Тамара Петровна поджала губы, искривив их в подобие улыбки. Сорок лет она не позволяла себе показывать эмоции, и сегодня не станет исключением. Она сложила руки на коленях, сцепив пальцы так, что костяшки побелели, и уставилась на сына.
— Значит, отказываешь? — произнесла она, выдерживая паузу после каждого слова.
— Отказываю, — Алексей смотрел в сторону, на модную картину в стиле абстракционизма, которую повесила его жена. Три сине-зеленых пятна на белом фоне. Стоила как подержанный автомобиль.
— Что ж, твоё право, — Тамара Петровна встала, одёрнула подол старомодной юбки. — Ты прав, конечно. Зачем тратить деньги на тех, кто их не ценит?
В её голосе не было ни упрёка, ни горечи. Только усталость человека, всю жизнь пытавшегося выживать в океане, где, даже если ты научился плавать, тебя непременно утянет на дно какая-нибудь неведомая тварь. Женщина подхватила свою старую сумку, висевшую на спинке кресла.
— Мам, — Алексей наконец посмотрел на неё, и что-то в его взгляде дрогнуло. — Я не говорю, что не помогу вообще. Я просто хочу знать, на что именно нужны деньги. Можем вместе съездить, купить материалы, нанять рабочих…
— Спасибо, не нужно, — отрезала Тамара Петровна, натягивая потёртые перчатки. — Я справлюсь. Всегда справлялась, и теперь как-нибудь.
Она застегнула пальто — коричневое, купленное ещё в девяностые, с протёртыми локтями и воротником, который давно потерял форму. На улице был май, тепло, но Тамара Петровна мёрзла последние годы постоянно, даже летом.
— Мама, ну не уходи так, — Алексей сделал шаг к ней, но замер, когда она подняла руку.
— Всё нормально, сынок. Тебе не нужно оправдываться. Ты прав. Я просто… — она запнулась, словно подбирая слова, — я просто не очень хорошо рассчитала свои возможности. Думала, что смогу починить крышу сама, но там всё хуже, чем казалось. Протекает уже второй год, на потолке грибок.
— Так дело в крыше? — Алексей нахмурился. — Почему ты сразу не сказала? Я могу прислать ребят, они всё сделают.
— Нет, — голос Тамары Петровны стал жёстче. — Я сама разберусь.
Она вышла из квартиры, не оборачиваясь. Алексей остался стоять в прихожей, глядя на закрывшуюся дверь. На душе было муторно, но он уже принял решение. Хватит. Сколько можно быть дойной коровой для сестры и матери?
В гостиной зашуршали шаги — лёгкие, почти невесомые.
— Она ушла? — Наташа, жена Алексея, стояла в дверном проёме, прислонившись к косяку. Высокая, стройная, с кудрявыми волосами, забранными в небрежный пучок. Она выглядела как фотомодель, сошедшая с рекламного плаката.
— Да, — Алексей вздохнул. — Не пойму, что с ней происходит. Раньше она никогда не просила денег. А теперь второй раз за полгода.
— Может, у неё действительно проблемы? — Наташа подошла ближе, положила руку на плечо мужа.
— Проблема у неё одна — Маринка, — буркнул Алексей. — Сколько себя помню, мама всегда её выгораживала. Даже когда она в школе воровала, мама всё отрицала, говорила, что это ошибка.
— Люди меняются, — заметила Наташа. — Марине уже тридцать пять. Вряд ли она такая же, как в школе.
— Не меняются, — отрезал Алексей. — Я вижу её раз в год, и каждый раз это одно и то же. Жалобы на жизнь, на мужа-неудачника, на детей-оболтусов. А потом выясняется, что ей срочно нужны деньги.
Наташа промолчала. Она никогда не спорила с мужем, когда речь заходила о его семье. Это была закрытая тема, к которой лучше не приближаться. Однажды она попыталась — и получила такой холодный отпор, что больше не рисковала.
— Будешь ужинать? — спросила она, меняя тему. — Я сделала твою любимую пасту.
— Не хочется, — Алексей покачал головой. — Пойду поработаю. Завтра дедлайн по проекту.
