— Слушай, Настя, нам надо поговорить. — Супруг стоял в прихожей, опираясь на косяк, и ковырял ногтем джинсы. Голос какой-то липкий, жалкий.
Я отложила отчёты, поправила очки. За окном уже темнело, хотя только половина пятого. Ноябрь, что с него взять.
— Говори, я слушаю.
Женька вошёл, сел на край дивана. Лицо красное, точно из бани вышел. Растирал ладони, будто греется. А в комнате жарко, батареи раскалённые.
— Значит так. Мама считает, что ей положена доля в этой квартире. Ну, ты понимаешь, она же нам помогала. Деньги давала, на ремонт вкладывалась. Надо бы оформить всё по-честному, чтоб никому обидно не было.
Я не сразу поняла, о чём он. Точнее, поняла слова, но смысл не дошёл. Как будто кто-то переключил канал, а я всё ещё смотрю на экран и жду продолжения прежней передачи.
— Квартира моя, — сказала медленно. — Я её купила на свои деньги, до знакомства с тобой. Ты вообще о чём?
— Ну да, формально твоя. Но ведь мы семья, Настя. И мама вложилась, когда мы делали ремонт. Это тысяч триста было, помнишь? И потом ещё мебель на кухню. Она имеет право на часть жилплощади. Это справедливо.
Я встала, подошла к окну. Во дворе горели фонари, и под ними кружились первые снежинки. Вот же дела. Живёшь себе, работаешь, строишь планы — а тут раз, и всё летит кувырком.
— Женя, твоя мама дарила нам деньги на годовщину. Дарила. Без всяких условий. И мебель мы вместе покупали, из моей зарплаты большая часть пошла.
— Настюха, ты не понимаешь. — Он поднялся, приблизился. — Ей вообще-то жить негде. Съёмная квартира, платить замучилась. А тут вон сколько метров. Можно и переделить.
Вот тут я почувствовала, как холод прошёл по спине. Переделить. Значит, уже не просто разговоры на кухне. Значит, они с Людмилой Фёдоровной всё обсудили, план составили.
— Слушай меня внимательно, — произнесла тихо. — Квартира оформлена на меня. Я здесь прописана с две тысячи двенадцатого года, когда ещё в институте училась и подрабатывала переводами. Купила на кредит, который гасила сама. Ты въехал сюда три года назад. Твоя мать приходила в гости. И всё.
Женька сжал кулаки, губы поджал. Такой он становился, когда злился и не мог ничего возразить по существу. Обиженный мальчик в теле тридцатичетырёхлетнего мужика.
— Да ты вообще… Знаешь, это подло с твоей стороны! Мама столько для нас делала, а ты ей даже угла не можешь выделить!
— Делала что? — Я шагнула к нему. — Приходила раз в неделю и командовала, как мне жить? Учила меня, как варить суп и складывать полотенца? Рассказывала соседкам, что я плохая хозяйка?
— Она переживает за меня. Ты же её совсем отдалила от семьи.
Я рассмеялась. Зло так, сухо.
— Женя, твоя мама звонит тебе каждый день. Каждый божий день, иногда по три раза. Мы ездим к ней каждые выходные. Я молчу, когда она указывает мне, что готовить, как одеваться, с кем дружить. Это называется отдалила?
Он отвернулся, пошёл к двери. Остановился на пороге.
— Ладно. Поговорим позже. Но вопрос не закрыт.
Дверь хлопнула. Я осталась одна, стоя посреди комнаты, и впервые за три года серьёзно подумала о том, что всё это время ошибалась.
На следующий день Женька ушёл на работу, даже не попрощавшись. Я сидела за ноутбуком, пыталась сосредоточиться на отчёте для заказчика, но мысли расползались. Телефон завибрировал — сообщение от Людмилы Фёдоровны.
«Настенька, давай встретимся, поговорим. Без Жени, по-женски. Есть важное дело.»
Я знала, что не надо соглашаться. Но любопытство оказалось сильнее. Написала согласие, назначили время — кафе возле метро, в шесть вечера.
Людмила Фёдоровна сидела за столиком у окна, в своём коричневом пальто с искусственным мехом на воротнике. Перед ней стоял чай, нетронутый. Увидев меня, она натянуто улыбнулась, поманила рукой.
