— Игорь, это опять она?
Голос Марины был тихим, почти безэмоциональным, но Игорю показалось, что в нем прозвенела натянутая до предела струна. Он сидел на краю дивана, ссутулившись, и смотрел на экран погасшего телефона.
— Мариша, ну что ты начинаешь, — устало произнес он, не поворачивая головы. — Маме помощь нужна.
— Помощь, — повторила Марина, как эхо. Она стояла в дверях гостиной, скрестив руки на груди. На ней был простой домашний халат, но держалась она так, словно на ней вечернее платье. — Третий раз за два месяца. Игорь, у нас ипотека. У нас машина в кредит. Мы собирались в отпуск летом, помнишь? Или уже не собираемся?
Игорь наконец поднял на нее глаза. Взгляд у него был затравленный, как у человека, которого разрывают на части.
— У нее крыша течет. Буквально. После дождей пятно на потолке пошло. Нужно срочно перекрывать, пока все не сгнило. Ты же знаешь ее пенсию.
— Я знаю ее пенсию. Я также знаю, что в прошлом месяце у нее «ломался котел», на который ушло сорок тысяч. А перед этим ей срочно понадобилось «поменять все трубы в ванной», потому что старые вот-вот лопнут. Это еще тридцать пять. Игорь, мы не печатаем деньги.
Он встал, прошелся по комнате, взъерошив пятерней свои русые волосы. Он был высоким, немного нескладным, с добрыми и вечно виноватыми глазами.
— Марина, это мама. Я не могу ей отказать. Она одна.
— У нее есть еще один сын, — тихо, но отчетливо произнесла Марина. — Твой старший брат Леонид. Почему он никогда не участвует в «ремонте крыши»?
Игорь поморщился, словно от зубной боли.
— Ты же знаешь Леню. У него вечно то одно, то другое. С работы уволили, жена ушла, алименты… Он сам едва концы с концами сводит.
— Очень удобно, — хмыкнула Марина. — Быть таким безответственным очень удобно. Вся ответственность ложится на тебя. А значит, и на нашу семью.
Она подошла к нему, заглянула в глаза. Ее взгляд смягчился.
— Игореш, я не против помогать. Правда. Но это превращается в какую-то черную дыру. Мы работаем на двух работах, чтобы обеспечить себе нормальную жизнь, а все наши накопления улетают на бесконечные «срочные нужды» Тамары Павловны. Может, стоит съездить и посмотреть на эту крышу? Пригласить мастера, составить смету?
— Зачем? — искренне удивился Игорь. — Она уже нашла бригаду. Говорит, какие-то знакомые знакомых, сделают недорого. Всего сто тысяч.
Марина молча отошла к окну. Сто тысяч. Это были их отпускные деньги. Все до копейки. Она смотрела на огни ночного города и чувствовала, как внутри закипает глухое, холодное раздражение. Дело было не в деньгах. Точнее, не только в них. Дело было в этой слепой, безоговорочной вере Игоря каждому слову своей матери.
Тамара Павловна, свекровь Марины, была женщиной из тех, кого принято называть «божий одуванчик». Невысокая, худенькая, с аккуратным пучком седых волос на затылке и выцветшими, но цепкими глазами. Она говорила тихим, мелодичным голосом, часто вздыхала и жаловалась на давление. При встречах она всегда называла Марину «деточка» или «Мариночка», приносила баночку собственноручно сваренного варенья и с сокрушенным видом рассказывала, как ей одиноко в ее маленькой квартирке на другом конце города.
Она никогда не повышала голос, не лезла с советами и не критиковала Маринину стряпню. Она была идеальной свекровью. На первый взгляд. Но Марина с самого начала их с Игорем семейной жизни чувствовала какой-то подвох. Эта кротость и смирение казались ей маской, за которой скрывался холодный, расчетливый ум.
В этот раз Марина решила пойти до конца.
— Хорошо, — сказала она мужу на следующее утро, когда он, не выспавшийся и хмурый, пил кофе перед работой. — Давай дадим ей эти деньги. Но у меня одно условие.
Игорь напрягся.
— Какое?
— Мы поедем к ней в эти выходные. Все вместе. Поможем с уборкой после ремонта, посмотрим, как сделали. Я хочу своими глазами увидеть эту новую крышу, за которую мы заплатили.