Он ушёл в кабинет, закрыл за собой дверь. Наташа осталась одна в просторной кухне с островом посередине и новой техникой. Она посмотрела на кастрюлю с пастой, на бутылку дорогого вина, которую открыла к ужину. Вздохнула и принялась убирать со стола.
Первые капли дождя застучали по окну, когда Тамара Петровна подходила к своему дому. Старая пятиэтажка на окраине города, построенная ещё в семидесятые, выглядела особенно удручающе в сумерках. Облупившаяся штукатурка, выбитые стёкла в подъезде, давно не стриженные кусты во дворе.
Женщина остановилась, глядя на тёмные окна квартиры на первом этаже. Марина должна быть дома, но света не было. Может, спит? Или ушла куда-то?
Дождь усилился, и Тамара Петровна поспешила к подъезду. В нос ударил запах кошачьей мочи и сырости. Домофон не работал уже год, дверь была приоткрыта. Внутри пахло ещё хуже, но она давно привыкла.
Поднявшись на третий этаж, Тамара Петровна достала ключи. Руки дрожали — от холода или от волнения, она сама не понимала. Дверь со скрипом отворилась.
В квартире было темно и промозгло. Из щелей в окнах тянуло сыростью, с потолка капало — прямо на старый ковёр, расстеленный в гостиной. Тамара Петровна включила свет и посмотрела вверх — там расплывалось бурое пятно. Грибок и плесень добрались уже до арматуры.
Она разделась, повесила мокрое пальто на вешалку и прошла на кухню. Маленькое помещение два на три метра, с древним холодильником «Саратов» и газовой плитой, которая работала через раз. На столе лежала записка.
«Мам, мы у Серёжиной матери. Вернёмся завтра. Еда в холодильнике. Марина».
Тамара Петровна вздохнула. Значит, сегодня она одна. Может, и к лучшему. Не придётся объяснять, почему она вернулась с пустыми руками.
Она поставила чайник и села у окна, глядя на дождь. Память услужливо подкинула картинку из прошлого — Алёша, маленький, лет пяти, прыгает по лужам во дворе. Смеётся, разбрызгивая воду вокруг. А рядом Маринка, на два года младше, пытается повторить за братом, но боится, хватается за мамину руку…
Чайник закипел, вырвав Тамару Петровну из воспоминаний. Она заварила себе чай — дешёвый пакетик, но с бергамотом, её маленькая слабость. Пила, согревая озябшие руки о чашку.
Деньги. Вечно всё упирается в деньги. Раньше, при Союзе, было проще. Тогда все жили одинаково — небогато, но и не впроголодь. А потом начались девяностые, и всё полетело в тартарары. Муж запил, не выдержал перемен, а потом и вовсе ушёл, оставив её с двумя детьми.
Она справилась. Работала на трёх работах, недосыпала, недоедала, но детей поставила на ноги. Алексей выучился, стал программистом, женился удачно. Маринка… с Маринкой всё пошло не так с самого начала. Трудный ребёнок, трудный подросток, трудный взрослый.
«Это всё моя вина, — думала Тамара Петровна, допивая остывший чай. — Не уделяла ей достаточно внимания. Алёшка был старший, на нём больше ответственности, вот и тянулась к нему сильнее. А она чувствовала, обижалась…»
Телефон в кармане халата завибрировал. Тамара Петровна достала его — старенький, кнопочный, с треснувшим экраном. На дисплее высветилось «Маринка».
— Алло? — голос дочери звучал напряжённо. — Мам, ты дома?
— Да, только пришла.
— Ну что, дал? — нетерпеливо спросила Марина.
Тамара Петровна помолчала. Как объяснить дочери, что брат отказал? Что теперь делать с протекающей крышей, с больными суставами, с долгами за коммуналку?
— Нет, Мариш, не дал, — наконец произнесла она. — Говорит, что в прошлый раз я тебе всё отдала.
— Вот сволочь! — в трубке раздался звук удара, словно Марина стукнула кулаком по столу. — Сидит там в своей евроквартире, на иномарке разъезжает, а родной матери денег жалеет!
— Тише, доченька, — устало сказала Тамара Петровна. — Он по-своему прав. Я действительно отдала тебе те деньги, что он давал на ремонт. Ты обещала вернуть через месяц, а прошло уже полгода.
