– Лидочка в этом году поступать будет. В медицинский метит, представляешь? Умница, вся в покойного отца. Только вот где жить ей? Общежитие – сама знаешь, какой это ужас. Тараканы, пьянки, да и контингент… Разве там подготовишься к занятиям? Ей бы тишину и покой.
Тамара Петровна, свекровь Ирины, произнесла это своим фирменным напевным голосом, в котором сочувствие к племяннице мешалось с едва уловимым назиданием. Она аккуратно поставила чашку с недопитым чаем на блюдце, не издав ни единого звука. Андрей, муж Иры, отвлёкся от телефона и согласно кивнул.
– Да, тёти Валиной дочке будет тяжело в столице одной.
– Вот и я о том же, сынок, – вздохнула Тамара Петровна, и её взгляд, быстрый и цепкий, метнулся к Ирине. – Я вот и подумала… Вы же тут вдвоём. Квартира хоть и не хоромы царские, но уголок для девочки найти можно. На кухне диванчик поставить раскладной. Она же не помешает, тихая, скромная. Только ночевать будет приходить. Зато под присмотром.
Ирина почувствовала, как внутри всё сжалось. Этот «визит вежливости» с самого начала казался ей подозрительным. Свекровь никогда не приходила просто так. Её появление всегда было прелюдией к какой-нибудь просьбе или предложению, от которого почему-то было невозможно отказаться, не почувствовав себя виноватой.
– Тамара Петровна, у нас однокомнатная квартира, – медленно, стараясь сохранять спокойствие, произнесла Ира. – Кухня шесть квадратных метров. Если там поставить диван, нам самим будет не развернуться. Мы и так друг о друга спотыкаемся.
– Ну что ты, Ирочка, преувеличиваешь! – мягко улыбнулась свекровь. Улыбка у неё была обезоруживающая, но глаза оставались холодными, внимательно изучающими. – Молодёжь всегда найдёт выход. В тесноте, да не в обиде. Лидочка ведь не чужая, родная кровь.
Андрей кашлянул, переводя взгляд с матери на жену. Он чувствовал нарастающее напряжение.
– Мам, Ира права, у нас действительно очень тесно. Лиде будет неудобно, и нам тоже. Может, поищем ей комнату где-то рядом? Будем помогать оплачивать.
Тамара Петровна поджала свои тонкие, всегда аккуратно подкрашенные губы. На её ухоженном лице промелькнуло выражение обиды, так хорошо знакомое Ирине. Это был её главный козырь.
– Комнату? С чужими людьми? Вы же знаете Валю, она себе места не найдёт от беспокойства. Я думала, вы войдёте в положение. Семья на то и семья, чтобы помогать друг другу. Ну, раз нет, так нет. Что ж поделать. Видимо, придётся девочке в общежитие. А там уж как судьба сложится.
Она поднялась, давая понять, что разговор окончен. Её поза выражала вселенскую скорбь. Андрей тут же засуетился, начал её провожать, обещая что-нибудь придумать. Ирина осталась сидеть за столом, чувствуя себя так, словно это она только что отказала в куске хлеба голодающему. Она знала, что этот разговор – только начало. Тамара Петровна никогда не отступала. Она просто меняла тактику.
Вечером, когда они остались одни, Андрей попытался завести разговор.
– Ир, ты не слишком резко с мамой? Она же помочь хотела, как лучше.
– Как лучше для кого, Андрей? Для её племянницы? А о нас она подумала? О том, что мы потеряем последнее личное пространство? – Ирина старалась говорить спокойно, но в голосе звенели нотки раздражения. – Мы работаем, приходим домой уставшие. Нам что, сидеть на кухне шепотом, потому что Лидочка готовится к семинару?
– Да не нагнетай. Ну, пожила бы пару месяцев, пока не освоилась.
– Эти «пару месяцев» превратились бы в пять лет. Я это уже проходила с твоим двоюродным братом, который приезжал «на недельку», а жил у нас полгода. Спасибо, больше не хочу.
Андрей нахмурился. Он не любил, когда ему напоминали о его промахах.
– Это другое. Олег – разгильдяй, а Лида – серьёзная девочка.