Он с облегчением выдохнул.
— Конечно. Разумеется, поедем. Я и сам хотел предложить. Мама будет рада.
Всю неделю Марина жила как на иголках. Она работала в аптеке, и обычно монотонная работа — отпускать лекарства, консультировать покупателей, разбирать поставки — ее успокаивала. Но не в этот раз. Она то и дело ловила себя на том, что мысленно прокручивает в голове предстоящий визит. Она чувствовала себя ищейкой, и это было ей противно. Но отступить она уже не могла. Что-то внутри подсказывало ей, что она на пороге неприятного открытия.
В субботу утром они загрузили в машину пакеты с продуктами и поехали к Тамаре Павловне. Игорь был в приподнятом настроении — он сделал то, что считал правильным, выполнил свой сыновий долг, и теперь его совесть была чиста. Он даже включил музыку и пытался подпевать, но Марина молчала, глядя в окно на проплывающие мимо унылые пейзажи промзоны.
Квартира Тамары Павловны встретила их запахом валокордина и чего-то сладкого, печеного. Сама хозяйка выплыла из комнаты, прижимая руку к сердцу.
— Деточки мои приехали! А я уж заждалась вся. Игореша, сынок, как ты? Не устал? Мариночка, какая ты бледненькая, совсем себя не бережешь.
Она суетилась, обнимала их, заглядывала в глаза. Марина вежливо улыбнулась и протянула пакеты.
— Это вам, Тамара Павловна. Тут молоко, творог, немного фруктов.
— Ой, зачем же, милая, тратились! У меня все есть. Ну, проходите, проходите в комнату, я сейчас чайник поставлю.
Они прошли в небольшую, тщательно убранную гостиную. Все было на своих местах: салфеточка на телевизоре, фарфоровые слоники на комоде, стопка газет на журнальном столике. Марина скользнула взглядом по потолку. Он был идеально белый. Никаких пятен, разводов или следов недавнего потопа.
— Мам, а где… — начал было Игорь, тоже с удивлением разглядывая потолок.
— Ах, это! — всплеснула руками Тамара Павловна, появляясь в дверях с подносом. — Представляете, какая история! Пришли эти мастера, посмотрели и говорят: «Павловна, да у тебя не крыша течет, это соседи сверху!» Оказывается, у них труба в стене прохудилась! Они уже все починили, извинялись так. А я-то, старая, переполошилась, вас зря только беспокоила.
Она поставила поднос на стол. На нем дымились чашки, стояла вазочка с тем самым вареньем и тарелка с нарезанным кексом.
Марина смотрела на нее во все глаза. История была гладкой, правдоподобной. Но что-то в ней не сходилось.
— Так значит, ремонт крыши не понадобился? — медленно спросила она, чувствуя, как холодеют пальцы.
— Не понадобился, деточка, представляешь! — радостно сообщила свекровь. — Какая удача!
— Удача, — кивнула Марина. — А деньги… которые Игорь вам перевел? Сто тысяч? Вы ведь их вернете?
В комнате повисла тишина. Даже Игорь, до этого момента расслабленный, напрягся и посмотрел на мать.
Тамара Павловна вдруг как-то сникла, осунулась. Она медленно опустилась на стул, достала из кармана халата платочек и промокнула уголки глаз.
— Ох, деточки… Тут такое дело… Я так разволновалась со всей этой историей, давление подскочило, в глазах потемнело… Врача вызывала. Он посмотрел на меня и говорит: «Тамара Павловна, вам срочно нужно в санаторий. Подлечиться, нервы в порядок привести. Иначе до беды недолго». А путевки-то какие дорогие сейчас…
Она подняла на них полные слез глаза.
— Я подумала, раз уж так вышло с крышей, может, это знак? Что нужно о здоровье подумать. И я… я купила путевку. В Кисловодск. На следующей неделе уезжаю. Вы же не будете против, детки? Это ведь для моего же блага.
Игорь растерянно смотрел то на мать, то на жену. Он уже был готов кивнуть, согласиться, сказать, что, конечно же, мама, твое здоровье важнее всего. Но он увидел лицо Марины. Оно было бледным и жестким, как маска.
