«Ни твои бульоны, ни твои отвары не помогут ему! Ты губишь моего сына своей бестолковой заботой!» — резкий голос Анны Викторовны разрезал тишину больничного коридора.
Маша сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Уже третью неделю она не спала нормально, разрываясь между работой и больницей, а её свекровь находила в ней всё новые и новые недостатки.
— Я делаю всё, что могу, — тихо ответила Маша, глядя в пол. Спорить не было сил.
— Всё, что можешь? — Анна Викторовна презрительно фыркнула. — Да ты даже не представляешь, что значит по-настоящему заботиться о близком человеке! Двадцать девять лет я растила его, оберегала, ночей не спала, когда болел. А ты? Три года замужем, и что?
Медсестра, проходившая мимо, бросила на них неодобрительный взгляд. Маша слабо улыбнулась ей, словно извиняясь за шум.
— Анна Викторовна, — проговорила она, собрав последние силы, — давайте не будем сейчас. Олегу нужен покой.
— Олегу нужна нормальная забота! — не унималась свекровь. — А не то, что ты называешь уходом. Посмотри на себя — круги под глазами, руки трясутся. Какая из тебя сиделка?
В этот момент дверь палаты открылась, и показался врач. Он окинул их усталым взглядом.
— Родственники Орлова? Можете зайти, но ненадолго. Пациенту нужен отдых.
Анна Викторовна первой метнулась к двери, словно боялась, что невестка опередит её. Маша зашла следом, чувствуя, как сердце сжимается от боли.
Олег лежал бледный, осунувшийся, с заострившимися чертами лица. От прежнего широкоплечего красавца с ямочками на щеках почти ничего не осталось. Болезнь пришла внезапно и беспощадно, выкручивая его тело, высасывая силы, превращая некогда крепкого мужчину в тень.
— Олежка, сыночек, — Анна Викторовна бросилась к кровати, хватая сына за руку. — Как ты себя чувствуешь? Тебе что-нибудь нужно? Я думаю вызвать другого врача — у меня есть знакомый профессор…
Олег слабо улыбнулся.
— Мам, всё хорошо. Врачи делают всё возможное.
Его взгляд переместился на жену, и улыбка стала теплее.
— Маш, ты опять не спала? — прошептал он.
Маша подошла с другой стороны кровати.
— Не волнуйся обо мне. Как ты?
— Бывало и лучше, — он попытался пошутить, но закашлялся.
Анна Викторовна бросила на невестку испепеляющий взгляд, словно кашель был её виной.
— Я принесла тебе домашний бульон, — сказала она, доставая из сумки термос. — Куриный, как ты любишь, с вермишелью.
— Спасибо, мам, но я не голоден, — Олег виновато посмотрел на мать.
— Нужно есть, чтобы были силы бороться! — Анна Викторовна решительно открыла термос, и запах бульона разлился по палате. — Хотя бы пару ложек.
Маша отошла к окну, давая свекрови возможность позаботиться о сыне. Она смотрела на парк за окном больницы — деревья уже сбросили листву, люди куда-то спешили, закутавшись в шарфы и пальто. Жизнь продолжалась, словно ничего не случилось. Словно её мир не рушился прямо сейчас.
Через плечо она видела, как Анна Викторовна пытается накормить Олега, а тот морщится и отворачивается. Свекровь настаивала, её голос становился всё громче, а терпение Олега истощалось.
— Мам, хватит! — наконец не выдержал он. — Я не могу сейчас есть.
— Но ты должен…
— Ничего я не должен! — его голос сорвался на хрип. — Просто дай мне отдохнуть.
Анна Викторовна растерянно замерла с ложкой в руке. Маша никогда раньше не слышала, чтобы Олег повышал голос на мать.
— Анна Викторовна, — тихо сказала она, — давайте выйдем на минутку. Олегу нужно побыть в тишине.
К её удивлению, свекровь послушалась. Они вышли в коридор, и Анна Викторовна тяжело опустилась на стул у стены.
