Леонида Куравлева знали все. Вернее, всем казалось, что они его знают. Вот же он — сантехник Афоня с тоскливым взглядом, обаятельный вор-рецидивист Жорж Милославский, простоватый шофер Пашка Колокольников. Десятки ролей создали образ человека открытого, где-то плутоватого, но всем понятного.
Тем оглушительнее был контраст между этими всенародно любимыми ролями и настоящим Куравлевым — человеком, который в последние десятилетия жизни сознательно выбрал путь затворника, сторонился публичности и превыше всего ставил собственную совесть. Он мог запросто выйти к незнакомым студентам с подарками, но наотрез отказывался от интервью.
Жил в огромной квартире с видом на Кремль, но настоящим «домом» считал тихий Ярославль. Он был соткан из противоречий, и именно в них кроется разгадка его подлинной личности, гораздо более глубокой и трагичной, чем его самые известные комедийные образы.
«Простой, как полотенце»
Представить себе, что звезда такого масштаба как Куравлёв запросто спустится из своей квартиры в знаменитом Доме на набережной к совершенно незнакомым людям, сегодня практически невозможно. А в 2009 году это было в порядке вещей для Леонида Вячеславовича.
Журналистка Анжелика Пахомова вспоминает, как они с приятелем, студентом-театралом, решили по-простому, без всяких официальных запросов, поздравить кумира с днем рождения. Они просто попросили консьержа сообщить наверх, что артиста хочет поздравить молодежь.
Каково же было их удивление, когда спустя всего четверть часа Куравлев, заметно волнуясь, сам спустился в холл. И не с пустыми руками — он принес для незваных гостей диски, на которых уже стояли его автографы.
Он был искренне обрадован и растроган этим визитом. На вопрос, не отрывают ли они его от праздничного застолья, актер спокойно ответил, что никаких гостей нет, отметили скромно с супругой, позже зайдут дети.
Эта встреча, продлившаяся около часа, разрушала все стереотипы о нём. Куравлев не скучал по былой славе, замечая с гордостью, что она никуда и не делась — на улице его по-прежнему узнают, здороваются, и этого ему вполне хватает.
А свой удивительный для звезды поступок он прокомментировал с обезоруживающей простотой: «Нормальный поступок. Простой, обычный, как полотенце, которым мы каждое утро вытираемся». Куравлёв не строил из себя небожителя, не отгораживался от народа стеной охранников и менеджеров.
Но при этом он четко очерчивал границы своего личного пространства, в которое мало кого пускал. Актёр с удовольствием общался с незнакомыми людьми, но категорически не хотел говорить под диктофон, превращая живой разговор в официальное интервью.
Человек, который ненавидел интервью
Парадоксально, но факт: Куравлев, будучи человеком невероятно интересным и глубоким, панически боялся и не любил журналистов. Точнее, он не любил сам формат интервью. Он прекрасно знал себе цену и не желал выворачивать душу наизнанку ради красивой строчки в газете или эффектного кадра на телевидении.
Сам Куравлёв считал, что зрителю нужен его образ — вечно молодой, энергичный, каким он был на экране. А показывать свою старость, свои недуги и печали он не хотел. «Молодость — она не задерживается, в какой-то момент приходит старость и говорит: «Здравствуйте, я ваша тетя», — с присущей ему иронией говорил он.
В то же время это не мешало ему поддерживать теплые, почти отеческие отношения с теми немногими представителями прессы, кто сумел найти к нему подход. Он мог запросто позвонить журналистке на домашний телефон, чтобы пожурить, что ей «рожать пора», и даже вызывался помочь с поисками жениха. Вот эта его искренняя готовность помочь чужим людям совершенно не вязались с образом угрюмого отшельника, который ему приписывали в последние годы.
Актёр был разным: то грустным и уставшим от всенародного обожания, то вдруг по-мальчишески азартным и предприимчивым, как его Жорж Милославский.
Нелюбовь Леонида Куравлёва к Москве, которая, по его словам, «почернела», была еще одним проявлением его внутреннего разлада. Огромная пятикомнатная квартира с окнами на Кремль, о которой многие могли бы только мечтать, казалась ему тесной и душной. Особенно после ухода жены в 2012 году, когда он остался совсем один.
Настоящим убежищем, местом силы для него стал Ярославль. Город, где снимались «Афоня» и «Иван Васильевич меняет профессию», он называл своим домом. Приближаясь к столице Золотого кольца, он буквально расцветал. Даже отель там был особенный, «Иоанн Васильевич», где каждый номер — живая декорация к фильмам с его участием.
И в этой атмосфере Куравлев преображался, из депрессивного старика превращаясь в того самого, немного лукавого и обаятельного персонажа, которого знала вся страна. Там он вел себя как царь, и, наверное, имел на это полное право.
Шукшин как болевая точка
Была одна тема, при упоминании которой Леонид Вячеславович мгновенно терял своё спокойствие и превращался в яростного, непримиримого бойца. Этой темой был Василий Шукшин. Именно Шукшин, сняв его в картине «Живет такой парень», определил всю его дальнейшую счастливую кинематографическую судьбу.