— В какой санаторий? — спросила она ледяным тоном.
— «Целебный нарзан», — тут же ответила Тамара Павловна, немного оживившись. — Очень хороший, мне его Нина Петровна с третьего этажа советовала.
Марина достала свой телефон. Пальцы быстро забегали по экрану. Игорь и его мать молча следили за ней. Через полминуты она подняла голову.
— Я только что посмотрела цены. Самая дорогая путевка в «Целебный нарзан» на две недели с полным пансионом и лечением стоит шестьдесят тысяч рублей. Тамара Павловна, куда вы дели остальные сорок?
Воздух в комнате стал густым и тяжелым. Тамара Павловна смотрела на невестку с нескрываемой враждебностью. Маска «божьего одуванчика» слетела, и под ней оказалось жесткое, властное лицо.
— Ты что себе позволяешь? — прошипела она. — Считать мои деньги? В мой дом пришла и устраиваешь допрос?
— Это не ваши деньги, — так же тихо, но твердо ответила Марина. — Это деньги нашей семьи. И я имею право знать, на что они тратятся.
— Марин, прекрати, — вмешался Игорь, беря жену за руку. Его лицо выражало крайнюю степень смятения. — Мама…
— Что «мама»? — не унималась свекровь, теперь уже обращаясь к сыну. — Ты посмотри, кого ты в дом привел! Расчетливая, бессердечная! Ей для родной матери денег жалко! Я тебя растила, ночей не спала, последнее отдавала, а она… она меня в нищете сгноить готова!
Она снова поднесла платок к глазам, но на этот раз слез не было. Ее плечи мелко подрагивали в беззвучных рыданиях. Это был спектакль, и Марина это понимала. Но Игорь, ее добрый, любящий Игорь, снова попался на крючок.
— Мама, успокойся, пожалуйста, — он гладил ее по плечу. — Марина не это имела в виду. Мы просто волнуемся.
— Я все прекрасно поняла! — отрезала Тамара Павловна. — Не нужно мне ваших подачек! Забирайте свои деньги! Я и без вашего санатория проживу. Может, и недолго осталось, так хоть похороните по-человечески!
Это был удар ниже пояса, и он достиг цели. Игорь побледнел.
— Мама, не говори так!
Марина молча наблюдала за этой сценой. Она поняла, что проиграла. Прямо сейчас, в этой душной комнате, пахнущей валокордином, она проиграла битву за своего мужа. Он никогда не поверит ей. Он всегда будет выбирать мать. Не потому, что он «маменькин сынок», как в глупых анекдотах. А потому, что он хороший, порядочный человек, воспитанный с чувством долга. И его мать беззастенчиво этим пользовалась.
Она развернулась и пошла к выходу.
— Марина, ты куда? — крикнул ей в спину Игорь.
— Домой, — не оборачиваясь, бросила она. — Мне нужно побыть одной.
Она не стала его ждать. Вызвала такси и уехала, оставив его утешать «несчастную», обманутую мать. Всю дорогу домой она смотрела в окно невидящими глазами. Она не плакала. Внутри была выжженная пустыня. Вопрос «куда делись сорок тысяч» так и остался висеть в воздухе, но теперь он казался ей не таким уж и важным. Важным было другое: ее семья трещала по швам, и виной тому была тихая, милая старушка с ангельским лицом и повадками профессионального манипулятора.
Игорь вернулся поздно вечером. Он выглядел измотанным. Молча прошел на кухню, налил себе стакан воды. Марина сидела в кресле в гостиной и читала книгу. Точнее, делала вид, что читает.
— Она все объяснила, — глухо сказал он, не глядя на нее.
Марина не ответила, лишь перевернула страницу.
— Она… она отдала эти деньги Лене. У него опять проблемы. Какие-то долги, ему угрожали. Она испугалась и отдала. Просила мне не говорить, чтобы я не волновался.
Марина закрыла книгу.
— Она тебе так сказала?
— Да. Она плакала. Говорит, не знала, как быть. Боялась за него.
— А ты ей поверил?
Игорь наконец посмотрел на нее. В его глазах была мольба.
— Марин, а почему я не должен ей верить? Это же логично. Леня всегда был… таким.