— Я верну! — огрызнулась Марина. — Как только муж работу нормальную найдёт, так сразу и верну!
— Я знаю, — Тамара Петровна вздохнула. — Но Алёша этого не понимает. Он думает, что ты…
— Что я альфонска и мошенница, — перебила Марина. — Можешь не продолжать, я знаю, что он обо мне думает. Всегда думал. С самого детства. Маменькин любимчик, отличник, гордость семьи. А я так, ошибка природы.
— Мариша, ну что ты такое говоришь? — в голосе Тамары Петровны послышались слёзы. — Я вас обоих одинаково люблю.
— Ага, — хмыкнула Марина, — только почему-то ему ты купила компьютер, когда он в десятый класс пошёл, а мне даже на выпускное платье денег не нашлось.
— У нас тогда совсем не было…
— Ладно, проехали, — оборвала дочь. — Значит, на крышу денег нет. А я-то надеялась, что хоть этот вопрос решим. У Серёжи опять с работы вышибли. Представляешь, третий раз за год! И это он-то, с двумя высшими образованиями!
Тамара Петровна слушала молча. Эту песню она слышала уже много лет. Сергей, муж Марины, был человеком неплохим, но абсолютно неприспособленным к жизни. Всё время витал в облаках, строил грандиозные планы, а потом удивлялся, почему они не сбываются.
— …так что придётся нам у тебя ещё немного пожить, — донеслось из трубки. — Месяц-другой, пока он что-нибудь не найдёт.
— Конечно, Мариночка, — автоматически ответила Тамара Петровна. — Вы же знаете, мой дом — ваш дом.
— Вот и отлично, — голос Марины стал бодрее. — Тогда до завтра. Не забудь купить молока, у Настеньки аллергия на сухое.
Тамара Петровна положила трубку и невидящим взглядом уставилась в окно. За стеклом лил дождь, капли стекали, образуя причудливые узоры. Один из них напоминал лицо человека — печальное, с опущенными уголками губ.
«Как же я устала, — подумала она. — Господи, как же я устала…»
Алексей сидел за компьютером, бездумно глядя в монитор. Код, над которым он работал, расплывался перед глазами. Мысли возвращались к разговору с матерью.
Что-то в ней изменилось. Раньше она никогда не просила помощи, справлялась сама. А теперь второй раз за полгода просит крупную сумму. Первый раз он дал — пятьсот тысяч на ремонт квартиры. Деньги немаленькие, но и не критичные для его бюджета. Он хорошо зарабатывал, мог позволить себе помочь матери.
А потом случайно узнал, что все эти деньги она отдала Марине. На что — неизвестно. Может, на очередной «перспективный бизнес» её непутёвого мужа. Или на шубу. Или на отпуск на море. С Маринки станется.
Дверь в кабинет тихонько скрипнула. Наташа просунула голову в щель:
— Не помешаю?
— Заходи, — Алексей откинулся на спинку кресла. — Я всё равно не могу сосредоточиться.
Наташа проскользнула внутрь, села на край стола. Её тонкие пальцы с аккуратным маникюром легли на плечо мужа.
— Всё думаешь о маме?
— Да, — он потёр переносицу. — Не пойму, что с ней происходит. Она никогда такой не была.
— Люди меняются, — повторила Наташа. — Особенно когда стареют. Твоей маме сколько, шестьдесят пять?
— Шестьдесят семь, — поправил Алексей. — Но дело не в возрасте. Она всегда была… стальной. Ничто её не могло сломить. Ни развод с отцом, ни девяностые, ни Маринкины выходки. А теперь словно надломилась.
— Может, ей действительно нужны деньги? — осторожно предположила Наташа. — Не для Марины, а для себя?
— На что? — Алексей пожал плечами. — У неё квартира своя, пенсия неплохая. Потребности у неё всегда были минимальные. Единственное, на что она тратится — это лекарства, но я ей каждый месяц даю на них.
Наташа молчала, задумчиво водя пальцем по столешнице. Потом тихо спросила:
— А ты давно был у неё дома?
— Давно, — признался Алексей. — Года два назад, наверное. Когда Сашку привозил показать.
— Может, стоит заехать? Посмотреть, как она живёт? Вдруг действительно крыша течёт?
