Наглая родственница

Валентина Петровна просыпалась рано. Даже в выходной. Её организм не признавал праздности — привычка, выработанная десятилетиями: сначала — работа в больнице, потом — уход за больным мужем, теперь — дом, тишина, герань на окне и тихий голос из радиоприёмника.

Она не жаловалась. Наоборот. Валентина ценила одиночество, но не чувствовала себя одинокой. У неё были свои ритуалы: утренний чай с лимоном, проверка новостей по телевизору, неспешный обход квартиры, звонок подруге Кларе, прогулка у парка.

Жизнь шла ровно, словно отлаженные часики. И, возможно, так бы и продолжалось, если бы не один телефонный звонок.

— Тётя Валя, — голос Ирины был напряжённым, срывающимся, — я… я не могу больше. Мы с Сашей расстались. Он выгнал нас. У меня двое детей на руках и ноль вариантов. Мы приедем к тебе. Можно?

Можно? Сказать «нет» Валентина не могла. Как можно отказать племяннице, которую она почти растила после смерти её матери, своей младшей сестры? Тогда Ирине было семь. Сейчас — тридцать восемь. Почти сорок. Но в тот момент в телефоне снова прозвучал голос той самой семилетней девочки.

Ирина приехала вечером. Вместе с Артёмом и Тимошкой. Один — угрюмый подросток, молчаливый и вечно залипший в телефоне. Второй — неугомонный, как заводной, рассыпал игрушки по полу и бегал босиком, крича: «А где тут батут?»

— Это временно, тётя, — сказала Ирина, целуя Валентину в щёку. — Я только на ноги встану, сразу решу вопрос с жильём.

— Конечно, Ирочка. Я понимаю. Отдохни пока.

Первые дни Валентина ещё пыталась сохранять привычный уклад. Она подбирала вещи за детьми, гладила одежду Ирине, готовила её любимую гречку с курицей. Но всё чаще она замечала, как меняется воздух в квартире: он становился плотным, чужим, шумным.

Игрушки в ванной, крошки на диване, капли зубной пасты на зеркале, вечно занятая ванная. Ирина не работала. «Я в поиске», — говорила она, листая ленту на телефоне.

— Ирин, может, стоит на подработку сходить? — осторожно начала как-то Валентина.

— Мам, то есть… тётя, — Ирина закатила глаза, — ты же понимаешь, в какой я яме. Не дави, ладно?

«Не дави». Валентина молчала. Но внутри уже было тесно.

Тот вечер она запомнит надолго.

Была пятница. Тимошка нашёл на шкафу старую шкатулку — лаковую, с золотыми узорами. Подарок от отца. Память о детстве. Он запустил её как машинку — и уронил. Крышка откололась, механизм перестал петь.

Валентина вошла в комнату и увидела, как Артём смеётся, Тимошка визжит, а по полу катится обломок крышки.

— Что вы наделали?! — впервые за месяц она закричала. — Это была память! Это было моё!

— Чего ты так заводишься? — равнодушно бросила Ирина. — Дети. Подумаешь, какая-то коробка.

— Не коробка. Это моя жизнь.

Она не сказала больше ни слова. Вышла. Села в кухне. Смотрела в одну точку.

На следующее утро Валентина проснулась с чувством, что задохнулась во сне. Лёгкие не слушались, голова гудела.

— Хватит, — прошептала она сама себе. — Я устала.

В тот же день она решила.

Вечером, когда дети уснули, а Ирина снова сидела на кухне с телефоном и съедала макароны из кастрюли, Валентина села напротив.

— Мы должны поговорить.

— Только не начинай — отмахнулась племянница.

—Начну и ещё как начну. Потому что я больше не выдержу. Ты обещала, что это временно. Ты живёшь в свое удовольствие .А я живу в аду.

— То есть ты выгоняешь нас?

— Я не выгоняю. Я спасаю себя. Я тебя люблю. Но я не обязана жертвовать собой. У тебя есть месяц. Найди жильё. Я помогу, если нужно, но жить мы больше вместе не будем.

Ирина замолчала. Это была новая Валентина. Не мягкая. Не жертвенная. Но спокойная. Твёрдая.

Через неделю Ирина принесла объявления о квартирах. Ещё через две — подписала договор. Валентина дала ей часть денег на первый месяц аренды. Ирина приняла их молча. Без благодарности, но и без раздражения.

Переезд прошёл без слёз. Артём не попрощался. Тимошка обнял Валентину на прощание. Ирина сказала только:

— Ладно. Спасибо.

В квартире снова воцарилась тишина. Но Валентина не чувствовала радости. Лишь опустошение. Она убиралась два дня подряд, стирала занавески, чистила ковры, вешала новые часы.

На третий день села у окна, налила себе чаю и впервые за месяц включила радиоприёмник.

Прошёл месяц

Когда в дверь позвонили, она не ждала никого.

На пороге стояла Ирина. С буханкой хлеба, пирогом и виноватыми глазами.

— Можно? Мы ненадолго.

Сзади — Артём с пакетом конфет и Тимошка с новой игрушкой.

Они сидели за столом. Пили чай. Разговаривали — тихо, по-настоящему.

— Ты была права, — сказала Ирина. — Я злилась. Но ты была права. Я застряла. Надеялась, что всё само решится. А ты — помогла мне сдвинуться.

Валентина смотрела на неё долго. Потом взяла её за руку.

— Мы все иногда застреваем. Главное — научиться выбираться. И не давать себя топтать. Даже близким.

Они улыбнулись друг другу. Женщины. Родные. Ставшие, наконец, взрослыми.

Оцените статью
Наглая родственница
В каких фильмах снялась дочь Леонида Куравлева Екатерина