Галина Петровна всегда считала себя женщиной справедливой, как советский суд, и мудрой, как черепаха Тортилла, только без золотого ключика и с радикулитом. Жизнь научила её простой истине: кто везет, на том и едут. А если кто-то везти отказывается, значит, надо просто правильнее запрягать.
В то воскресенье, когда всё и случилось, воздух в квартире был густой, хоть ножом режь. Пахло запеченной уткой с яблоками, дорогими духами золовки и назревающим скандалом. Скандал пока ещё не оформился, витал где-то под потолком вместе с запахом пригоревшего жира, но Галина Петровна, женщина опытная, уже чувствовала то самое неприятное покалывание в области интуиции.
Повод был торжественный — тридцатилетие невестки, Олеси. Олеся была девочкой хорошей, звезд с неба не хватала, но в хозяйстве была полезна, как мультиварка: закинул продукты — получил результат. Работала она бухгалтером, ипотеку с сыном Игорем тянула исправно, на даче грядки полола без особого энтузиазма, но и без нытья.
— Ну, именинница! — провозгласил муж Галины Петровны, Николай Иванович, расправляя усы, в которых застряла крошка от юбилейного пирога. — Принимай аппарат!
Галина Петровна с гордостью вынесла из коридора большую коробку, перевязанную красной лентой. Подарок выбирала она сама. Долго, придирчиво, читала отзывы на маркетплейсах, сравнивала цены.
— Это, Олеся, не просто швабра, — торжественно начала свекровь. — Это паровая система! С пятью насадками. И полы мыть, и окна, и даже шторы отпаривать. И набор тряпок из микрофибры, японских, между прочим. Сносу им нет.
Олеся, сидевшая во главе стола в нарядном платье, которое купила на распродаже три года назад, улыбнулась. Улыбка вышла какой-то кривой, будто у нее внезапно заболел зуб мудрости.
— Спасибо, Галина Петровна, — тихо сказала она. — Очень… практично.
— А то! — подхватила свекровь, не замечая, как Игорь, её сын, нервно теребит край скатерти. — В хозяйстве вещь незаменимая. Ты же вечно жалуешься, что спина болит полы намывать. А тут — вжик, и чистота!
В этот момент в прихожей хлопнула дверь, и в квартиру влетела Марина — дочь Галины Петровны, старшая сестра Игоря. Марине было тридцать пять, она была «творческой личностью» в вечном поиске себя и богатого мужа, но пока находила только приключения на пятую точку и долги по кредитке.
— Всем чмоки! — прозвенела Марина, скидывая плащ прямо на банкетку (повесить на вешалку — это для плебеев). — Ой, я опоздала? Пробки жуткие, таксисты хамы, жизнь — боль. Олеська, с днюхой! Счастья, здоровья и мужика богатого… ой, прости, Игорек, это я любя.
Она плюхнулась за стол, едва не опрокинув салатницу с оливье.
— Мам, пап! — вдруг взвизгнула Марина, вытаскивая из сумочки плоскую белую коробку. — Смотрите! Я всё-таки его забрала!
На стол, прямо рядом с «паровой системой» для Олеси, лег новенький айфон последней модели. Тот самый, который стоит как крыло от самолета или как три месяца жизни среднестатистической семьи.
— Ох, красота какая! — всплеснула руками Галина Петровна. — Ну что, доча, довольна?
— Не то слово! — Марина сияла, как медный таз. — Камера — космос! Памяти — вагон! Теперь мой блог про эзотерику точно взлетит. Спасибо вам, мои родные, что помогли! Без ваших двухсот тысяч я бы еще полгода копила.
В комнате повисла тишина. Такая плотная, что было слышно, как в соседней комнате тикают часы, отсчитывая секунды до взрыва.
Игорь поперхнулся морсом. Николай Иванович резко заинтересовался содержимым своей тарелки. А Олеся медленно перевела взгляд с коробки со шваброй на сияющий телефон, а потом на свекровь.
