, — продолжила Лида. — Что ты выбрал её сторону, потому что так проще. Но теперь я вижу, что дело не в этом. Ты просто трус, Гена. Всегда им был.
— Ты права, — тихо сказал он. — Я боялся. Всего. Маминого гнева, твоего осуждения, Таниного разочарования. И вместо того, чтобы встретиться с этими страхами, я… спрятался за ложью.
Лида внимательно посмотрела на него, будто видела впервые.
— Знаешь, что самое забавное? — сказала она наконец. — Я тоже боялась. И тоже пряталась, только по-своему. Громко, с вызовом, с хлопаньем дверей — но по сути, так же трусливо.
— Что ты имеешь в виду? — не понял Геннадий.
— Я могла позвонить, — пожала плечами Лида. — В любой момент за эти двадцать лет. Могла сказать: «Гена, давай поговорим». Но нет, я ждала, что ты сделаешь первый шаг. Потому что ты старший, потому что ты должен, потому что… В общем, нашлись бы причины. А на самом деле — потому что я тоже боялась.
Они замолчали. За окном пошёл дождь, и капли барабанили по стеклу, создавая странный, почти уютный фон для их разговора.
— Нам пора, — Лида посмотрела на часы. — Мама будет ждать.
Они расплатились и вышли из кафе. Дождь усилился, и Лида раскрыла зонт, предлагая Геннадию укрыться рядом.
— Спасибо, — сказал он, пригибаясь под зонтом. — Не только за это. За разговор.
— Не за что, — Лида слабо улыбнулась. — Знаешь, ты всё-таки изменился, братец.
— В какую сторону? — спросил Геннадий, ступая в лужу.
— В лучшую, как ни странно, — Лида пожала плечами. — По крайней мере, научился признавать свои ошибки. Это уже что-то.
Они подошли к особняку, где располагалась нотариальная контора, и Геннадий вдруг остановился:
— Лид, подожди.
— Что такое? — она обернулась.
— Я хочу, чтобы ты познакомилась с моей семьёй, — сказал он решительно. — С Таней, с детьми. Если, конечно, Таня не выгонит меня до вечера.
Лида долго смотрела на него, потом медленно кивнула:
— Хорошо. Но сначала закончим с документами.
Любовь Степановна уже ждала их в приёмной нотариуса. Увидев детей, входящих вместе, она на мгновение замерла, и Геннадий мог поклясться, что в её глазах блеснули слёзы.
— Ну наконец-то, — она поднялась им навстречу, стараясь говорить строго, но голос её дрогнул. — Я уж думала, не придёте.
— Мам, ну где мы могли пропасть? — Лида чмокнула её в щёку. — Просто кофе пили, разговаривали.
— Давно пора, — буркнула Любовь Степановна, но Геннадий видел, как она украдкой вытерла глаза.
Встреча с нотариусом прошла быстро и без осложнений. Они подписали все необходимые документы, выслушали объяснения о процедуре регистрации дарственной, оплатили услуги.
— Ну вот и всё, — сказала Любовь Степановна, когда они вышли на улицу. — Теперь квартира официально принадлежит вам обоим. Поровну.
— Спасибо, мам, — Лида обняла её.
— Да-да, — Любовь Степановна неловко похлопала дочь по спине. — Только не думайте, что я собираюсь освобождать её в ближайшее время. Поживу ещё.
— Конечно, поживёшь, — рассмеялась Лида. — Лет до ста минимум.
— Типун тебе на язык, — Любовь Степановна поморщилась. — Я в таком маразме не планирую задерживаться.
Они стояли на ступенях особняка — мать и двое её взрослых детей — и Геннадий вдруг почувствовал странное облегчение. Словно тяжёлый груз, который он носил все эти годы, стал немного легче.
— Мам, — он кашлянул. — Я пригласил Лиду к нам домой. Познакомиться с Таней и детьми.
Любовь Степановна удивлённо приподняла брови:
— Вот это новости. И когда?
— Сегодня, — ответил Геннадий. — Если Лида не передумала.
— Не передумала, — покачала головой Лида. — Но сначала заеду в гостиницу, переоденусь. В котором часу мне приехать?
— К семи? — предложил Геннадий. — Дети уже будут дома, и Таня тоже.
— Договорились, — кивнула Лида. — Скинь адрес.
Они обменялись телефонами, и Геннадий почувствовал, как внутри разливается странное тепло. Двадцать лет — такой огромный срок. И такой ничтожный в масштабах жизни.
— Ну что, по домам? — спросила Любовь Степановна. — Или, может…
— Давайте пообедаем вместе, — предложил Геннадий. — Тут недалеко есть неплохой ресторан.
Лида улыбнулась:
— Давайте. А потом я вас обоих подброшу на такси. У меня ещё полчаса до следующей встречи.
— Только никаких модных заведений, — предупредила Любовь Степановна. — Чтобы нормальная еда была, а не эти… как их… молекулы на тарелке.
— Хорошо, мам, — рассмеялся Геннадий. — Никакой молекулярной кухни.
Они пошли по улице — мать посередине, дети по бокам. Со стороны — обычная семья. Немного странная, немного сложная, но семья.
