— Ты серьезно? Опять? — голос Вики дрогнул, но она заставила себя говорить ровно, почти холодно. — Олег, мы уже обсуждали это. Никаких дорогих телефонов.
Олег стоял посреди их небольшой кухни, засунув руки в карманы домашних брюк. Он не смотрел на жену, его взгляд был устремлен в окно, за которым медленно гасли огни октябрьского вечера.
— Вик, ну пойми, это же Ромка. Мой единственный племянник. У него день рождения.
— У него день рождения каждый год, — отрезала Вика, скрестив руки на груди. — И каждый год его мать придумывает новый способ вытянуть из тебя деньги. В прошлом году это был планшет, до этого — игровая приставка. Теперь вот последняя модель смартфона. У нас ипотека, Олег! Ты помнишь это слово? Ипоте-ка. Еще на двенадцать лет.
Она произнесла это по слогам, словно объясняла неразумному ребенку. В ее голосе не было злости, только бесконечная, свинцовая усталость. Они жили в этой двухкомнатной квартире на окраине города уже третий год. Каждый месяц, двадцать пятого числа, с их общего счета списывалась сумма, равная половине зарплаты Олега. Вика работала администратором в стоматологической клинике, и ее доход был скромнее. Они экономили на всем: на отпуске, на одежде, на развлечениях. И она была с этим согласна, потому что это была их общая цель — свой угол, свое гнездо. Но семья Олега, казалось, жила в какой-то другой, параллельной реальности, где ипотек не существовало.
— Ира говорит, что у всех в классе уже такие, — Олег наконец повернулся к ней. Его лицо, обычно открытое и добродушное, сейчас выглядело несчастным и виноватым. — Он будет чувствовать себя белой вороной.
— Ах, Ира говорит! — Вика усмехнулась. — А Ира не хочет сама заработать на телефон для своего сына? Она ведь не в декрете сидит, работает где-то в офисе. Или ее муж? Чем он занят, кроме как лежит на диване и рассуждает о политике?
— Вика, не начинай, — поморщился Олег. — Ты же знаешь, у них сейчас сложно. У Леши со здоровьем не очень…
— Со здоровьем у него было «не очень» еще пять лет назад, когда мы познакомились. Это не мешает ему каждый вечер пить пиво перед телевизором. Олег, открой глаза! Твоя сестра просто использует тебя. Она знает, на какие кнопки нажать, чтобы ты почувствовал себя виноватым и ответственным за всю вашу семью.
Он снова отвернулся. Это был его коронный прием — уходить от разговора, замыкаться, делать вид, что он оглох. Вика знала, что сейчас он молчит, а завтра утром, пока она будет в душе, тихо переведет деньги сестре с кредитной карты. А ей потом придется снова перекраивать их и без того хрупкий бюджет, чтобы закрыть этот долг.
— Я не дам тебе этого сделать, — сказала она тихо, но твердо. — Я заблокирую кредитку. И если ты возьмешь деньги из наших общих сбережений, я… — она запнулась, подыскивая слова. Угрожать было глупо. Что она сделает? Уйдет? Куда? На съемную комнату, оставив ему эту квартиру, за которую сама же и платит? — Олег, пожалуйста, — голос ее смягчился. — Пойми, дело не в жадности. Дело в нас. В нашем будущем. Этот телефон — это не просто подарок. Это символ того, что твоя семья для тебя важнее, чем наша.
Он вздрогнул, словно она его ударила.
— Это неправда. Ты прекрасно знаешь, что это неправда.
— Тогда докажи! — воскликнула она. — Скажи своей сестре «нет». Твердое, взрослое «нет». Объясни ей, что у тебя своя жизнь, своя семья и свои финансовые обязательства. Мы можем купить Ромке хороший подарок, но по нашим средствам. Книгу, конструктор, настольную игру. Но не телефон за твою месячную зарплату!
Олег тяжело вздохнул и вышел из кухни. Вика осталась одна. Она села на табурет и обхватила голову руками. Господи, как же она устала от этой борьбы. Это была не война, нет. Это была партизанская вылазка на ее территорию, которую она раз за разом отбивала, теряя силы и веру в то, что когда-нибудь это закончится.