— Садись, садись, дочка. Я уже заказала тебе капучино, ты ведь его любишь?
Я села, кивнула. Официантка принесла кофе, я сделала глоток. Горько, хотя сахар добавили.
— Настя, я хочу, чтобы ты меня правильно поняла. — Людмила Фёдоровна сложила руки на столе. Пальцы короткие, с узкими золотыми кольцами. — Я не против тебя. Ты хорошая девочка, работящая. Но есть вещи, которые надо решать по справедливости.
— Вы о квартире?
— Именно. Видишь ли, когда вы с Женей начали жить вместе, я вложила немалые деньги. Это факт. И жильё, в котором живёт мой сын, в каком-то смысле и моё тоже. Я не прошу продать, нет. Просто оформить долю. Чтобы у меня была прописка, ну и в случае чего, понимаешь…
— В случае чего?
Она глянула на меня, прищурилась.
— В случае, если вы разбежитесь. Я же не хочу, чтобы мой Женечка остался на улице.
Я поставила чашку, посмотрела ей в глаза. Светлые такие, холодноватые.
— Людмила Фёдоровна, квартира куплена мною до брака. По закону она моя. Брачного договора нет. Даже если мы разведёмся, Женя ничего не получит. А вы — тем более.
Лицо у неё изменилось. Улыбка пропала, губы сжались в тонкую полоску.
— Знаешь, я так и думала, что ты такая. Жадная. Эгоистка. Женя мне всё про тебя рассказывал. Как ты считаешь каждый рубль, как упрекаешь его, что он мало зарабатывает.
— Это неправда.
— Правда, правда. Он плачет по ночам, звонит мне. Говорит, что ты его не уважаешь. Я ему говорю: сынок, может, она не та женщина? Но он тебя любит, вот незадача.
Я встала, взяла сумку.
— Разговор окончен.
— Стой! — Людмила Фёдоровна схватила меня за рукав. — Я ещё не закончила. Если ты не пойдёшь нам навстречу, мы найдём способы. У меня есть юрист знакомый, он расскажет, как оспорить твои права. Ты думаешь, что раз бумажки на тебя, то ты королева? Ничего подобного.
Я высвободила руку, вышла из кафе. Снег валил уже крупными хлопьями, залепил ресницы. Шла пешком, хотя до метро было далеко. Надо было подумать, остыть.
Вечером Женька вернулся поздно, часов в одиннадцать. Пах перегаром. Прошёл мимо меня, плюхнулся на диван, уткнулся в телефон.
— Ну что, поговорила с мамой? — бросил, не поднимая головы.
— Поговорила.
— И чего решила?
— Ничего. Квартира остаётся моей.
Он наконец посмотрел на меня. Глаза красные, воспалённые.
— Вот ты какая, значит. Я думал, ты нормальная. А ты просто… Одним словом, жлоб.
— Можешь называть как угодно. Это моё жильё, и я никому его не отдам.
Женька вскочил, заходил по комнате.
— Знаешь что? Я устал. Устал от твоих принципов, от твоей правильности. Ты же даже не пытаешься понять мою маму. Ей трудно, она одна, денег нет. А у тебя всё есть — и ты зажимаешь.
— Твоя мама получает пенсию и подрабатывает. Снимает однушку в нормальном районе. Она не нищая.
— А могла бы жить у нас. И помогать нам. С детьми, например, когда появятся.
Я похолодела. Дети. С детьми она, значит, поможет. Представила, как Людмила Фёдоровна поселяется в соседней комнате, командует, указывает, как пеленать, кормить, воспитывать.
— Нет, — сказала твёрдо. — Этого не будет.
— Чего не будет?
— Ничего из того, что ты сейчас наговорил.
Женька замолчал, уставился на меня. Потом усмехнулся, противно так, насмешливо.
— Тогда, может, и мне тут делать нечего?
— Может быть, — ответила спокойно.
Он ушёл, хлопнув дверью. Ушёл к маме, как я поняла позже. Три дня его не было. Я не звонила, не писала. Работала, убиралась, смотрела сериалы. Жила как обычно, только легче стало дышать.
