— Двадцать тысяч? Дима, ты серьезно? На какую еще поездку? — Аня отложила планшет, на котором они полчаса разглядывали варианты обручальных колец, и уставилась на жениха. Недоумение в ее голосе быстро сменялось знакомым, колючим раздражением.
Дима неловко потер затылок. Он знал, что этот разговор будет непростым, и до последнего оттягивал его, надеясь на чудо. Но чуда не произошло.
— Ань, ну это для Кати. Они с группой едут в Питер на три дня. Культурная программа, музеи… Понимаешь, это для учебы важно. Мама одна не потянет, сама знаешь.
— Понимаю, — Аня медленно кивнула, но ее взгляд стал жестким. — Я понимаю, что у твоей мамы пенсия, а у сестры — стипендия. Но я не понимаю, почему об этом я узнаю в последнюю очередь? Мы же договорились, Дима. Мы откладываем каждую копейку. На свадьбу, на первый взнос. Мы отказались от отпуска, чтобы быстрее накопить. А тут — двадцать тысяч. Просто так.
Он подошел и попытался обнять ее за плечи, но Аня инстинктивно отстранилась. Ее тело напряглось, как пружина.
— Это же не просто так. Это для сестры. Она еще студентка, ей хочется мир посмотреть. Ты же знаешь, как им тяжело без отца. Я — единственный мужчина в семье. Мой долг — помогать.
— Твой долг? — Аня поднялась с дивана и прошла к окну. За ним начинался обычный октябрьский вечер, зажигались огни в домах напротив. Там, в этих окнах, тоже жили семьи. Интересно, у них тоже были такие разговоры? — А наш с тобой будущий дом — это не твой долг? Наше будущее? Или оно подождет, пока Катя посмотрит мир?
— Ну что ты начинаешь? Это же не миллион. Накопим. Займем, в конце концов.
— Займем? — Аня резко обернулась. — Дима, мы специально ни у кого не брали в долг, чтобы начать семейную жизнь с чистого листа! Это была твоя идея, между прочим! А теперь ты так легко об этом говоришь?
Она смотрела на него и не узнавала. Где тот рассудительный, спокойный мужчина, с которым она два месяца назад подала заявление в ЗАГС? С которым они часами обсуждали каждую деталь будущего, каждую покупку, планировали бюджет до рубля. Сейчас перед ней стоял человек, который будто разрывался между двумя мирами. Один мир — здесь, с ней, в их уютной съемной квартире. А второй — там, в старой панельной двушке на окраине города, где жили его мама и сестра. И второй мир почему-то постоянно перетягивал одеяло на себя.
Аня сама выросла в семье, где деньги никогда не были лишними. Она с шестнадцати лет подрабатывала, сначала расклеивая объявления, потом курьером. После университета сразу устроилась в небольшую фирму, вцепилась в эту работу зубами и за пять лет доросла до руководителя отдела маркетинга. Она знала цену каждой заработанной тысяче. И именно поэтому ее так задевала легкость, с которой Дима распоряжался их общими, по сути, деньгами.
Они договорились год назад, когда съехались: скидываются на аренду, коммуналку и продукты поровну. Остальное — личные деньги каждого. Но когда они решили пожениться и копить на квартиру, все изменилось. Они завели общий счет, куда переводили большую часть зарплат, оставляя себе лишь небольшие суммы на карманные расходы. И этот счет Аня воспринимала как неприкосновенный запас, их общий фундамент.
— Ань, ну прости. Надо было раньше сказать, — Дима снова попытался сгладить углы. — Я просто замотался на работе. Давай так: в следующем месяце я урежу свои траты, и мы быстро все наверстаем.
Аня горько усмехнулась.
— Ты и так их урезал. У тебя из трат — только бензин и обеды. Или ты от обедов откажешься?
Он промолчал, и это молчание было красноречивее любых слов. Он уже все решил. И, скорее всего, уже отправил деньги. Аня почувствовала, как внутри поднимается волна обиды и бессилия. Он не просто потратил деньги. Он обесценил их общие планы, их договоренности. Он показал ей, что есть вещи поважнее их будущего.
— Ты уже перевел им деньги, да? — тихо спросила она.