Куравлев считал этот фильм своей главной работой, гораздо более важной и народной, чем прославившие его гайдаевские комедии. И память о друге и режиссере он защищал ревностно.
Однажды Куравлёв сам позвонил Анжелике Пахомовой, редактору одного известного журнала, который он, к слову, постоянно ругал, но при этом выписывал и внимательно читал. Поводом для звонка стало интервью со второй женой Шукшина, актрисой Лидией Чащиной.
В этой публикации она, мягко говоря, нелестно отзывалась о своём бывшем муже. Куравлев был в ярости. Он не стеснялся в выражениях, обрушившись на актрису, которая, по его мнению, спустя столько лет «разражается ненавистью к великому Шукшину».
Леонид Куравлёв говорил с болью, пересказывая свои разговоры с Василием Макаровичем, который жаловался ему на невыносимый характер Чащиной. Актёр был убежден, что её злоба — лишь обратная сторона неугасшей любви и сожаления об упущенном шансе. В его словах звучала не просто защита друга, а глубокое понимание сложной, мятущейся души Шукшина.
«Трудный Василий Макарович был человек, трудный. Из деревни, из глухой деревни алтайской. А вырос в гиганта, в гиганта добра и желания принести людям счастье», — горячо говорил Куравлев.
Он видел в рассказах Шукшина гениальное понимание русской души.
Не менее категоричен Куравлёв был и в отношении Лидии Федосеевой, которую отказывался называть Федосеевой-Шукшиной. По его личным впечатлениям, ни она не любила Василия Макаровича, ни он её.
Совесть как главный гонорар
В последние годы Куравлёв практически не снимался. И дело было не в отсутствии предложений. Сценарии ему присылали регулярно, сулили хорошие деньги. Но он отказывался. Причина была проста и для современного шоу-бизнеса почти экзотична — совесть. «Я не могу сниматься в том, что нам показывает телеящик.
Оголяются, грабят, бьют. И вот мне такие сценарии присылают», — объяснял он свою позицию. Куравлёв чувствовал огромную ответственность перед своим зрителем и перед народом в целом. По его словам, если бы он снялся хоть в одном из таких фильмов, люди перестали бы с ним здороваться на улице, «и правильно бы сделали».
Леонид Куравлёв жил на скромную пенсию в 14 тысяч рублей и признавался, что накопления на «черный день» потихоньку тают. Иногда ему приходилось соглашаться на творческие вечера, чтобы как-то сводить концы с концами и помогать детям.
Но даже в этих выступлениях он черпал силы. Восторженный приём зрителей, их благодарность за то, что он их не предает, были для него лучшим лекарством. Куравлёв дорожил своей «добротной, хорошей» популярностью и не хотел разменивать ее на сиюминутные выгоды. «С тем и уйду из этого мира», — говорил он, отказываясь от очередного предложения снять о нем фильм.
Своей актерской судьбой Леонид Куравлёв, как ни странно, был не до конца доволен. Из 250 работ по-настоящему он ценил только фильм Шукшина. Пересматривая другие свои картины, он постоянно находил огрехи, корил себя, что «мог бы сыграть лучше». Вечное недовольство собой — это признак большого художника, которому чужда самовлюбленность.
Он презирал нескромность и хамство в искусстве, приводя в пример некоего режиссера, повесившего на кинотеатре плакат «Великий фильм о великой войне». «Да за это надо по-мужски морду бить», — кипятился Куравлев.
Любовь, которая «пошла на посадку»
Центром вселенной Куравлёва, его тихой гаванью на протяжении 53 лет была жена, Нина Васильевна. После её ухода в 2012 году в прессе много писали о его страшной депрессии, о том, что он не смог пережить потерю.
Но сам Куравлев описывал их отношения и свои переживания гораздо тоньше и сложнее. Артист честно признавался в разговоре с журналистами через год после того, как овдовел: «Любовь — это такая зараза… Но она всегда проходит. И у нас прошла. Пошла, так сказать, на посадку».
На самом деле эта фраза совсем не значила, что его чувства к жене остыли. Это была констатация перехода чувства на новый, более высокий уровень. Куравлёв говорил: «Нина была для меня мамой, а я для неё бестолковым сыном.
Но я безумно её любил и люблю до сих пор». Искренность этих слов подтверждалась его поступками. Во время съемок документального фильма он повсюду возил с собой портрет своей любимой Нины в рамочке. И когда думал, что никто не видит, украдкой его целовал. Если же замечал на себе чей-то взгляд, тут же строго командовал: «Не снимать!».
Леонид Куравлев ушёл в 2022 году, оставив после себя десятки бессмертных ролей и образ человека-загадки. Он вроде бы был одновременно и «простым, как полотенце», и сложным, рефлексирующим художником. С одной стороны он наслаждался народной любовью, а с другой — бежал от неё.
Защищал друзей с яростью льва и в то же время нежно, украдкой целовал портрет покойной жены. В его жизни, как в хорошем кино, было всё: и комедия, и драма, и высокая трагедия. Леонид Вячеславович Куравлёв просто жил, стараясь быть порядочным человеком. И, кажется, у него это получилось.