— Он никогда так со мной не разговаривал, — произнесла она потерянно. — Никогда.
Маша присела рядом, не зная, что сказать. Они сидели молча, две женщины, любившие одного мужчину по-разному, но одинаково сильно.
Ночью Маша не спала. Она сидела у кровати Олега, держа его за руку, слушая прерывистое дыхание. Иногда он просыпался, и она подносила к его губам воду. Иногда ей казалось, что он бредит — он говорил о горах, о походе, который они планировали на следующее лето, о доме, который они когда-нибудь построят.
— Мы обязательно поедем в горы, — шептала Маша, гладя его по волосам. — Как только ты поправишься.
Но где-то в глубине души она уже знала — не поедут. И дом не построят. И детей, о которых мечтали, не будет. Время утекало сквозь пальцы, как песок, и остановить его было невозможно.
Под утро Олег вдруг открыл глаза — ясные, почти такие же, как раньше.
— Маш, — позвал он.
— Я здесь, — она склонилась над ним.
— Я должен кое-что сказать, — его голос был слабым, но решительным. — Насчёт квартиры…
— Олег, не надо сейчас, — она покачала головой. — Поговорим, когда ты окрепнешь.
— Нет, — он крепче сжал её руку. — Послушай. Квартира — она твоя. Что бы ни случилось. Я всё оформил. Никто не сможет тебя оттуда выгнать. Даже мама.
Маша почувствовала, как к горлу подкатывает ком.
— Перестань, — прошептала она. — Не говори так. Ты поправишься, и мы вместе будем жить в этой квартире. Долго-долго.
Олег смотрел на неё, и в его взгляде была такая нежность, что Маша не выдержала — отвернулась, смахивая слезу.
— Ты самое лучшее, что случилось в моей жизни, — сказал он тихо. — Знаешь это?
Она кивнула, не в силах произнести ни слова.
— Обещай, что будешь счастлива, — его голос становился всё тише. — Даже когда меня…
— Олег, пожалуйста, — она прижала его ладонь к своей щеке. — Не надо.
Он слабо улыбнулся и закрыл глаза. Маша сидела рядом, слушая его дыхание, молясь всем богам, в которых никогда не верила, чтобы этот момент длился вечно.
Но утром Олега не стало…
Тишина квартиры давила на Машу тяжелее бетонной плиты. Пустота, которую не заполняли ни шорох занавесок от сквозняка, ни тиканье старых часов на стене. Ещё вчера здесь слышался тихий голос, просьбы о воде, слабые благодарности. Сегодня — ничего. Словно мир за окном выключили.
Она механически протирала пыль с фоторамок. На каждой — улыбающийся Олег. Олег в походе, Олег на море, Олег в день их знакомства. Каким он был тогда — с искрящимися глазами цвета грозового неба, с ямочками на щеках, появляющимися при каждой улыбке. Последние месяцы от того Олега почти ничего не осталось — болезнь высосала из него жизнь, оставив лишь оболочку.
Звонок в дверь разрезал тишину как нож. Резкий, требовательный.
Маша знала, кто это. Она не хотела открывать, но понимала, что этот разговор неизбежен. Собрав остатки сил, она подошла к двери.
На пороге стояла Анна Викторовна — мать Олега. В строгом чёрном костюме, с идеально уложенными седыми волосами, она казалась высеченной из гранита. Только покрасневшие глаза выдавали, что эта женщина только что потеряла сына.
— Здравствуйте, Анна Викторовна, — тихо произнесла Маша, отступая, пропуская свекровь внутрь.
Анна Викторовна прошла в квартиру, окинув невестку холодным взглядом. Её глаза, такие же серо-синие, как у сына, сейчас напоминали льдинки.
— Я пришла забрать вещи Олега, — сухо произнесла она, даже не поздоровавшись.
— Конечно, — кивнула Маша, — я почти ничего не трогала.
— И правильно сделала, — отрезала свекровь, проходя в спальню, где ещё недавно жил ее сын.