Вечером Олег вел себя так, будто утреннего разговора не было. Он смотрел с ней фильм, приобняв за плечи, шутил. Вика напряженно молчала, ожидая подвоха. Подвох случился на следующий день. Ей на телефон пришло уведомление от банка: «Покупка на сумму 54 000 рублей». Она застыла посреди холла клиники, чувствуя, как леденеют пальцы. Это была их общая «подушка безопасности», деньги, которые они откладывали на случай непредвиденных обстоятельств. Он сделал это. Втихаря, как вор.
Весь оставшийся день она работала на автомате, с трудом сдерживая слезы. Унижение, обида и бессилие смешались в тугой, горький ком в горле. Она не знала, что делать. Устроить скандал? Но что это изменит? Он уже потратил деньги. Молчать? Но это значило бы проглотить предательство и позволить ему делать так и дальше.
Домой она шла пешком, хотя обычно ехала на автобусе. Ей нужно было время, чтобы подумать. Она представляла себе лицо Олега, когда она покажет ему эту смс. Он снова будет смотреть на нее своим щенячьим взглядом, говорить, что так получилось, что Ира его довела, что он все вернет. И она почти физически ощущала, как ее собственная решимость тает под этим взглядом. Она любила его. Но любовь не должна была быть слепой и всепрощающей.
Олег был уже дома. Он суетился на кухне, готовил ужин. Увидев Вику, он радостно улыбнулся.
— А я тут пасту решил приготовить! Твою любимую, с грибами.
Вика молча сняла пальто, прошла в комнату и села на диван. Она достала телефон и протянула его мужу.
— Объясни.
Улыбка сползла с его лица. Он посмотрел на экран, и щеки его залил густой румянец.
— Вика, я… я все объясню.
— Я слушаю, — ее голос был абсолютно бесцветным.
— Ира позвонила утром… Она плакала. Говорила, что Ромка совсем от рук отбился, связался с плохой компанией. Что этот телефон — единственный способ как-то наладить с ним контакт, стать для него другом…
— И ты поверил в этот бред? — Вика рассмеялась сухим, лающим смехом. — Ты правда думаешь, что телефон может заменить родительское внимание и воспитание? Олег, ты такой наивный, это просто поразительно!
— Прекрати! — он повысил голос. — Это моя сестра, и я ей верю! Ты просто ее не любишь, вот и все. Ты с самого начала была против моей семьи.
— Я не против твоей семьи! — взорвалась Вика. — Я против того, чтобы твоя семья жила за наш счет! Я против того, чтобы ты врал мне и воровал наши общие деньги! Да, воровал! Потому что ты взял их без моего согласия!
Они кричали друг на друга, впервые за все годы их совместной жизни. Вика выплескивала все, что накопилось: и прошлогодний планшет, и деньги «в долг» для мужа Ирины на «срочное лечение зубов», которые им так и не вернули, и бесконечные просьбы посидеть с Ромкой, потому что Ире «нужно развеяться». Олег защищался, обвиняя ее в черствости, эгоизме и неуважении к его родным.
В разгар ссоры в прихожей зазвонил телефон. Городской. Им почти никто не пользовался, кроме его матери, Светланы Петровны. Олег бросился к аппарату, словно это был спасательный круг.
— Да, мам… Нет, все нормально… Да, дома… — он говорил сдавленным голосом, искоса поглядывая на Вику.
Она слышала гудящий, недовольный голос свекрови в трубке. Светлана Петровна никогда не кричала. Она говорила тихо и вкрадчиво, но от ее слов веяло холодом. Она была мастером пассивной агрессии.
— Что случилось, Олежек? У тебя голос такой… Вика опять недовольна? Я же говорила тебе, эта девочка слишком практичная. У нее в голове одни цифры. Она не понимает, что такое настоящие семейные узы.
Вика застыла. Значит, Ира уже успела пожаловаться матери, а та, в свою очередь, решила «промыть мозги» сыну. Это была их обычная тактика: действовать единым фронтом.
— Мам, перестань, — пробормотал Олег. — Вика тут ни при чем.
— Как это ни при чем? Ирочка мне все рассказала. Ребенок страдает, а она из-за каких-то бумажек готова удавиться. Разве так поступают в семье? Твой отец, царство ему небесное, последнюю рубашку бы снял ради сестры. А ты… ты под каблуком у жены оказался.