На четвёртый день пришло письмо. Заказное, с уведомлением. Вскрыла — исковое заявление. Людмила Фёдоровна Крылова требует признать недействительным право собственности на квартиру, ссылаясь на то, что вкладывала средства в ремонт и обустройство жилья. Женя выступал свидетелем.
Я позвонила юристу, знакомому ещё со времён покупки квартиры. Объяснила ситуацию. Он посмеялся.
— Настя, это полная ерунда. У них нет никаких оснований. Дарение — это дарение. Если не было письменного соглашения о долевом участии, они ничего не докажут. Спи спокойно.
— А если они что-то придумают? Подделают документы?
— Тогда это уже уголовное дело. Не парься раньше времени. Собери все свои документы: договор купли-продажи, выписки из банка, всё, что подтверждает, что ты платила сама. И готовься к суду.
Суд назначили на конец января. Всё это время Женька жил у матери, изредка присылал сообщения: «Заберу вещи», «Надо поговорить», «Настя, одумайся». Я не отвечала.
В зале суда Людмила Фёдоровна сидела прямо, напряжённо, руки скрещены на груди. Женька рядом, бледный, глаза бегают. Рядом с ними адвокат — женщина лет сорока, в строгом костюме, с папкой документов.
Мой юрист развалился на стуле, полистывал бумаги, зевал.
— Всё будет нормально, — шепнул он мне. — У них нет ничего.
Судья вошла, все встали. Процесс начался.
Адвокат Людмилы Фёдоровны говорила долго, размахивала распечатками, ссылалась на статьи закона. Суть сводилась к тому, что истица вложила в квартиру деньги, рассчитывая на долю. Что это был не подарок, а инвестиция. Что она имеет моральное право на жильё.
Судья слушала, кивала. Потом попросила документы. Адвокат достала квитанции, чеки. Людмила Фёдоровна действительно переводила деньги — на ремонт, на мебель. Суммы разные: пятьдесят тысяч, сто тысяч. В общей сложности около четырёхсот.
Мой юрист встал, когда подошла его очередь. Говорил коротко, по делу. Показал договор купли-продажи квартиры, датированный две тысячи двенадцатым годом. Выписки из банка, подтверждающие, что кредит гасила я. Справку о том, что на момент переводов от Людмилы Фёдоровны квартира уже принадлежала мне, ремонт был закончен, речь шла лишь о косметических обновлениях.
— Никакого соглашения о долевом участии не существует, — закончил он. — Денежные переводы были добровольными, без условий. Истица не может претендовать на чужую собственность.
Судья посмотрела на Людмилу Фёдоровну.
— У вас есть документы, подтверждающие, что деньги передавались на условиях получения доли?
— Нет, но… мы договаривались устно, — пробормотала она.
— Устные договорённости в данном случае не имеют юридической силы. — Судья перелистнула бумаги. — Кроме того, ответчица предоставила полный пакет документов, доказывающих её единоличное право на квартиру. Иск отклоняется.
Людмила Фёдоровна вскочила.
— Это несправедливо! Она обманула нас, вытащила деньги!
— Прошу успокоиться, — строго сказала судья. — Заседание окончено.
Я вышла из зала, чувствуя странную пустоту. Выиграла, но радости не было. Женька догнал меня на улице, схватил за плечо.
— Ты довольна? — Лицо перекошено, глаза злые. — Ты мою мать унизила. Она старая женщина, ей плохо, а ты…
— Я защитила своё, — ответила устало. — То, что заработала сама. Если тебе это не понятно, значит, нам действительно не по пути.
Он отпустил меня, отшатнулся.
— Знаешь, я рад, что это закончилось. Ты мне не пара. Жёсткая, бездушная. Я найду нормальную женщину, которая будет уважать мою семью.
— Удачи, — сказала и пошла прочь.
Больше я Женьку не видела. Он забрал вещи, когда меня не было дома. Оставил ключи на столе.
Прошло полгода. Я переставила мебель, сменила замки, вызвала маляров — перекрасили стены в светлый серый, который давно хотела. Квартира стала другой. Моей.
Однажды встретила Женьку случайно, на улице. Он шёл с девушкой — молодая, круглолицая, смеялась громко. Увидел меня, отвёл глаза, ускорил шаг.
Я улыбнулась и пошла дальше. Снег больше не казался холодным, а ветер — колючим. Всё было нормально. Всё было правильно.