— Логично, — кивнула Марина. — Всегда виноват безответственный Леня, которого никто не видит. Очень удобно. Игорь, скажи честно. Ты хоть раз за последние пять лет разговаривал с братом? Ты знаешь, где он живет, чем занимается?
Игорь замялся.
— Ну… мы созваниваемся по праздникам. Он… он где-то на севере работает, вахтовым методом.
— А Тамара Павловна с ним часто общается?
— Конечно! Она же мать. Говорит, почти каждый день созваниваются.
Марина усмехнулась. Усмешка получилась кривой и злой.
— Тогда у меня для тебя новость. Я сегодня, пока тебя ждала, сделала одну вещь. Нашла в старой записной книжке телефон жены твоего брата. Бывшей жены. Кати. И позвонила ей.
Игорь застыл со стаканом в руке.
— Зачем?
— Просто так. Поболтать. Узнать, как дела. И она мне рассказала много интересного. Например, что Леонид уже три года живет с ней и их сыном. Они снова сошлись. Он работает на местном заводе мастером цеха, не пьет, получает хорошую зарплату. Никаких долгов у него нет. И самое главное, — Марина сделала паузу, глядя мужу прямо в глаза. — С матерью он не общается. Совсем. После того, как она пять лет назад пыталась отсудить у них квартиру, которую им подарил на свадьбу его отец.
Тишина в кухне стала оглушительной. Было слышно только, как тикают часы на стене.
Игорь медленно опустил стакан на стол. Вода выплеснулась, но он даже не заметил. Его лицо медленно меняло цвет, становясь пепельно-серым.
— Это… это неправда, — прошептал он. — Катя врет. Она всегда ненавидела маму.
— А может, не врет? — спросила Марина. — Может, врет кто-то другой? На протяжении многих лет. Врет тебе в лицо, пользуясь твоей добротой и доверчивостью.
Она встала и подошла к нему. Впервые за весь день она почувствовала не злость, а острую, пронзительную жалость к этому большому, сильному мужчине, который сейчас выглядел как потерянный ребенок.
— Игорь, я не знаю, куда на самом деле уходят наши деньги. Может, она их просто копит. Может, тратит на что-то, о чем мы не знаем. Но это уже неважно. Важно то, что она построила вокруг себя мир из лжи, и ты в этом мире — главный ресурс. Она придумала себе образ жертвы, придумала «плохого» сына Леню, чтобы на его фоне ты, «хороший» сын, выглядел еще лучше и был готов на все.
Он молчал. Он просто смотрел в одну точку, и Марина видела, как в его сознании рушится привычная картина мира. Как трескается и осыпается штукатуркой образ святой, любящей матери.
— Я не прошу тебя выбирать между мной и ней, — тихо сказала Марина, кладя руку ему на плечо. — Я прошу тебя выбрать правду. Просто открой глаза. Пожалуйста.
Следующие несколько дней были похожи на затишье перед бурей. Игорь стал молчаливым и замкнутым. Он ходил на работу, возвращался, ужинал и садился за компьютер, бездумно листая новостные сайты. Он больше не звонил матери каждый вечер. Когда звонила она, он отвечал односложно и быстро заканчивал разговор.
Марина не трогала его. Она понимала, какой сложный процесс сейчас происходит у него внутри. Это было похоже на болезненную операцию без наркоза — ампутацию иллюзий.
Развязка наступила в четверг. Игорь вернулся с работы раньше обычного. Марина была на кухне, готовила ужин. Он вошел, молча сел за стол. В руках у него был какой-то сложенный вчетверо лист бумаги.
— Я съездил в банк, — сказал он глухим голосом.
Марина выключила плиту и повернулась к нему.
— Я взял выписку по маминому счету. Тому, на который я переводил деньги. Она давала мне доверенность год назад, когда лежала в больнице, чтобы я мог оплачивать ее коммуналку. С тех пор я ее не отменял.
Он развернул лист. Это была банковская распечатка. Он положил ее на стол перед Мариной.
— Смотри.
Марина взяла лист. Это была детализация операций за последние полгода. Поступления от Игоря — те самые сорок, тридцать пять и другие, более мелкие суммы. А дальше — расходы. И это были не санатории и не бригады по ремонту крыш.
«Интернет-магазин OZON. Заказ №… Сумма: 18 500 руб.»