Маша осталась стоять в коридоре, не зная, что делать дальше. Из спальни доносились звуки открываемых шкафов, шуршание одежды. Через десять минут Анна Викторовна появилась с охапкой вещей.
— Это его любимый свитер, — сказала она, прижимая к груди серую шерстяную кофту, которую Олег носил дома. — Я сама её связала, когда он поступил в университет.
Маша молча кивнула. Что она могла сказать? Что тоже любила этот свитер? Что именно в нём Олег лежал, когда началось обострение, когда она вызывала скорую в третий раз за неделю, умоляя диспетчера прислать бригаду побыстрее?
— Знаешь, — вдруг произнесла Анна Викторовна, разглаживая невидимые складки на свитере, — я всегда знала, что так будет.
— О чём вы? — не поняла Маша.
— Олежка был здоров как бык, пока не встретил тебя, — голос свекрови зазвенел от едва сдерживаемой ярости. — А потом начались эти бесконечные простуды, болезни… Что ты с ним сделала?
Маша почувствовала, как кровь отливает от лица.
— Анна Викторовна, Олег заболел внезапно. Врачи сделали всё возможное…
— Не смей мне говорить, что могли и чего не могли сделать врачи! — повысила голос свекровь. — Если бы ты вовремя заметила, если бы ты вызвала скорую раньше…
— Я вызвала скорую, как только ему стало хуже, — Маша старалась говорить спокойно, хотя внутри всё дрожало. — Я делала всё, что могла.
— Всё, что могла? — Анна Викторовна горько усмехнулась. — А могла бы и больше! Не зря он купил эту квартиру до свадьбы. Как чувствовал, что нельзя тебе доверять!
Маша прикусила губу. Последние недели она практически не спала, ухаживая за мужем, меняя постельное бельё по несколько раз в день, готовя бульоны, которые он едва мог проглотить, измеряя температуру каждый час. И сейчас, когда силы окончательно покинули её, слушать обвинения было особенно больно.
— Я любила вашего сына, — тихо сказала она.
— Любила? — свекровь вскинула голову. — Тогда почему ты здесь? Почему его нет, а ты здесь? А? Ну скажи! Почему его НЕТ???
Маша не нашлась, что ответить. В глазах защипало.
— Можешь собирать свои вещи и идти на все четыре стороны из квартиры моего сына! — внезапно выкрикнула Анна Викторовна, швыряя свитер на диван. — Всё, чего ты добивалась — получила! Квартира теперь твоя! Довольна?
— Что?
— Не притворяйся! — свекровь подошла вплотную, и Маша увидела, как дрожат её губы. — Ты ведь знала, что он всё тебе оставил? Всё до последней ложки! А родителям — ничего! Ни фотографии, ни памятной вещицы! Всё тебе!
Маша замерла. Она не знала. Они никогда не обсуждали завещание. Даже в самые тяжёлые дни болезни Олега разговоры о его уходе были под негласным запретом. Они говорили о лете, о поездке в горы, когда ему станет лучше, о детях, которых они когда-нибудь заведут.
— Я не знала, — прошептала она. — И мне не нужна эта квартира.
— Конечно, не нужна, — язвительно бросила Анна Викторовна. — Тебе нужна была его жизнь! А теперь, когда её нет, тебе нужны его деньги, его имущество!
За спиной свекрови внезапно появилась ещё одна фигура — высокий мужчина с седыми висками и усталыми глазами. Отец Олега. Маша не слышала, как он вошёл — должно быть, дверь осталась открытой после прихода Анны Викторовны.
— Аня, — тихо, но твёрдо произнёс он. — Хватит.
— Коля? — свекровь обернулась. — Ты зачем пришёл? Я же сказала, что сама разберусь!
— Вижу, как ты разбираешься, — покачал головой Николай Сергеевич. — Нашла крайнего. Снова.
Он подошёл к Маше, положил руку ей на плечо.