— Её квартира на третьем этаже, — нахмурился Алексей. — Какая крыша? Над ней ещё два этажа.
— Не знаю, — Наташа пожала плечами. — Я просто предположила. В любом случае, лучше увидеть своими глазами, чем гадать.
Алексей задумался. В словах жены был резон. Может, действительно стоит заехать, проверить, всё ли в порядке? Заодно и ситуацию с Маринкой прояснить.
— Хорошо, — решил он. — Завтра заеду к ней после работы.
— Вот и правильно, — Наташа улыбнулась. — А сейчас пойдём ужинать. Я разогрела пасту.
Он поднялся, обнял жену. Она была тёплой и пахла чем-то цветочным — то ли духами, то ли шампунем. Рядом с ней все проблемы казались решаемыми, все тревоги — временными.
— Что бы я без тебя делал? — пробормотал он, уткнувшись в её волосы.
— Жил бы в холостяцкой берлоге и питался пиццей, — засмеялась она. — А теперь идём, пока паста снова не остыла.
Тамара Петровна проснулась от холода. В комнате было промозгло, несмотря на май за окном. Она с трудом села на кровати, чувствуя, как ноют суставы. В последнее время артрит донимал всё сильнее, особенно в сырую погоду.
Часы показывали семь утра. Рано, но уже не заснёшь. Она медленно встала, накинула старый халат и поплелась на кухню. По пути заглянула в комнату, где обычно спала Марина с мужем и детьми. Пусто, конечно. Они же у свекрови.
На кухне Тамара Петровна поставила чайник и достала из холодильника остатки вчерашней каши. Разогрела, поела без аппетита, запивая сладким чаем. Потом подошла к окну.
Дождь прекратился, но небо оставалось серым, низким. Во дворе сновали люди — кто на работу, кто в магазин. Молодые мамаши вели детей в садик. Обычное утро обычного дня.
Телефон завибрировал — сообщение. Тамара Петровна открыла его:
«Мама, привет. Заеду сегодня вечером, часов в семь. Надо поговорить. Алексей».
Она перечитала сообщение несколько раз, не веря своим глазам. Алёша едет к ней? Сам? Такого не случалось уже… она даже не помнила, когда в последний раз он приезжал по своей инициативе, а не по её просьбе.
Что-то случилось? Или он передумал насчёт денег?
Тамара Петровна заметалась по квартире. Надо прибраться, приготовить что-нибудь вкусное. Что он любит? Ах да, пирог с яблоками. И чай с чабрецом. Но сначала — убрать следы протечки, спрятать тазы, которыми она собирала воду с потолка…
Часы на стене показывали половину восьмого, когда в дверь позвонили. Тамара Петровна, уже переодевшаяся в «выходное» платье и даже причесавшаяся, поспешила открывать.
На пороге стоял Алексей — в строгом костюме, при галстуке, такой взрослый и серьёзный, что у неё защемило сердце. Когда её мальчик успел стать таким… чужим?
— Здравствуй, сынок, — она улыбнулась, пропуская его в квартиру. — Проходи, я пирог испекла.
— Привет, мам, — Алексей неловко обнял её, потом прошёл в гостиную. — У тебя тут… э-э… прохладно.
— Батареи еле тёплые, — пожала плечами Тамара Петровна. — Экономят на отоплении, паразиты.
Алексей огляделся. Квартира, в которой он вырос, казалась меньше, чем он помнил. Обшарпанные стены, старая мебель, потёртый ковёр… И этот запах сырости, которого раньше не было.
— Чай будешь? — спросила мать, семеня в сторону кухни. — С чабрецом, как ты любишь.
— Буду, — он кивнул, продолжая осматриваться. Взгляд его упал на потолок, где расплывалось бурое пятно. — Что это?
Тамара Петровна замерла, потом медленно обернулась.
— Протечка, — сказала она как можно более буднично. — Соседи сверху раковину забыли закрыть.
— И давно? — Алексей подошёл ближе, рассматривая пятно.
— Месяца два, — соврала она. — Обещали починить, но всё руки не доходят.
Алексей нахмурился. Что-то в голосе матери его насторожило. Он прошёл на кухню вслед за ней, сел за стол. Здесь тоже было сыро и холодно.
