— И продавать ее ты не имеешь права.
— А вот я возьму – и отзову ту дарственную. Скажу, что ты меня заставил ее подписать, тогда не так запоешь, — вдруг взбеленилась мать. – Либо добром продавай и нам деньги отдай, либо готовься к проблемам.
Раз по хорошему не понимаешь и от жадности совсем тронулся умом – будем по плохому.
— Мама, а тебе не кажется, что вот это вот – вообще ни разу не честно? – Арсений нахмурился, складывая руки на груди в защитном жесте. – За бабушкой присматривал в основном только я.
Продукты ей возил я, уборку в ее доме тоже делал я. По врачам, по друзьям… Да даже похороны по большей части из моего кармана оплачены.
— Это ты сейчас нас с Настей деньгами своими попрекаешь? Ох, ну конечно, Сенечка, прости – не все зашибают миллионы, сидя одним местом на стуле в теплом офисе.
Кто-то, знаешь ли, работает на работах попроще, да еще и двух детей кормит-поит. Не о Насте, так о них хотя бы подумай! Племянники твои, между прочим.
— У этих племянников есть мать и отец. И именно они должны думать о своих детях, раз уж удосужились заняться незащищенным кексом.
— А ты в мой кекс не лезь, — тут же вступила в перепалку Настя. – И не указывай, кому, когда и как им заниматься. Тоже мне, полиция нравов нашлась.
Тебе просто ни одна нормальная ба..ба не дает и детей от тебя не хочет, вот ты и бесишься, что у меня их двое уже.
— Бешусь я, потому что ни с того, ни с сего, выясняется, что все наследство я почему-то должен отдать тебе ни с бухты, ни с барахты.
Ладно, бабушка завещания не оставила, но ты, мам, могла бы и вспомнить, что у тебя, вообще-то, два ребенка.
И если уж делить, то делить поровну. Хотя, как по мне, Настькиной доли там вообще быть не должно: по-честному будет все отдать тому, кто за бабушкой ухаживал.
— По-честному?! Это где же это у нас такая честность, что у одного к тридцати годам квартира есть, а сестричка с двумя детьми у матери ютится?!
— Я на эту квартиру сам заработал! Пахал, начиная с универа, в две смены, без выходных и праздничных дней, пока твоя любимая Настя только хвостом перед мужиками крутила.
Вот и докрутилась, что двоих детей прижила и даже не знает, кто отец!
— Э, слышь, ты к детям вообще не лезь к моим!
— А ты их везде не впаривай, как козырную карту, по которой тебе все должно оставаться.
— Между прочим, в отличие от тебя, я на «все» и не претендую! Мама правильно рассудила! Мне – квартира, а тебе пусть дача будет.
— Отличное решение! Квартира два ляма стоит, а дача тай боже чтобы на триста тысяч со всеми досками зашла…
— Не все меряется деньгами, сынок, — укоризненно вздохнув, мать покачала головой. – Ну вот сам подумай, как я должна родную дочь на улице оставить?
Пусть даже ты за бабушкой ухаживал. Так ты что, за деньги это делал? А если бы после нее вообще ничего не осталось, вот ни дачи, ни квартиры, ни копейки вообще – что, бросил бы ее, или в дом престарелых сдал?
— Я бы не бросил. Вот только Настя к ней даже не показалась ни разу за последние пять лет.
А ты берешь – и вот так вот отдаешь ей самый жирный кусок наследства, — Арсений снова попытался объяснить причины своего негодования, но в очередной раз напоролся на любимое мамино:
— Ну так не бросать же мне за это родную дочь!
В принципе, эта фраза характеризовала все их семейные взаимоотношения. Дочь у матери была родная, а вот Арсений, видимо, или приемный, или «пробный», «неудачный» вариант ребенка.
Помнил он, как радовалась мама появлению Насти и постоянно говорила о том, что всегда мечтала о дочери.
Помнил и то, как под девизом «маленьким нужней» все самое лучшее отдавалось Насте.
Что интересно, когда в возрасте сестры был он, считалось абсолютно не зазорным вместо покупки новой одежды обрядить его в вещи, оставшиеся от подросших двоюродных братьев.
А вот Насте, почему-то, «обноски» отдавать не позволяли – покупали ей все новенькое и непременно в брендовом магазине, а не на рынке.
— Во времена твоего детства у нас с деньгами все было совсем плохо. Вот и выкручивались, как могли.