Дима виновато опустил глаза.
— Да. Утром. Мама звонила, сказала, что им до завтра нужно было сдать.
Аня молча взяла со стола планшет, закрыла вкладку с ювелирным сайтом и ушла в спальню. Разговаривать больше не хотелось. Она легла на кровать и отвернулась к стене. Сквозь закрытую дверь она слышала, как Дима ходит по кухне, гремит посудой, потом включает телевизор. Он делал вид, что ничего не произошло. А для нее в этот вечер рухнуло что-то очень важное. Доверие. Ощущение, что они — одна команда.
На выходных они поехали к его маме, Ирине Петровне. Это была уже сложившаяся традиция: субботний ужин у будущей свекрови. Аня не любила эти поездки. Не потому, что Ирина Петровна была плохой женщиной. Нет, она всегда была с ней мила и приветлива, называла «Анечкой» и угощала своими фирменными котлетами. Но в ее доме Аня чувствовала себя чужой, лишней.
Вся квартира была пропитана культом покойного мужа и обожаемого сына. Фотографии на стенах, на полках, на серванте. Вот Дима в первом классе, вот он в армии, вот они с отцом на рыбалке. А вот большая свадебная фотография Ирины Петровны с мужем — два счастливых молодых лица. После смерти отца Дима, которому тогда было двадцать, взвалил на себя всю ответственность за мать и младшую сестру. И, казалось, до сих пор нес эту ношу, не желая ни с кем ее делить.
— Анечка, здравствуй, милая! — Ирина Петровна распахнула дверь, и ее лицо, обычно немного уставшее, расплылось в улыбке. Она была женщиной еще не старой, но какой-то преждевременно угасшей. Мелкие морщинки у глаз, опущенные уголки губ, тихий, вкрадчивый голос. — Проходите, я как раз стол накрываю. Дима, сынок, помоги мне банку с огурцами открыть, сил совсем нет.
Дима тут же бросился на кухню, а Аня осталась в прихожей, неловко переминаясь с ноги на ногу. Из комнаты выпорхнула Катя, двадцатилетняя копия своей матери в молодости.
— Аня, привет! Представляешь, мы едем в Питер! — защебетала она, сверкая глазами. — Я так рада! Спасибо Димке, он лучший брат на свете!
Она обняла Аню, и та почувствовала дорогой парфюм, который они с Димой недавно обсуждали как слишком дорогую покупку. Видимо, для Кати он был не слишком дорогим.
— Да, я слышала. Рада за тебя, — сухо ответила Аня.
За ужином все шло по обычному сценарию. Ирина Петровна рассказывала о своих болячках и ценах на рынке, Катя — о своих университетских делах и планах на поездку. Дима сидел во главе стола, подливал матери валерьянки в чай и с нежностью смотрел то на нее, то на сестру. Аня чувствовала себя зрителем на чужом семейном спектакле.
— Ох, совсем я расклеилась, — вздохнула Ирина Петровна, прижимая руку к сердцу. — Давление скачет. Хорошо, что Дима у меня есть. Не знаю, что бы мы с Катюшей без него делали. Он наша опора, наш единственный защитник.
Она произнесла это тихим, будничным тоном, глядя куда-то в сторону, но Аня знала, что эти слова предназначались ей. Это было мягкое, но настойчивое напоминание о ее месте в этой семейной иерархии. Она — пришелец, посягнувший на их «защитника».
— Мам, не придумывай, — смутился Дима. — Аня тоже о тебе заботится.
— Да, да, конечно, — поспешно согласилась Ирина Петровна. — Анечка хорошая девочка. Просто она не знает, что такое терять. У нее, слава богу, и папа, и мама живы-здоровы. Она не понимает нашего страха.
Аня сжала вилку так, что пальцы заболели. Не понимает? Она, которая видела, как ее мать после сокращения на заводе по ночам шила на заказ, чтобы прокормить семью? Она, которая помнила, как отец брался за любую подработку, лишь бы у нее, Ани, были нормальные сапоги на зиму? Она-то как раз прекрасно все понимала. Но она также понимала, что создание новой семьи требует вложений — не только финансовых, но и душевных. А Дима, казалось, все свои ресурсы по-прежнему направлял в старую.