— Мам, — начал он, подбирая слова, — я приехал извиниться за вчерашнее. Был неправ. Конечно, я помогу с ремонтом. Только давай я сам всё организую, хорошо? Найду бригаду, закуплю материалы…
— Спасибо, сынок, — Тамара Петровна поставила перед ним чашку с чаем. — Но ты знаешь, я уже решила проблему. Позвонила своему бывшему ученику, он теперь в строительной фирме работает. Обещал всё сделать по льготной цене.
Алексей недоверчиво посмотрел на мать.
— И где ты возьмёшь деньги?
— Накопления есть, — она отвела взгляд. — Да и пенсия неплохая.
— Мам, — Алексей подался вперёд, — не обманывай меня. Я же вижу, что тут происходит что-то странное. Почему ты не хочешь, чтобы я помог?
Тамара Петровна молчала, машинально протирая и без того чистый стол. Потом тяжело вздохнула:
— Потому что проблема не только в крыше, Лёша. Марина с семьёй живёт у меня уже полгода. Их выселили из квартиры за долги. Сергей опять без работы. Детей надо кормить, одевать…
— И ты хотела взять у меня деньги для них? — Алексей почувствовал, как внутри поднимается волна гнева. — Опять?
— Не только для них, — тихо сказала Тамара Петровна. — Крыша действительно течёт. И трубы надо менять, и проводку. Дом старый, всё рушится. А коммуналку я не плачу уже три месяца, скоро отключат.
Алексей откинулся на спинку стула, глядя на мать. Она выглядела измученной, постаревшей. Когда она успела так сдать?
— Почему ты сразу не сказала? — спросил он тихо. — Зачем эти тайны?
— А ты бы дал? — Тамара Петровна посмотрела ему прямо в глаза. — Если бы я сказала, что деньги нужны и на ремонт, и на Марину? Ты ведь её терпеть не можешь. Всегда не любил.
— Не любил? — Алексей поражённо уставился на мать. — С чего ты взяла?
— Да брось, сынок, — она грустно улыбнулась. — Я же помню, как ты злился, когда я уделяла ей больше внимания. Как обижался, что я защищала её, когда она попадала в неприятности. Ты всегда ревновал.
Алексей молчал. Он никогда не думал об этом так. Да, он злился на сестру — за её безответственность, за то, что она постоянно доставляла проблемы. Но не ревновал же? Или ревновал?
— Я не ревновал, — сказал он наконец. — Просто не понимал, почему ты всё ей прощаешь. Почему позволяешь манипулировать собой. Она же использует тебя, мама. Всегда использовала.
— Ты не понимаешь, — Тамара Петровна покачала головой. — Марина не такая сильная, как ты. Ей труднее всё даётся. У неё характер отца — эмоциональный, импульсивный. Ей нужно больше поддержки.
— А тебе? — вдруг спросил Алексей. — Тебе что нужно?
Тамара Петровна удивлённо моргнула:
— В каком смысле?
— В прямом, — Алексей отодвинул чашку. — Всю жизнь ты думала о нас — обо мне, о Маринке. А о себе? Чего хочешь ты сама? Не для нас, а для себя?
Она замолчала, глядя куда-то в пространство. Морщины на её лице стали глубже, словно вопрос сына проявил их, как проявитель — изображение на фотобумаге.
— Я… не знаю, — наконец произнесла она. — Я как-то не задумывалась об этом.
— Вот в этом вся проблема, — Алексей встал, прошёлся по кухне. — Ты никогда не думала о себе. Только о нас. А мы привыкли, что так и должно быть. Я рос с мыслью, что мама всё даст, всё сделает, всё решит. И Маринка — тоже. Только я вырос и понял, что это неправильно. А она — нет.
В коридоре хлопнула входная дверь. Послышались голоса, топот детских ног.
— Ба-а-абушка! — в кухню влетел мальчик лет шести, с растрёпанными волосами и ссадиной на щеке. — А мы приехали!
За ним вошла Марина — худая, с нездоровым румянцем на щеках и потухшими глазами. Увидев брата, она замерла на пороге.
— Ой, Лёша… не знала, что ты тут.
— Очевидно, — сухо ответил Алексей. — Давно не виделись, сестрёнка.