— Двести тысяч? — голос невестки был тихим, но в нем звенела сталь.
Галина Петровна почувствовала, как по спине пробежал холодок.
— Ну… там не ровно двести, — засуетилась она. — Там со скидкой, и мы добавили немного… У Мариночки старый совсем глючил, а ей для работы надо. Она же курсы запускает… по дыханию маткой.
— Мне на день рождения вы подарили швабру и тряпки, — медленно, чеканя каждое слово, произнесла Олеся. — А золовке просто так, без повода — телефон за двести тысяч?
— Олеся, ну зачем ты так? — нахмурилась Галина Петровна. — Что за счеты? Швабра — вещь дорогая, десять тысяч стоит! И полезная. А телефон — это инвестиция. В будущее Марины.
И тут Олесю прорвало. Это был не истеричный крик, нет. Это был бунт уставшего пролетариата, которому годами обещали светлое будущее, а выдали талоны на галоши.
— Инвестиция? — Олеся встала. — Галина Петровна, мы с Игорем вам ремонт на даче сделали — это была инвестиция? Мы вам забор поставили за свой счет — это инвестиция? Я вам каждые выходные продукты вожу сумками, потому что «у пенсионеров денег нет» — это что? А Марине, которая на даче только загорает и шашлык жрёт, простите, кушает, вы телефоны покупаете?
— Не смей считать чужие деньги! — взвизгнула Марина, прижимая телефон к груди, как младенца. — Зависть — плохое чувство, оно блокирует чакры!
— Да плевать мне на твои чакры! — рявкнула Олеся, и Галина Петровна впервые увидела, как у тихой невестки раздуваются ноздри. — Мне тридцать лет! Я работаю на двух работах, чтобы ипотеку закрыть. А мне дарят инвентарь для уборки! Чтобы я ещё лучше и быстрее у вас полы мыла? Спасибо, мама! Удружили!
— Олеся, успокойся, — попытался вмешаться Игорь, но получил такой взгляд от жены, что сразу сдулся, как проколотый шарик.
— Нет, Игорь, я не успокоюсь. — Она взяла коробку со шваброй. — Знаете что? Оставьте это себе. Вам нужнее. У вас же Марина есть, помощница. Вот пусть она этой паровой шваброй вам карму и чистит.
Олеся вышла из-за стола, взяла сумочку и, не оборачиваясь, пошла к двери.
— Игорь, ты идешь? — бросила она через плечо.
Сын посмотрел на мать, на сестру, на недоеденную утку. Вздохнул тяжело, по-мужицки, встал и пошел за женой.
Дверь хлопнула.
— Психичка, — констатировала Марина, намазывая икру на бутерброд. — Я же говорила, мам, она тебе не подходит. Энергетика у нее тяжелая. Вампирша.
Галина Петровна молчала. Она смотрела на коробку с паровой шваброй, одиноко стоящую на столе, и почему-то вспоминала фразу из «Любовь и голуби»: «Людк, а Людк! Глянь, чё делается…». Только смешно не было.
Следующий месяц прошел под знаменем холодной войны. Олеся трубку не брала, в гости не ехала. Игорь звонил, но голос у него был унылый, как осенний дождь.
— Мам, ну обиделась она. Сильно. Ты же понимаешь… Это как-то некрасиво вышло.
— Что некрасиво-то? — кипятилась Галина Петровна, перебирая гречку (привычка успокаивала). — Я от чистого сердца! Я о её спине заботилась! А она… «Швабра»! Да такой шваброй мыть — одно удовольствие!
— Так помой, — буркнул Игорь.
Галина Петровна и мыла. И каждый раз, возя насадкой по ламинату, ловила себя на мысли: тяжеловата бандура. И провод короткий, переключать из розетки в розетку надоедает. И вообще, спина после неё ноет не меньше, чем после обычной тряпки.
Но признаться в этом — значит проиграть. А Галина Петровна проигрывать не любила.
А тут пришла беда, откуда не ждали. Начался дачный сезон.