– Дело не в Лиде, а в наших границах. Это наш дом. И только нам решать, кто будет в нём жить.
– Вот именно, «нам», – подчеркнул он. – А ты решила всё за двоих.
На этом разговор заглох. Они легли спать, отвернувшись друг от друга. Ирина долго не могла уснуть, вслушиваясь в мерное тиканье часов. Она чувствовала, как по их семейной лодке пошла первая, пока ещё тонкая, но очень неприятная трещина.
Следующие несколько недель Тамара Петровна не поднимала тему племянницы. Вместо этого она сменила пластинку. Теперь главной темой её визитов и телефонных звонков стало их будущее.
– Ирочка, а вы не думали о расширении? – как-то невзначай спросила она, когда Ирина угощала её чаем. – Дети пойдут, куда вы с ними в этой конуре? Нужно же думать наперёд.
Ира промолчала, делая вид, что увлечена поиском ложечки.
– Вот у знакомых сын с невесткой взяли ипотеку, купили чудесную трёхкомнатную в новом районе. Да, платить много, зато своё, просторное гнёздышко. А у вас есть отличный стартовый капитал, – она многозначительно обвела взглядом комнату.
Ирина напряглась. Этот «стартовый капитал» – её однокомнатная квартира – был подарком её родителей на свадьбу. Они продали дачу, добавили накопления и купили ей это жильё, чтобы у дочери был свой угол. Квартира была оформлена на неё, и это было принципиальным условием её отца. «Мужья приходят и уходят, а своя крыша над головой у тебя должна быть всегда», – сказал он тогда.
– Нам и здесь хорошо, Тамара Петровна. Детей мы пока не планируем.
– Как это не планируете? – искренне изумилась свекровь. – Андрюше скоро тридцать. Самое время! А женщина, если вовремя не родит, потом могут быть проблемы. Часики-то тикают.
Ирина почувствовала, как к горлу подкатывает волна раздражения. Эти разговоры о «часиках» она ненавидела больше всего.
– Мы сами разберёмся со своими планами, – отрезала она чуть резче, чем хотела.
Тамара Петровна снова поджала губы и сменила тему. Но семена были посеяны. И, как поняла Ирина, они упали на благодатную почву.
Через пару дней Андрей вернулся с работы необычно воодушевлённый. Он с порога начал рассказывать, что говорил с коллегой, который как раз продал квартиру жены и они вложились в строительство нового дома.
– Представляешь, Ир, у них будет свой дом! С участком! И платёж по ипотеке не такой уж и заоблачный. А мы чего ждём?
Ирина смотрела на него, и её сердце тревожно забилось.
– Андрей, ты серьёзно? Ты предлагаешь продать мою квартиру?
– Почему твою? Она наша! Мы здесь живём вместе, – он сбросил ботинки и прошёл на кухню. – Да, формально она твоя. Но по сути – это наш семейный актив. Мы могли бы использовать его, чтобы построить что-то большее. Для нас двоих.
– Мои родители подарили её мне. Это моя безопасность, моя подушка.
– Какая ещё подушка? Ты мне не доверяешь? Думаешь, я тебя брошу? – в его голосе прозвучала обида. – Ира, мы семья. Мы должны вместе строить будущее, а не держаться каждый за своё. Мама права, пора думать о расширении.
– Ах, так это мама тебе внушила? – догадалась Ирина.
– Мама тут ни при чём! Я и сам вижу, что это логично. Мы вкладываем деньги от продажи, берём ипотеку, и через пару лет у нас будет своя трёшка. Родим ребёнка, всё как у людей. Что в этом плохого?
Ирина молчала. Она видела блеск в его глазах, тот самый азарт, с которым он брался за любой новый проект. Только сейчас проектом была её жизнь, её квартира, её будущее. И этот проект был разработан не им, а его матерью. Андрей был лишь исполнителем, который даже не понимал, что его руками пытаются провернуть.
Конфликт тлел, то затухая, то вспыхивая с новой силой. Андрей постоянно возвращался к этой теме. Он присылал ей ссылки на сайты недвижимости, показывал планировки квартир, рассчитывал ипотечные платежи. Он искренне не понимал её сопротивления. Для него, человека с прагматичным складом ума, всё было очевидно: маленькое обменять на большое, неудобное – на комфортное. Эмоциональная сторона вопроса для него не существовала.