«Интернет-магазин Lamoda. Заказ №… Сумма: 24 000 руб.»
«Ювелирный салон «Золотой век». Покупка. Сумма: 32 000 руб.»
И так далее. Платья, косметика, дорогие сумки, золотые сережки. И вишенка на торте — несколько переводов по пять-десять тысяч на карту некой Антонины Викторовны К. с пометкой «возврат долга».
— Кто такая Антонина Викторовна? — спросила Марина, хотя уже догадывалась.
— Это ее подруга, соседка. Та самая Нина Петровна с третьего этажа, которая посоветовала санаторий. Только ее зовут Антонина Викторовна. Мама, видимо, занимает у нее, а потом отдает с наших денег, чтобы мы не знали, на что она тратит.
Он откинулся на спинку стула и закрыл лицо руками.
— Она врала мне. Всегда. Про все. Про Леньку, про болезни, про крышу… Зачем?
Марина села напротив. Она не чувствовала злорадства или удовлетворения. Только горечь.
— Потому что могла, — просто ответила она. — Ты позволял. Ты создал для нее идеальные условия.
Он убрал руки от лица. Глаза у него были красные.
— Что теперь делать?
— Решать тебе, — сказала Марина. — Это твоя мать.
Он долго молчал, глядя на распечатку, словно не веря своим глазам. Потом решительно встал.
— Я должен с ней поговорить.
— Сейчас?
— Да. Сейчас. Иначе я сойду с ума.
Он поехал один. Марина не навязывалась. Это был его разговор, его боль, его разочарование. Она осталась дома, но не находила себе места. Ходила из комнаты в комнату, машинально протирала пыль, переставляла книги. Прошел час, потом второй. Наконец, около полуночи, она услышала, как ключ поворачивается в замке.
Игорь вошел в квартиру. Он был спокоен. Страшно спокоен. Это было спокойствие человека, который прошел через ад и вышел с другой стороны, оставив там часть своей души.
— Ну что? — тихо спросила Марина.
Он прошел в гостиную, сел в кресло.
— Я показал ей выписку.
— И что она?
Игорь криво усмехнулся.
— Сначала все отрицала. Говорила, что это подделка, что ты меня настроила, что это твои интриги. Потом, когда поняла, что я не отступлю, начала плакать. Говорить, что она несчастная старая женщина, которой хочется хоть немного радости в жизни. Что она всю жизнь на нас положила, а теперь не может себе позволить новое платье.
Он перевел дух.
— Сказала, что Ленька — неблагодарный, а я — единственный, кто ее понимает. Что она врала мне для моего же блага, чтобы не расстраивать мелочами. Что я должен понять и простить.
— А ты? — затаив дыхание, спросила Марина.
Игорь посмотрел на нее долгим, тяжелым взглядом.
— А я сказал ей, что больше не дам ни копейки. Ни на «ремонт», ни на «лечение», ни на «новое платье». Сказал, что моя семья — это ты и наши будущие дети. И я не позволю ее разрушить. Сказал, что звонить ей буду раз в неделю, по воскресеньям, чтобы узнать, жива ли она. И все.
Он замолчал. Марина тоже молчала, переваривая услышанное. Она не ожидала от него такой жесткости.
— Она прокляла меня, — будничным тоном добавил Игорь. — Сказала, что я не сын ей больше. Что ты меня околдовала. Что мы еще приползем к ней на коленях.
Он встал, подошел к окну и долго смотрел в темноту.
— Знаешь, я не чувствую себя виноватым. И даже злости не чувствую. Только пустоту. Как будто что-то важное, что было во мне всю жизнь, просто вырвали с корнем.
Марина подошла к нему и впервые за много дней обняла его со спины, прижавшись щекой к его напряженной спине. Он накрыл ее руки своей. Они стояли так долго, в тишине. В этой тишине не было прежней неловкости или напряжения. В ней была общая боль и робкая надежда на то, что они смогут все преодолеть. Вместе.
Это не был счастливый конец. Это вообще не был конец. Это было начало чего-то нового. Трудного, болезненного, но честного. Начало жизни без лжи, без манипуляций и без вечно текущей крыши, которой никогда не было. Начало их собственной, отдельной семьи.