Обычно схема была отработана годами: в пятницу вечером Игорь и Олеся заезжали за родителями, грузили рассаду, продукты, кота и везли всех на фазенду. Там Игорь копал, косил, чинил. Олеся мыла дом после зимы, готовила обед на ораву, помогала с посадками. Марина обычно приезжала к шашлыку в субботу вечером, жаловалась на комаров и постила фоточки с подписью «Воссоединение с природой».
В эту пятницу телефон Игоря молчал. Галина Петровна набрала сама.
— Сынок, вы когда за нами? Рассада перерастает, помидоры уже в окно стучатся.
— Мам, — голос Игоря был виноватым, но твердым. — Мы не поедем.
— Как не поедете? — опешила Галина Петровна. — А картошка? А парник натянуть? Отец один не справится, у него грыжа!
— Мы с Олесей в дом отдыха путевку взяли. На выходные. Ей отдохнуть надо. Нервы полечить.
— Какой дом отдыха? — ахнула мать. — В разгар посадочной? Вы с ума сошли? Деньги девать некуда?
— Ну, мы сэкономили, — хмыкнул Игорь. — Подарок-то на день рождения недорогой вышел, вот деньги и остались.
Галина Петровна села на стул. Это был удар ниже пояса.
— А как же мы?
— А вы Марину попросите. У неё машина есть, права есть. Пусть везет. И парник натянет. Она же у нас теперь блогер, пусть контент пилит. «Как вскопать грядку и не сломать ноготь». Всё, мам, пока. Целую.
Галина Петровна посмотрела на телефон так, будто он её укусил. Позвонила Марине.
— Доча, выручай. Игорь, паршивец, кинул нас. Надо на дачу везти.
— Ма-а-ам, — протянула Марина тоном умирающего лебедя. — Ну какая дача? У меня ретроградный Меркурий в третьем доме. Мне нельзя за руль, техника ломается. И вообще, я на маникюр записана.
— Марина! — гаркнула Галина Петровна, включая режим «завуч школы». — Отец рассаду собрал. Мы тебя кормим, поим, телефоны за двести тысяч покупаем. Будь добра, отработай!
Марина приехала через два часа, злая как черт. Всю дорогу она ныла, что в машине пахнет навозом (это было удобрение), что дорога разбитая и подвеску жалко.
На даче начался ад.
Николай Иванович схватился за лопату, через десять минут схватился за поясницу.
— Марина, подсоби! — крикнул он.
— Пап, ты что? Я в белых кроссовках!
— Надень галоши!
— Они уродливые!
Галина Петровна пошла в дом готовить обед. Воды в доме не было — насос надо было подключить, а это всегда делал Игорь. Газ в баллоне закончился — менять должен был Игорь.
— Коля! — крикнула она в окно. — Воды нет!
— А я почем знаю? — огрызнулся муж. — Я не нанимался тут и швец, и жнец! Звони сыну!
— Не буду я звонить! — уперлась Галина Петровна. — Мы гордые.
К вечеру они сидели на веранде, грязные, усталые и голодные. Ужинали бутербродами с колбасой и чаем из термоса. Марина сидела в телефоне, брезгливо отмахиваясь от мошкары.
— Связи нет, интернет не ловит, — ныла она. — Какой смысл в этом телефоне, если я даже сторис выложить не могу? Мам, дай денег на бензин, я домой поеду. Не могу я в этом свинарнике ночевать.
Галина Петровна посмотрела на дочь. На её идеальный маникюр, на дорогущий телефон, на капризно надутые губы. И вдруг вспомнила Олесю.
Олесю, которая молча надевала старую куртку Игоря и шла таскать ветки. Олесю, которая за полчаса из «ничего» накрывала стол. Олесю, которая никогда не просила денег, а только тихо спрашивала: «Вам лекарства купить?».
«Боже, какая же я дура», — подумала Галина Петровна. Мысль была ясная и звонкая, как разбитая тарелка.