Марина неловко переступила с ноги на ногу. В джинсах с потёртыми коленями и растянутом свитере она выглядела гораздо старше своих тридцати пяти.
— Как дела? — спросила она, явно не зная, что ещё сказать.
— Нормально, — Алексей смотрел на неё, не мигая. — А у тебя?
— Да как обычно, — она пожала плечами. — Серёжа вот опять работу потерял. Кризис, сокращения…
— Угу, — кивнул Алексей. — А где он сам?
— У матери остался, — Марина отвела взгляд. — У неё тоже… проблемы.
Тамара Петровна засуетилась, доставая из холодильника продукты:
— Вы, наверное, голодные? Сейчас я что-нибудь приготовлю. И Настенька где? Тоже есть хочет?
— Она во дворе осталась, с девочками играет, — Марина подошла к матери. — Мам, не суетись, я сама всё сделаю.
Она взяла пакет с продуктами из рук Тамары Петровны, случайно задев его о край стола. Пакет порвался, и на пол посыпались овощи — две картофелины, морковка, луковица.
— Чёрт! — Марина присела, собирая рассыпавшееся. — Прости, мам.
Алексей смотрел на эту сцену, и что-то внутри него переворачивалось. Это всё, что есть у матери? Две картофелины и морковка?
— Мама, — сказал он, когда Марина вышла из кухни, уведя с собой сына. — Сколько ты им даёшь в месяц?
Тамара Петровна снова принялась протирать стол, не глядя на сына:
— Немного, Лёш. Только на самое необходимое.
— Сколько?
— Ну… тысяч пятнадцать, может, двадцать…
— Из пенсии в двадцать пять тысяч, — уточнил Алексей. — То есть, себе ты оставляешь пять?
— Мне много не надо, — пожала плечами Тамара Петровна. — Я человек непритязательный.
Алексей молчал. В голове не укладывалось. Мать отдаёт почти всю пенсию дочери с семьёй, сама сидит впроголодь, а теперь ещё и крыша течёт.
— Знаешь что, — сказал он наконец. — Я тебе помогу. Но на моих условиях.
— Ты с ума сошёл? — Наташа сидела на кровати, глядя на мужа широко раскрытыми глазами. — Ты предложил матери переехать к нам? С Мариной, её мужем и двумя детьми?
— Не совсем так, — Алексей расхаживал по спальне. — Мать — да, с ней в любом случае нужно что-то решать. Ей шестьдесят семь, она больна, живёт в разваливающейся квартире. А насчёт Марины… я сказал, что готов помочь ей встать на ноги. Найти работу, оплатить курсы, если нужно. Но не содержать её семью бесконечно.
— И что она ответила?
— Обиделась, конечно, — Алексей усмехнулся. — Сказала, что ей не нужна моя благотворительность. Что они сами справятся. Ушла, хлопнув дверью. Серёжа звонил потом, извинялся за неё.
— А мама?
— Мама… — Алексей вздохнул. — Сказала, что подумает. Но я знаю, что она не согласится. Не оставит Маринку, даже если та в очередной раз плюнула ей в душу.
Он сел рядом с женой, обхватил голову руками:
— Знаешь, что самое паршивое? Я ведь правда никогда не задумывался, чего хочет она сама. Мать. Всегда воспринимал её как… функцию. Не как человека со своими желаниями и потребностями. А она и не сопротивлялась этому. Даже поощряла.
— Это нормально, — Наташа положила руку ему на плечо. — Многие матери того поколения такие. Для них самоотречение — норма. Они считают эгоизмом даже элементарную заботу о себе.
— Но ведь это ненормально, — покачал головой Алексей. — Нельзя жить только для других. Это разрушает и тебя, и тех, для кого ты живёшь. Посмотри на Маринку — она выросла с убеждением, что мир ей должен. Что всегда найдётся кто-то, кто решит её проблемы. Сначала мама, потом муж, потом я…
— Ты не можешь изменить их, — мягко сказала Наташа. — Ни мать, ни сестру. Они взрослые люди, это их выбор.
— Знаю, — кивнул Алексей. — Но я могу перестать быть частью этой системы. Хватит. Я не банкомат и не жилетка, в которую можно поплакаться, когда очередная авантюра провалилась.