Пусть уж хотя бы у Настеньки будут хорошие воспоминания и нормальная жизнь, — отговаривалась мать каждый раз, когда Арсений возмущался происходящей в семье несправедливостью.
И если Насте мать устраивала хорошую жизнь в связи с повышением семейных доходов, то до Арсения этот рог изобилия почему-то не доходил.
Новые вещи покупали только сестре, ремонт делали каждый год только в ее комнате, Насте оплачивали всевозможные кружки, а вот для Арсения родители порой не находили двадцати рублей на проезд, в связи с чем подростку приходилось возвращаться от друзей пешком в восемь-девять вечера.
Единственным членом семьи, который любил обоих внуков одинаково, была бабушка.
Настя к ней ездить в гости не любила, потому что «против.ная ста.руха» одинаково гоняла обоих детей и на огород, и в магазин, да еще и не запихивала никому украдкой шоколадку в кармашек, чтобы «съела тихонько потом, когда этот смотреть в рот не будет».
Так что в гости к бабушке Настя старалась лишний раз не приезжать. А вот Арсений наоборот, любил проводить время на бабушкиной даче.
Сначала – потому, что там угощали вкусностями и не заставляли жить под девизом «все для сестры». А потом – потому, что этой самой сестры там не было и духу.
После школы парень уехал в институт в соседний город. Возвращался исключительно на бабушкину дачу, потому что его комнату переделали под «рабочий кабинет» для Насти.
Неизвестно, как и над чем работала девятиклассница, но из одиннадцатого она уходила уже с лезущим на нос пузом.
Арсений обо всем узнавал из третьих рук, поскольку дома практически не появлялся.
Летом заезжал «перекантоваться» к бабушке на дачу, ну а зимой продолжал грызть гранит науки и подрабатывать на всех возможных работах.
Именно на одной из подработок он приглянулся владельцу довольно крупного предприятия и уже после института устроился к нему по специальности.
Добился перевода в родной город, да еще и в повышением в должности, после чего занялся обустройством личной жизни.
Ну а что, он ведь не Настя, которую мама будет обихаживать до старости! Ему и жить-то негде было бы, если бы не бабушкина дача.
Городскую квартиру та сдавала, чтобы получать хоть какую-то прибавку к пенсии.
И до самой см.ерти держала оборону от родной дочери, которая чуть ли не в ультимативном порядке требовала выгнать квартирантов и пустить за «спасибо» жить в квартиру родную внучку с двумя детьми.
— Вот помру я – и делайте тогда, что хотите. А пока не помЁрла – сама решать буду, кого и куда пускать.
Может быть, попроси Арсений бабушку, та бы и оформила завещание на внука. Но он никогда, честно говоря, об этом не задумывался.
В его понимании наследником бабушкиного имущества была, прежде всего, мама. То, что она попытается все деньги по-возможности потратить на любимицу-Настеньку, Арсений как-то не предугадывал.
И сейчас ему было до уж.аса обидно, что опять он по всем фронтам оказался в пролете. Ну как, в пролете…
Дача – это, конечно, воспоминания о детстве и о бабушке. Но по сравнению с квартирой – это капля в море.
Наверное, поэтому ему ее и отдали. Вроде как показать, что, мол, оставляем тебе часть наследства, не голым и босым, и любимчиков не держим, и вроде бы…
Единственное, чего ему удалось добиться у матери – официального переоформления всех документов по даче на свое имя.
Естественно, что молодому человеку пришлось оплатить все пошлины, возить маму по нотариусам, да еще и постоянно делать вид, что не слышит знакомого:
— Ой, да кому нужна эта твоя дача и что там переоформлять? Пользуйся так, это ведь твое…
Ага, конечно, его. Не верил он уже в это «твое». Поэтому и взялся за реконструкцию домика только после переоформления документов.
Отремонтировал что сам, что с помощью нанятых людей. А потом – сдал дачный огород соседям в аренду на безвозмездной основе.
Логика парня была простой: если он соберется потом когда-нибудь дачу продать, то участок «целины» будет и выглядеть хуже, и стоить дешевле, чем разработанная земля.
А соседи и порядок наведут, и за домом присмотрят, благо что в этих людях Арсений был уверен сильней, чем в собственной семье.