Она всю жизнь жалела Мариночку — та ведь такая неприспособленная, такая ранимая. А Олеся — она же «конь с яйцами», она сильная, она вывезет. И Галина Петровна, сама того не замечая, стала наказывать невестку за её силу и порядочность, а дочь поощрять за паразитизм.
— Денег нет, — сухо сказала Галина Петровна.
— В смысле? — Марина оторвалась от экрана.
— В прямом. Бензин нынче дорог. Ты же у нас богатая, с айфоном. Вот и заправляйся сама.
— Мам, ты чего? Обиделась, что я грядки не копаю? Так я не для того рождена!
— А для чего? — тихо спросил Николай Иванович. — Чтобы у родителей на шее сидеть в тридцать пять лет?
— Ой, всё! Началось! — Марина вскочила. — Я уезжаю!
— Едь, — кивнула мать. — Только учти, следующий кредит за твою машину мы платить не будем. И коммуналку за твою квартиру тоже.
Марина застыла в дверях.
— Это шантаж?
— Это, доча, бытовой реализм, — усмехнулась Галина Петровна. — Финансирование проекта «Золотая рыбка» прекращено. Санкции.
Марина уехала, хлопнув дверью так, что с полки упала старая банка с гвоздями.
Прошло две недели.
Галина Петровна стояла у двери квартиры сына. В руках у неё был пакет. Сердце колотилось, как у школьницы перед экзаменом. Она нажала на звонок.
Дверь открыла Олеся. Вид у неё был усталый, домашний, в руках — та самая швабра. Обычная, деревянная, с намотанной тряпкой.
— Галина Петровна? — удивилась она. — Что-то случилось?
— Случилось, Олеся. Совесть у меня проснулась. Заела, зараза, спать не дает.
Свекровь прошла в коридор, неуклюже переминаясь с ноги на ногу.
— Вот, — она протянула пакет.
Олеся осторожно заглянула внутрь. Там лежала коробка. Не с техникой. Это был сертификат в хороший спа-салон. На полный день. С массажем, обертыванием и прочими глупостями, которые нормальная советская женщина считает блажью, но втайне мечтает. И конверт.
— Что это? — спросила Олеся.
— Это тебе. Просто так. Не на день рождения, а за вредность. За работу с тяжелыми свекровями, — буркнула Галина Петровна. — А в конверте — разница.
— Какая разница?
— Между ценой швабры и телефона. Ну, примерно. Я с книжки сняла. «Гробовые», конечно, но я пока помирать не собираюсь, а справедливость восстановить надо.
Олеся смотрела на неё широко открытыми глазами. Потом вдруг шмыгнула носом.
— Галина Петровна, вы чего… Не надо денег.
— Надо, Федя, надо, — цитатой из «Шурика» отрезала свекровь. — Бери, пока я добрая. И вот еще что… Паровая швабра эта — ерунда полная. Я пробовала. Тяжелая, зараза. Ты её на Авито продай, а деньги себе забери.
Олеся рассмеялась. Впервые за месяц искренне.
— Чай будете? У меня шарлотка.
— Буду, — выдохнула Галина Петровна, расстегивая пальто. — А Игорь где?
— На подработке. Нам же надо…
— Не надо, — перебила свекровь. — На следующие выходные на дачу не поедем. Отец сказал, газон посеет вместо картошки. Хватит горбатиться. Будем, как белые люди, в шезлонгах лежать. А Марине я сказала: хочет новый телефон — пусть старый продает. Или почку. Шучу.
Они сидели на кухне, пили чай из простых кружек с отбитыми краями. За окном шумел город, где-то кто-то ругался из-за парковки, росли цены на ЖКХ, и мир катился в тартарары. Но на этой конкретной кухне в девять квадратных метров наступило перемирие.
Потому что швабра — это всего лишь швабра. А вот вовремя признать, что ты старая д.у.р.а, — это, знаете ли, дорогого стоит. Подороже любого айфона будет.