— Прости её, — сказал он тихо. — Она не в себе от горя.
— Не в себе? — взвилась Анна Викторовна. — Это я не в себе? А она, значит, в полном порядке? Смотри, даже не плачет! Ни одной слезинки за все эти дни! Где твои слёзы, а, Маша? Или уже выплакала их все, получив известие о наследстве?
— Анна! — повысил голос Николай Сергеевич. — А ну немедленно прекрати!
Маша почувствовала, как земля уходит из-под ног. Ещё немного, и она упадёт прямо здесь, посреди коридора. Она ухватилась за стену, чтобы удержаться.
— Мне нужно выпить воды, — пробормотала она, направляясь на кухню.
В маленькой кухне, где они с Олегом когда-то завтракали, строили планы, спорили о цвете занавесок, пили вино по вечерам, обсуждая прошедший день, Маша налила себе воды трясущимися руками. За спиной послышались шаги.
— Ты в порядке? — спросил Николай Сергеевич, останавливаясь в дверном проёме.
Маша покачала головой.
— Нет. И не думаю, что буду в ближайшее время.
Он кивнул, словно ожидал такого ответа.
— Анна… она всегда была слишком привязана к Олегу. Единственный сын, понимаешь? Она вложила в него всю себя. А теперь не знает, как жить дальше. Для матери потерять свое дитя … Это как самой перестать жить…
— Я понимаю, — тихо ответила Маша. — Но мне от этого не легче.
— Знаю, — он тяжело вздохнул. — Знаешь, они же всегда были как единое целое. Слишком близки. Иногда мне казалось, что я лишний в их маленькой вселенной.
Маша подняла на него глаза. Она никогда раньше не слышала, чтобы свёкор говорил так откровенно.
— Когда Олег привёл тебя знакомиться, я обрадовался, — продолжил Николай Сергеевич. — Подумал: наконец-то он вырвался из этой нездоровой связи. Наконец-то у него будет своя жизнь, своя семья. А Анна восприняла это как предательство. Она никогда не говорила этого вслух, но я видел. Каждый раз, когда вы приходили к нам в гости, каждый раз, когда Олег говорил о вашем будущем — она страдала.
— Я не хотела забирать его у неё, — Маша сделала глоток воды.
— Конечно, не хотела. Ты просто любила его. И он любил тебя, — Николай Сергеевич помолчал. — А последние недели были для Анны настоящим адом. Она чувствовала себя беспомощной, ненужной. Ты была рядом с ним, ты ухаживала за ним, а она могла только стоять в стороне и смотреть, как наш сын… уходит.
За стеной послышался звон разбитого стекла. Маша вздрогнула.
— Я поговорю с ней, — сказал Николай Сергеевич. — А ты… не принимай близко к сердцу всё, что она говорит сейчас. Поверь, позже она будет жалеть о каждом слове.
Он вышел, оставив Машу одну. Через тонкую стену до неё доносились приглушённые голоса — низкий, успокаивающий голос свёкра и резкие, прерывающиеся всхлипами выкрики Анны Викторовны.
Маша подошла к окну. Во дворе играли дети, проходили мимо люди с сумками из супермаркета, ехали машины. Обычный день. Для всех, кроме них.
Она думала о словах свекрови. О том, что Олег оставил ей квартиру. Эта мысль никогда раньше не приходила ей в голову. Да, формально это было их общее жильё, но Маша всегда воспринимала его как Олегово. Он купил эту квартиру до их встречи, вложил в неё свои сбережения, сам выбирал мебель. Маша лишь помогала с декором, привнося уют в строгий мужской интерьер.
И теперь, когда Олега не стало, она не могла представить, как будет жить здесь одна. Каждый угол, каждая вещь напоминали о нём. О жизни, которая могла бы быть, но которой уже никогда не будет.
Решение пришло внезапно, словно кто-то шепнул его на ухо. Маша вернулась в комнату, где всё ещё находились свекры. Анна Викторовна сидела на диване, прижимая к груди свитер Олега, и тихо плакала. Николай Сергеевич стоял рядом, положив руку ей на плечо.