Прошло три месяца. Тамара Петровна стояла у окна своей квартиры, глядя на опадающие листья. Ранняя осень выдалась тёплой, но дожди лили не переставая. Крышу залатали — Алексей всё-таки нанял рабочих, сам проследил за ремонтом. Трубы заменили, проводку тоже. В квартире стало суше, но не теплее.
Марина с семьёй съехала неделю назад. Муж наконец нашёл работу — грузчиком на складе. Сняли комнату в общежитии. Тесно, но своё.
Телефон в кармане халата зазвонил. Тамара Петровна достала его, посмотрела на экран. Алексей.
— Алло? — она присела на диван, чувствуя, как от волнения дрожат руки.
— Привет, мам, — голос сына звучал бодро. — Как дела?
— Хорошо, сынок, — автоматически ответила она. — Крыша не течёт, батареи топят. Живу потихоньку.
— Отлично. Слушай, я тут подумал… — он сделал паузу. — Помнишь, ты когда-то говорила, что хотела бы съездить на море? Ещё когда мы с Маринкой маленькие были.
Тамара Петровна удивлённо моргнула:
— Помню. А что?
— Я купил тебе путёвку. В Сочи, на две недели. Санаторий хороший, лечение, питание — всё включено.
— Лёш, ну зачем… — начала она, но сын перебил:
— Не спорь. Это подарок. Тебе полезно будет, с твоим артритом. Там грязи лечебные, массаж, всякие процедуры.
— А как же… — она запнулась. — Как же Марина? Она же только устроилась, у неё с деньгами…
— Мама, — голос Алексея стал жёстче. — Я тебя очень прошу. Хотя бы две недели подумай о себе, а не о ней. Ладно? Ты заслужила отдых.
Тамара Петровна молчала. В голове крутились мысли — а вдруг с Мариной что-то случится, пока её не будет? А вдруг дети заболеют? А вдруг…
— Когда ехать? — спросила она наконец.
— Через неделю. Я приеду, помогу собраться, отвезу на поезд.
— Хорошо, — она сдалась. — Спасибо, сынок.
Когда разговор закончился, Тамара Петровна ещё долго сидела на диване, глядя в одну точку. Странное чувство шевелилось в груди — то ли страх, то ли предвкушение. Она не была на море с… даже не помнит, с каких пор. Ещё с мужем, наверное, до рождения детей.
«Интересно, — подумала она, — какое оно сейчас, море? Всё такое же синее? Всё так же пахнет солью и свободой?»
Телефон снова зазвонил. На экране высветилось «Маринка».
— Алло? — голос дочери звучал встревоженно. — Мам, ты можешь одолжить немного денег? Тысяч пять, до зарплаты. У Серёжи аванс задержали, а нам нужно за комнату платить…
Тамара Петровна закрыла глаза. Сердце привычно сжалось от боли и жалости. Она уже открыла рот, чтобы сказать «конечно, доченька», но что-то остановило её. Слова сына, сказанные три месяца назад, вдруг всплыли в памяти: «А о себе? Чего хочешь ты сама? Не для нас, а для себя?»
— Мариш, — сказала она, удивляясь твёрдости своего голоса. — У меня сейчас нет таких денег. Мне на лекарства нужно, да и коммуналку платить.
— Но мам… — в голосе дочери послышались слёзы. — Нас выселят! С детьми! На улицу!
— Не выселят, — Тамара Петровна сжала трубку крепче. — Попроси отсрочку на неделю. Серёжа получит зарплату и заплатит.
— Ты как Лёшка стала, — с горечью сказала Марина. — Тоже мне денег жалеешь. А я ведь твоя дочь!
— Именно поэтому, — Тамара Петровна перевела дыхание. — Именно поэтому я и говорю «нет». Потому что люблю тебя. И хочу, чтобы ты наконец научилась решать свои проблемы сама.
В трубке раздались короткие гудки. Марина бросила трубку.
Тамара Петровна медленно опустила телефон на диван. На душе было муторно, но где-то в глубине теплилось странное чувство… освобождения? Будто она скинула с плеч тяжёлый груз, который тащила всю жизнь.