Тамара Петровна тоже не дремала. Она действовала тоньше. Звонила сыну, жаловалась на то, что Ира «не хочет строить семью», что она «держится за свою квартирку, как будто собирается разводиться». Андрею она говорила одно, а при встречах с Ириной разыгрывала другую партию.
– Ирочка, я же вам только добра желаю, – говорила она ей с приторной улыбкой. – Мужчине нужен стимул, цель. Свой дом, большая квартира – это то, что заставляет его двигаться вперёд. А так он расслабится в этой однушке и ничего добиваться не будет. Ты же хочешь, чтобы твой муж был успешным?
Каждое её слово было пропитано ядом. Она выставляла Ирину эгоисткой, которая тормозит развитие собственного мужа.
Однажды Андрей пришёл домой особенно мрачный. Он молча поужинал и сел перед телевизором.
– Что-то случилось? – осторожно спросила Ирина.
– С мамой говорил, – буркнул он. – Она плакала.
У Ирины всё похолодело внутри.
– Что такое?
– Говорит, что мы её совсем не ценим. Что она старается для нас, а в ответ – только холодность. Говорит, ты её ненавидишь. Сказала, что больше к нам не придёт, чтобы не быть навязчивой.
Это был запрещённый приём. Удар ниже пояса. Тамара Петровна знала, что чувство вины – самое сильное оружие против её сына.
– Андрей, это манипуляция, ты не видишь? – почти взмолилась Ирина. – Она делает это специально, чтобы ты почувствовал себя виноватым и надавил на меня!
– Манипуляция? Моя мать просто переживает за нас! А ты во всём видишь подвох! – он вскочил. – Почему ты такая упёртая? В чём проблема продать эту квартиру? Ты за неё держишься, как будто это единственное ценное, что у тебя есть! Может, ты просто не веришь в нас? В нашу семью?
– Я верю в нас! Но я не верю, что наше счастье зависит от продажи этой квартиры! – крикнула она в ответ. – Это мой дом! Мой!
– Наш! – упрямо повторил он. – Пока мы женаты, он наш!
Этот разговор стал точкой невозврата. Они перестали разговаривать о будущем. Дом наполнился ледяным молчанием. Андрей стал задерживаться на работе, по выходным уезжал к друзьям или к матери. Ирина чувствовала себя одинокой и преданной. Человек, которого она любила, превратился в чужого. Он смотрел на неё, но не видел, слушал, но не слышал. Он был одержим идеей, которую считал своей, не замечая кукловода за своей спиной.
Развязка наступила в одно из воскресений. Тамара Петровна, нарушив своё обещание «не навязываться», приехала без предупреждения. Якобы привезла гостинцев. Андрей, обрадованный её появлением, суетился вокруг неё, а Ирина с трудом выдавливала из себя вежливую улыбку.
За чаем свекровь достала из своей элегантной сумочки глянцевый буклет.
– Вот, Андрюшенька, посмотри. Новый жилой комплекс строят. Место шикарное, рядом парк. Я сегодня мимо проезжала, зашла в отдел продаж, взяла для вас. Там такие планировки замечательные!
Она разложила буклет на столе перед сыном, полностью игнорируя Ирину. Её голос звенел от воодушевления.
– Цены, конечно, кусаются. Но если продать эту вашу конурку, то на первый взнос с лихвой хватит. А дальше ипотека. Зато будет настоящее семейное гнездо, а не… это, – она неопределённо махнула рукой, обводя комнату, в которую Ирина вложила столько сил и любви.
Андрей, пытаясь сгладить неловкость, поднял глаза на жену.
– Мам, мы ещё обсуждаем этот вопрос.
Тамара Петровна рассмеялась. Легко и снисходительно, будто услышала детскую наивность.
– Ой, да что тут обсуждать? Это же единственно верное решение. Ирочка у нас девочка умная, она поймёт, что то, что хорошо для моего сына, хорошо и для неё. Она же не враг своему счастью.