— Я съеду, — твёрдо сказала Маша. — Мне не нужна эта квартира.
Оба подняли на неё глаза.
— Что? — переспросил Николай Сергеевич.
— Я не буду здесь жить, — повторила Маша. — Я соберу свои вещи и уеду. Квартира… пусть будет вашей. Вы родители Олега, вам решать, что с ней делать.
Анна Викторовна посмотрела на неё с недоверием.
— Ты отказываешься от наследства?
— Я не могу отказаться от того, чего никогда не считала своим, — пожала плечами Маша. — Эта квартира — часть Олега. А не моя.
Николай Сергеевич нахмурился.
— Маша, ты не должна принимать такие решения сейчас. Ты в шоке, ты только что потеряла мужа…
— Именно поэтому я и принимаю это решение, — перебила его Маша. — Я не могу здесь оставаться. Слишком много воспоминаний. Слишком больно.
— Но куда ты пойдёшь? — спросил Николай Сергеевич с искренним беспокойством.
— У меня есть подруга, она предлагала пожить у неё, пока я не найду что-то подходящее, — соврала Маша. На самом деле, у неё не было плана. Просто знала, что не может оставаться здесь ни минутой дольше.
Анна Викторовна внезапно поднялась с дивана и подошла к Маше. Её лицо, всегда строгое и сдержанное, сейчас было искажено от боли и чего-то ещё — может быть, смущения?
— Ты не обязана уходить, — сказала она тихо. — Это твой дом.
— Нет, — покачала головой Маша. — Мой дом был там, где Олег. Теперь у меня нет дома.
Они смотрели друг на друга несколько долгих секунд. Две женщины, объединённые любовью к одному человеку и разделённые его отсутствием.
— Я помогу тебе собрать вещи, — наконец произнесла Анна Викторовна.
Прошло три недели. Маша сняла маленькую комнату в коммунальной квартире на окраине города. Старая мебель, обшарпанные стены, шумные соседи — но ей было всё равно. Главное, что здесь не было воспоминаний.
Она почти не выходила из дома, кроме как на работу. Коллеги смотрели на неё с сочувствием, но ничего не спрашивали. Начальник предложил взять отпуск, но Маша отказалась. Работа была единственным, что отвлекало её от мыслей об Олеге.
Звонок в дверь застал её врасплох. Было воскресенье, середина дня, и Маша не ждала гостей. Открыв дверь, она с удивлением обнаружила на пороге Анну Викторовну.
— Здравствуй, Маша, — поздоровалась свекровь. Она выглядела осунувшейся, под глазами залегли тёмные круги, но держалась она прямо, как всегда.
— Здравствуйте, — Маша не знала, что ещё сказать. — Проходите.
Анна Викторовна оглядела маленькую комнату с единственным окном во двор-колодец. На подоконнике стояла чашка с недопитым чаем, на кровати лежала раскрытая книга, которую Маша пыталась читать, чтобы отвлечься.
— Ты живёшь здесь? — спросила свекровь с явным неодобрением.
— Да, — коротко ответила Маша. — Это временно.
Анна Викторовна присела на край единственного стула, сложив руки на коленях.
— Я пришла извиниться, — сказала она после долгой паузы. — За то, что наговорила тебе тогда. Это было… несправедливо.
Маша опустилась на кровать, не веря своим ушам. За всё время знакомства она ни разу не слышала, чтобы Анна Викторовна признавала свои ошибки.
— То, что случилось с Олегом… никто не мог это предотвратить, — продолжила свекровь. — Ни врачи, ни ты. Никто.
Маша молчала, боясь, что любое слово может разрушить этот хрупкий момент взаимопонимания.
— Я знаю, что ты сделала для него всё возможное, — голос Анны Викторовны дрогнул. — Ты была рядом до последней минуты. Ты любила его.