Каждое слово свекрови было как ядовитая стрела. Вика видела, как съеживается Олег, как он опускает плечи. Он всегда был слаб перед матерью. Она вырастила его с установкой, что он, как единственный мужчина после смерти отца, несет ответственность за нее и за сестру. Ира была младшей, болезненной, и Олег с детства привык ее опекать и во всем ей уступать.
— Мам, давай потом поговорим, — он хотел закончить разговор, но Светлана Петровна была неумолима.
— Нет, мы поговорим сейчас. Ты должен помочь сестре. Это твой долг. Ира — твоя кровь. А жена… жены приходят и уходят, а семья остается.
Последняя фраза прозвучала как приговор. Вика смотрела на мужа, и в ее взгляде была последняя, отчаянная мольба: «Не соглашайся, не предавай меня снова». Олег поднял на нее глаза, полные тоски и безысходности. Он был загнан в угол, разрываясь между долгом перед матерью и сестрой и любовью к жене.
— Я знаю, мама, — тихо сказал он в трубку. — Я все знаю. Я уже все сделал.
Вика молча отвернулась и пошла в спальню. Она закрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной. Слезы, которые она сдерживала весь день, хлынули из глаз. Но это были не слезы обиды. Это были слезы прощания. Она плакала не о деньгах и не о телефоне. Она плакала о своей разрушенной мечте о крепкой семье, о своей любви, которая оказалась недостаточно сильной, чтобы выстоять против клана его родственников. Он выбрал их. Снова.
Она не стала собирать вещи и уходить, хлопнув дверью. Это было бы слишком просто, слишком драматично. Нет, она осталась. Но что-то внутри нее умерло в тот вечер. Что-то очень важное, что составляло основу их отношений.
На следующий день она пошла в банк и открыла личный счет, на который перевела свою зарплатную карту. Она начала вести собственный бюджет, откладывая деньги на свое, отдельное будущее. Она по-прежнему жила с Олегом в одной квартире, спала с ним в одной постели, готовила ему ужины. Но между ними выросла невидимая стена. Он чувствовал это и страдал. Он пытался пробиться через эту стену, дарил ей цветы, приглашал в кино, говорил о любви. Вика принимала его ухаживания с вежливой улыбкой, но ее глаза оставались холодными и отстраненными.
Она больше никогда не спрашивала его о деньгах и не интересовалась делами его семьи. Когда звонила свекровь, Вика просто передавала трубку мужу и уходила в другую комнату. Она вычеркнула их из своей жизни. Они добились своего — Олег снова был полностью в их распоряжении. Он оплачивал прихоти сестры, выслушивал нравоучения матери, решал их бесконечные проблемы. А взамен получал холодную пустоту в собственном доме.
Однажды вечером, спустя несколько месяцев, он не выдержал.
— Вика, я так больше не могу, — сказал он, садясь на край кровати, где она читала книгу. — Поговори со мной. Накричи, ударь, что угодно! Только не молчи.
Она оторвалась от книги и посмотрела на него долгим, внимательным взглядом.
— А о чем говорить, Олег? Все уже сказано. Ты сделал свой выбор. Я сделала свой.
— Но я люблю тебя! Я хочу, чтобы все было как раньше!
— Как раньше уже не будет, — она спокойно закрыла книгу. — Раньше я верила, что у нас есть «мы». Общая жизнь, общие цели, общее будущее. А потом я поняла, что есть ты и твоя семья. А я — так, временное приложение. Ты сам позволил своей матери сказать, что жены приходят и уходят. Возможно, она была права.
Он смотрел на нее, и в его глазах стояли слезы. Он наконец-то понял, что потерял. Не деньги, не доверие. Он потерял ее, свою Вику. Ту теплую, любящую, понимающую женщину, которая готова была делить с ним все тяготы жизни. Он променял ее на минутное спокойствие, на одобрение матери и радость сестры от новой игрушки для ее сына.
Они продолжали жить вместе. Ипотеку они выплачивали теперь почти порознь — Вика вносила свою долю со своего счета, он — свою. Для посторонних они по-прежнему были семьей. Но оба знали, что это лишь фасад, за которым скрывается ледяная пустыня. Вика копила деньги. Не на отпуск или новую машину. Она копила на первый взнос на свою собственную, отдельную ипотеку. И знала, что однажды она уйдет. Тихо, без скандалов и упреков. Просто закроет за собой дверь квартиры, которая так и не стала для нее настоящим домом.