Она подошла к окну. Дождь прекратился, и в просвете между облаками показалось солнце. Его лучи падали на мокрые листья, заставляя их сверкать, как драгоценные камни.
«Интересно, — подумала Тамара Петровна, — какие они, закаты на море? Такие же красивые, как я помню? Или ещё красивее?»
Она улыбнулась и пошла в спальню — собирать чемодан для поездки.
Алексей сидел в машине напротив материнского дома. Прошло полчаса, а он всё не решался выйти. Что он скажет ей? Как объяснит?
Телефон завибрировал — сообщение от Наташи: «Не трусь. Всё будет хорошо».
Он улыбнулся. Жена всегда знала, о чём он думает, даже на расстоянии.
Собравшись с духом, Алексей вышел из машины и направился к подъезду. Дверь в квартиру открылась сразу, будто мать ждала его у порога.
— Лёшенька! — она просияла, пропуская сына внутрь. — А я уже всё собрала. И купальник нашла, представляешь? Ещё с девяностых лежал, но вполне приличный.
Алексей окинул взглядом маленькую прихожую. Старенький чемодан на колёсиках, потёртая сумка с документами. И мать — в новом платье, с причёской, даже, кажется, с помадой на губах.
— Мам, — начал он, не зная, как сказать. — Тут такое дело…
— Что-то случилось? — её улыбка погасла. — С Мариной?
— Нет-нет, — поспешил успокоить он. — С Мариной всё в порядке. По крайней мере, физически, — не удержался от шпильки.
— Тогда что? — Тамара Петровна напряглась. — Путёвку отменили?
— Не совсем, — Алексей достал из кармана конверт. — Путёвка в силе. Но… есть изменения.
Он протянул конверт матери. Та недоуменно открыла его, достала билеты и путёвку.
— Не понимаю, — пробормотала она, разглядывая документы. — Тут написано «двухместный номер»… И два билета…
— Я еду с тобой, — сказал Алексей. — Если ты не против, конечно.
Тамара Петровна подняла на сына ошеломлённый взгляд:
— С-со мной? А как же работа? Наташа? Сашка?
— Взял отпуск на две недели, — пожал плечами Алексей. — Наташа справится, она у меня сильная. А Сашка в лагере сейчас, его забирать только через месяц.
— Но зачем? — Тамара Петровна всё ещё не могла поверить. — Тебе же будет скучно со мной.
— Не думаю, — Алексей улыбнулся. — Знаешь, я вдруг понял, что почти ничего о тебе не знаю. То есть, знаю, конечно, что ты моя мать. Что ты работала учительницей. Что любишь чай с чабрецом и пироги с яблоками. Но я не знаю, какая музыка тебе нравится. Какие фильмы ты смотришь. О чём мечтаешь…
Он сделал паузу, а потом добавил:
— Я хочу узнать тебя. Не как мать, а как человека. Если ты позволишь, конечно.
Тамара Петровна молчала, глядя на сына так, словно видела его впервые. Потом медленно кивнула:
— Хорошо. Я… я буду рада.
Они стояли в прихожей, не зная, что ещё сказать. Два взрослых человека, связанных кровью, но по сути чужие друг другу. И впереди — две недели вместе. Возможно, первый шаг к тому, чтобы наконец стать семьёй. Настоящей семьёй, где каждый — личность, а не функция.
— Телефон возьми, — сказал вдруг Алексей. — Но обещай, что отключишь его, если Маринка начнёт названивать с очередными проблемами.
— Обещаю, — Тамара Петровна улыбнулась. — Думаю, две недели она как-нибудь проживёт без моей поддержки.
— Надеюсь, — кивнул Алексей. — А теперь пойдём. Поезд через три часа, нужно успеть доехать до вокзала.
Он взял чемодан матери, помог ей надеть лёгкое пальто. На улице было тепло, солнечно. Начинался новый день — и, возможно, новая жизнь. Для них обоих.
Тамара Петровна шла рядом с сыном к машине, и ей казалось, что она помолодела лет на двадцать. Будто сбросила тяжёлую ношу, которую слишком долго тащила на себе.
«Интересно, — подумала она, — какое оно — чувствовать себя не нужной, а просто… любимой?»
И впервые за долгие годы ей захотелось узнать ответ на этот вопрос.