Когда они возвращались домой, Дима был в приподнятом настроении.
— Видела, как Катька радовалась? А мама хоть немного отвлеклась от своих мыслей. Все-таки правильно я сделал, что дал денег.
Аня молчала всю дорогу. Она смотрела на мелькающие огни ночного города и чувствовала, как между ними растет стеклянная стена. Он не понимал. Или не хотел понимать. Для него ее чувства, ее обида были просто «ты начинаешь», капризом. А его «долг» перед семьей — чем-то незыблемым и святым.
На следующей неделе напряжение только нарастало. Они почти не разговаривали. Дима пытался заводить беседы на бытовые темы, но Аня отвечала односложно. Она с головой ушла в работу, задерживалась в офисе, а по вечерам садилась за свой ноутбук и делала какие-то отчеты. Это было ее способом сбежать от реальности.
Однажды вечером Дима подошел к ней, когда она сидела на кухне.
— Ань, я тут подумал… У нас на следующей неделе годовщина, три года как мы вместе. Может, съездим куда-нибудь на выходные? В загородный отель, например.
Аня подняла на него уставшие глаза.
— На какие деньги, Дима? У нас же каждая копейка на счету. Или ты забыл?
— Ну… — он замялся. — Я думал, может, ты из своих добавишь? У тебя же есть накопления. Ты же говорила, откладываешь себе «на булавки».
И в этот момент внутри Ани что-то оборвалось. Та самая пружина, которая была сжата все это время, с оглушительным треском лопнула.
— Накопления? Мои? — она медленно поднялась из-за стола. Ее голос звенел от ярости. — То есть, ты потратил наши общие деньги на свою сестру, а теперь я должна оплачивать наш отдых из своих личных? Чтобы ты почувствовал себя хорошим женихом?
— Я не это имел в виду! — попытался оправдаться он. — Я просто хотел сделать тебе приятное!
— Приятное? — Аня рассмеялась, но смех был холодным и злым. — Знаешь, что было бы для меня приятным? Если бы ты уважал наши договоренности! Если бы ты считал меня своим партнером, а не просто… соседкой по квартире, у которой можно занять до получки!
Она ходила по маленькой кухне, и каждое слово било точно в цель.
— Мы даже пожениться не успели, а ты мне уже указываешь, как мне свою зарплату тратить? Говоришь мне, куда я должна вкладывать СВОИ деньги? Ты сначала отправляешь двадцать тысяч своей семье без моего ведома, создавая дыру в нашем бюджете, а потом спокойно предлагаешь мне залатать ее из моего кармана? Это так ты видишь нашу семью? Я работаю, коплю, во всем себе отказываю, чтобы ты мог быть хорошим сыном и братом?
Дима стоял, ошеломленный ее напором. Он привык к ее колкостям, но такой ярости в ней еще не видел.
— Перестань, Аня! Это не так!
— А как? Как, Дима? Объясни мне! У нас есть общий котел, из которого ты без зазрения совести черпаешь, когда нужно твоей маме. А когда нужно нам — ты предлагаешь мне залезть в мой личный кошелек. Отличная арифметика!
Она остановилась прямо перед ним, глядя ему в глаза.
— Я не против помогать родителям. Своим я тоже помогаю, если им нужно. Но я делаю это со своих денег, которые остаются ПОСЛЕ того, как я внесла свою долю в нашу общую жизнь! А ты ставишь свою семью на первое место, а нашу — на второе. Если она вообще для тебя существует.
Он молчал. Что он мог сказать? Что для него это нормально? Что он так привык? Что его мама действительно без него не справится? Любое слово сейчас прозвучало бы как оправдание.
С того дня в их квартире поселилась тишина. Не та умиротворяющая, когда двое людей могут молчать рядом и чувствовать себя комфортно. Это была звенящая, ледяная тишина, полная невысказанных упреков. Они жили как два чужих человека под одной крышей. Спали в одной кровати, но между ними была пропасть.
Аня выполнила свое обещание. В день зарплаты она перевела на их общий счет ровно половину суммы за аренду и коммуналку. Остальные деньги оставила у себя. Она перестала покупать продукты на всю неделю, теперь в холодильнике появлялись только ее йогурты, творог и овощи. Она готовила ужин только для себя.