Как оказалось – уверен был не зря. Ведь только прошел слух о том, что в деревню проводят газ и строят автовокзал, как родня попыталась привести на территорию дачи в отсутствие хозяина «покупателей».
Как потом узнал Арсений уже в полицейском участке, куда его вызвали для разбирательств – каких-то своих знакомых, которым пообещали домик «с выгодной скидкой».
— Мама, я дачу продавать не собираюсь. По крайней мере, по той цене, которую ты запросила. Молчу уже о том, что ты должна была…
— Сын, вообще-то эта дача досталась мне от матери.
— Верно. И потом ты ее подарила мне. Окончательно и бесповоротно.
Стоит еще упомянуть, что я в эту дачу некисло вложился, так что не понимаю, какое ты вообще имеешь право пытаться ее продать.
— Настеньке нужны деньги. Если продать эту дачу по нынешней цене и ту квартиру, что ей от бабушке досталась – как раз получится взять двухкомнатную, чтобы и ей, и мальчишкам жилось лучше, чем в однушке.
Сейчас-то у нее нет что личной жизни, что с свободного пространства.
— Мама, напомню, что это – моя дача. И продавать ее ты не имеешь права.
— А вот я возьму – и отзову ту дарственную. Скажу, что ты меня заставил ее подписать, тогда не так запоешь, — вдруг взбеленилась мать. – Либо добром продавай и нам деньги отдай, либо готовься к проблемам.
Раз по хорошему не понимаешь и от жадности совсем тронулся умом – будем по плохому.
По плохому, впрочем, у матери не получилось.
Конечно, она попыталась Арсению угрожать и требовать немедленной продажи дачи тем самым ее знакомым, да только сын дал решительный отпор.
И дачу продал полгода спустя совершенно другим людям, на деньги с продажи купив себе новый автомобиль.
За это молодой человек был окончательно объявлен врагом семьи и был отлучен от дома, в котором и так не появлялся лет десять минимум. Так что, по сути, ничего и не потерял.
Общение с матерью и сестрой Арсений с тех пор оборвал и на редкие звонки просто не берет трубку.
Знает, что либо денег потребуют, либо какой еще помощи. Нет уж, он и раньше под «любимицу семьи» не прогибался, а сейчас так тем более не собирается.
Хочет мама – пусть хоть во все места целует и ее, и ее детей. А Сеня в этом аттракционе участвовать не собирается. А деньги… Свои деньги он найдет, куда потратить.
История получила неожиданное продолжение еще десять лет спустя, когда уже Настин сын подрос и был сплавлен «на ПМЖ к любящей бабушке».
Судя по всему, характером подросток пошел в мать и неизвестного отца, поскольку жизни бабушке не давал ни спокойной, ни тихой.
Гулял, таскал к себе девушек, прокуривал квартиру, пару раз даже соседей затопил, было дело.
И тогда пожилая женщина снова вспомнила о сыне, который к тому моменту женился и растил дочь.
Тогда и появилась на их пороге вот эта вот память о прошлом, припоминая Арсению, что она его вообще-то родила, вырастила, выкормила, а значит – теперь пришло его время заботиться о ней на старости лет.
Да только оказалось, что Арсений с возрастом не подобрел и маму выставил за порог в два счета.
— Ты, помнится, грозилась по-плохому все решать теперь со мной? Вот, решай – иди в суд.
Сколько они определят мне алиментов на помощь тебе, столько и буду платить. Но ни копейкой больше.
Знал Арсений, что суд ничего ему не присудит, поскольку мать не инвалид, не больная, живет в своей квартире и получает пусть и небольшую, но все же больше прожиточного минимума пенсию.
А в дом ее к себе забирать, по курортам возить и всякими предметами роскоши снабжать сын не обязан.
— Сыночек, ну прости ты меня за те угрозы, я же в сердцах и не со зла, — попыталась примириться пожилая женщина. Арсений лишь покачал головой.
— Есть вещи, мам, которые не прощаются. Так что иди-ка ты обратно к Насте и деткам ее любимым, а меня частью семьи не считала – нечего и начинать.
Вот с этим напутствием и пришлось женщине вернуться к обижающему ее внуку несолоно хлебавши.
Поняла она, что в свое время сама же вырыла себе яму фаворитизмом по отношению к одному ребенку, да только поздно уже было что-то менять.
Оставалось только доживать, любуясь последствиями своих действий. А Арсению – сделать выводы, как не надо воспитывать детей.