— Да, — просто ответила Маша. — Любила.
Анна Викторовна открыла сумочку и достала оттуда небольшую коробочку.
— Я нашла это среди вещей Олега, — сказала она, протягивая коробочку Маше. — Думаю, он хотел бы, чтобы это было у тебя.
Маша открыла коробочку. Внутри лежал серебряный браслет с маленьким брелоком в виде горы. Их гора — место, где они с Олегом познакомились, где он сделал ей предложение, куда они мечтали вернуться.
— Он купил его незадолго до… — Анна Викторовна не закончила фразу. — Хотел подарить тебе на годовщину.
Маша почувствовала, как к горлу подкатывает ком. Она осторожно взяла браслет, провела пальцами по прохладному металлу.
— Спасибо, — сказала она сухо.
Анна Викторовна кивнула.
— И ещё кое-что, — она достала из сумочки конверт. — Здесь документы на квартиру. Мы с Николаем обсудили это. Квартира твоя, Маша. Такова была воля Олега, и мы не вправе её нарушать.
Маша покачала головой.
— Я не могу её принять. Я же сказала…
— Я знаю, что ты сказала, — перебила её Анна Викторовна. — Но квартира юридически твоя. И точка.
Она положила конверт на стол.
— Ты можешь не жить там, если тебе больно. Можешь сдать её, продать — делай что хочешь. Но решение должно быть твоим, а не принятым под давлением горя или… моей злости.
Маша смотрела на конверт, не зная, что сказать.
— Ты не обязана прощать меня, — вдруг произнесла Анна Викторовна. — За все те слова. За обвинения. Я была несправедлива.
— Мы все говорим вещи, о которых потом жалеем, — ответила Маша. — Особенно когда больно.
Анна Викторовна посмотрела на невестку долгим взглядом.
— Знаешь, я ведь всегда ревновала его к тебе, — неожиданно призналась она. — С самого начала. Он был моим сыном, моим мальчиком. А потом появилась ты, и он стал твоим мужчиной. Это… непросто принять.
— Я никогда не хотела забирать его у вас, — сказала Маша. — Просто любила его.
— Знаю, — Анна Викторовна поднялась со стула. — Мы можем хотя бы попытаться… не быть врагами? Ради памяти Олега.
Маша посмотрела на женщину перед собой — постаревшую, сломленную горем, но всё ещё гордую. В её глазах, таких похожих на Олеговы, читалась не просьба о прощении, а предложение перемирия. Холодного, рационального. Без сантиментов.
— Можем, — кивнула Маша. — Я не держу зла.
Анна Викторовна протянула руку, и Маша пожала её — крепко, по-деловому.
— Вот и хорошо, — сказала свекровь. — Я пойду. Если понадобится помощь — звони.
Когда за ней закрылась дверь, Маша долго стояла посреди комнаты, сжимая в руке браслет. Потом решительно положила его в ящик стола, к другим вещам, напоминающим об Олеге. Взяла конверт с документами и аккуратно убрала его туда же.
Время для решений ещё придёт. А сейчас нужно было просто жить дальше. Без иллюзий, без самообмана, без надежды на чудо. Просто жить.
Она подошла к окну. Начинался дождь, тяжёлые капли барабанили по карнизу. По улице спешили люди, кутаясь в плащи и куртки, прикрываясь зонтами. Маша смотрела на них и думала о том, что завтра нужно будет встать, пойти на работу, вернуться в эту комнату, и так день за днём. Без Олега. Без свадебных фотографий на полках. Без его смеха, без его объятий, без его голоса.
И всё же — жить.
Она отвернулась от окна, достала из сумки телефон и набрала номер риэлтора, визитку которого взяла ещё неделю назад.
— Добрый день, — сказала она спокойным, деловым тоном. — Меня интересует продажа квартиры. Да, я собственник. Двушка на Ленинском проспекте, — она назвала адрес квартиры Олега. — Встретиться могу завтра после работы. Я хочу продать её как можно скорее…