Дима сначала пытался протестовать.
— Ань, это что за детский сад?
— Это не детский сад. Это справедливость, — спокойно отвечала она, не отрываясь от книги. — Ты хотел распоряжаться своими деньгами по своему усмотрению — пожалуйста. Я тоже хочу.
Он был растерян и обижен. Он видел в ее поступках не принципиальность, а мелочность и злопамятность. Он пытался пробиться к ней, приносил цветы, которые она молча ставила в вазу, звал в кино, от чего она вежливо отказывалась, ссылаясь на усталость. Он не понимал, что дело было не в деньгах, не в поездке Кати. Дело было в разрушенном фундаменте их отношений.
Однажды он пришел домой и увидел, что Аня вытащила из шкафа большой чемодан. У него похолодело внутри.
— Ты… уходишь?
Аня подняла на него глаза. В них не было ни злости, ни обиды. Только бесконечная усталость.
— Нет. Я разбираю летние вещи.
Она не ушла. Куда ей было идти? Начинать все сначала, снова снимать комнату, тратить деньги, которые она так упорно копила на их общую мечту? Она была слишком прагматичной для таких импульсивных поступков. Она осталась. Но что-то в ней умерло.
Свадьба, назначенная на декабрь, больше не обсуждалась. Заявление так и лежало в ЗАГСе, но никто не спешил покупать кольца, выбирать ресторан, рассылать приглашения. Срок подачи заявления истекал через месяц.
Иногда по вечерам, когда Дима думал, что она спит, Аня лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок. Она вспоминала их первое свидание, его неуклюжие комплименты, их первые совместные планы. Они так хотели быть вместе, так верили в свое будущее. Куда все это делось? Неужели одна глупая ссора из-за денег могла все разрушить?
Нет, она понимала, что дело не в ссоре. Ссора была лишь симптомом. Болезнь была глубже — в их разном понимании семьи, долга, партнерства. Для нее семья — это двое, смотрящие в одном направлении. Для него — это он, стоящий между двумя женщинами, матерью и невестой, и пытающийся угодить обеим. Но так не бывает. Всегда кто-то остается в проигрыше. И в этот раз проигравшей чувствовала себя она.
В одно из воскресений Дима, вернувшись от матери, сел на кухне напротив Ани. Она пила чай и читала.
— Мама спрашивает, почему ты не приехала, — тихо сказал он.
— Я плохо себя чувствовала, — не поднимая глаз, ответила она.
— Аня… — он помолчал. — Может, хватит? Я извинился. Я все понял. Давай попробуем все вернуть.
Аня медленно закрыла книгу.
— Что именно ты понял, Дима?
— Что был неправ. Что надо было с тобой посоветоваться.
— Дело не в совете. Дело в приоритетах, — она посмотрела ему прямо в глаза, и он поежился от холода в ее взгляде. — Ты все понял, но если завтра Кате понадобятся деньги на новый телефон или маме — на ремонт, ты снова отдашь последнее, правда? Потому что ты — их опора. Их защитник.
Он не ответил. Потому что это была правда. Он бы отдал. Он не мог иначе. Это было частью его сути.
— Я не хочу всю жизнь соревноваться с твоей семьей за твое внимание и твои ресурсы, — тихо, почти безэмоционально произнесла Аня. — Я не хочу чувствовать себя на втором месте. Я не хочу считать, кто и сколько вложил в общий котел. Я хочу просто жить. С партнером. С человеком, для которого наша семья будет на первом месте. Так же, как для меня.
Она встала, ополоснула чашку и поставила ее в сушилку.
— Я, наверное, сегодня останусь в офисе допоздна. Надо закончить отчет.
Она ушла, оставив его одного на пустой кухне. Дима смотрел на ее чашку, на ее недочитанную книгу. Он любил ее. Он действительно любил ее. Но он понимал, что она права. Он не мог измениться. А она не могла с этим смириться. Их любовь зашла в тупик, из которого не было выхода. Свадьбы не будет. Не потому, что кто-то кого-то разлюбил. А потому, что их представления о счастье оказались несовместимы.