И в этот момент что-то внутри Ирины оборвалось. Пружина, которая сжималась месяцами, с оглушительным треском лопнула. Она медленно поднялась из-за стола, её руки слегка дрожали. Она посмотрела сначала на самодовольное лицо свекрови, потом на растерянное лицо мужа, который так и не понял, что происходит.
– Мне эту квартиру родители подарили, и ни вы, ни ваш сынок к ней отношения не имеют, – не вытерпела Ира. Голос её был тихим, но в оглушающей тишине кухни каждое слово прозвучало как выстрел.
Лицо Тамары Петровны окаменело. Краска медленно сошла с её щёк, оставив два нелепых румяных пятна. Улыбка сползла, обнажив хищный оскал. Андрей смотрел на Ирину так, будто видел её впервые.
– Ира… – прошептал он.
Но она его уже не слышала.
Свекровь поднялась с грацией оскорблённой королевы. Она молча собрала свою сумочку, накинула пальто, бросив на Ирину взгляд, полный ледяной ненависти. У самой двери она всё же не выдержала:
– Неблагодарная… Я к тебе со всей душой, а ты… Пожалеешь ещё об этом, очень пожалеешь.
Дверь хлопнула.
Андрей повернулся к Ирине. Его лицо было искажено гневом.
– Ты что наделала? Как ты могла так с ней разговаривать? С моей матерью!
– А как она со мной разговаривала все эти месяцы? – голос Ирины креп, наполняясь сталью. – Как она пыталась выжить меня из моего же дома? Ты этого не видел? Или не хотел видеть?
– Она желала нам добра! Она хотела, чтобы у нас была нормальная семья, большой дом! А ты… ты зацепилась за эти стены!
– Да, зацепилась! Потому что это единственное, что у меня осталось! Я думала, у меня есть муж, партнёр, который меня защитит. А оказалось, у меня есть только сын своей матери, который готов продать мой дом, чтобы исполнить её мечту!
– Это не её мечта, а наша! – закричал он. – Я хотел этого для нас!
– Нет, Андрей. Ты этого не хотел. Тебе это внушили. А ты и рад был обманываться. Потому что это проще, чем выстраивать отношения со мной и защищать свою семью. Нашу семью. Которой, как я теперь понимаю, никогда и не было.
Они стояли посреди комнаты как враги. Пропасть между ними стала непреодолимой. В эту ночь он спал на кухне, на том самом месте, где его мать предлагала поставить диванчик для племянницы.
Прошло несколько дней. Они почти не разговаривали. Андрей ходил по квартире тенью, обиженный и злой. Он ждал, что Ира извинится. Но Ира не собиралась извиняться. В ней что-то умерло. Любовь, доверие, надежда.
В субботу утром, когда он собирался снова уехать «к друзьям», она подошла к нему. Она была совершенно спокойна.
– Андрей, я хочу, чтобы ты ушёл.
Он замер, не веря своим ушам.
– Что?
– Собери свои вещи и уходи. Поживи у мамы. У вас же столько совместных планов, будет время всё обсудить. А это моя квартира. И я хочу остаться здесь одна.
Его лицо выражало целую гамму чувств: от шока до возмущения.
– Ты меня выгоняешь?
– Я прошу тебя освободить мою жилплощадь. Кажется, так это называется.
Он смотрел на неё долго, пытаясь найти в её глазах хоть каплю сомнения, но видел лишь холодную, твёрдую решимость. Он понял, что это конец. Молча, сжав зубы, он пошёл в комнату и начал вытаскивать из шкафа свои вещи, грубо швыряя их в спортивную сумку.
Через час его не было. Дверь закрылась за ним, и в квартире воцарилась тишина. Ирина осталась одна посреди комнаты. Она медленно опустилась на диван. Слёз не было. Была только оглушающая пустота внутри. Она потеряла мужа, потеряла семью, которую так старательно пыталась построить. Но, вслушиваясь в эту звенящую тишину, она впервые за долгое время почувствовала не только горечь утраты, но и странное, забытое чувство облегчения. Битва была проиграна, но война за её личное пространство была выиграна. И эта тишина была ценой её свободы.
