— А холодец ты куда ставить собралась? На балкон? Там же минус два, он не схватится, Полина. У тебя вечно всё через пень-колоду.
Тамара Ильинична стояла посреди кухни, занимая собой, казалось, всё свободное пространство. На ней была монументальная вязаная жилетка с люрексом, который вспыхивал под лампой тревожными искрами, и юбка такой длины и фасона, что в ней можно было смело идти в разведку по болотам. Она деловито перебирала содержимое холодильника невестки, брезгливо отодвигая банку с горчицей.
Полина, сидя за кухонным столом с чашкой давно остывшего чая, смотрела на этот акт инспекции с ледяным спокойствием снайпера, у которого пока нет приказа стрелять.
— Тамара Ильинична, закройте, пожалуйста, дверцу, — ровно сказала Полина. — Фреон нынче дорог, а компрессор не казенный. И холодца не будет. Мы с Олегом планировали утку и пару салатов. Для двоих этого достаточно.
Свекровь замерла. Медленно, как башня танка, она повернулась к невестке. Лицо её, широкое, с крупными, властными чертами, выражало смесь жалости к убогим и торжества победителя.
— Для двоих? — переспросила она, и в голосе зазвенели металлические нотки. — Милая моя. Ты, видимо, не поняла. Новый год решили встречать у вас. Я уже всю родню позвала. Поставила перед фактом, так сказать.
В кухне повисла тишина, нарушаемая только гудением того самого компрессора. Полина медленно поставила чашку на стол. Звук керамики о дерево прозвучал как выстрел.
— Кого — «всех»? — тихо спросила она.
— Ну как кого? — Тамара Ильинична наконец захлопнула холодильник и уселась на стул напротив, который жалобно скрипнул под её авторитетом. — Сестру мою, тетю Галю из Сызрани с мужем. Племянников, Кольку с Витькой, они с женами будут, у Витьки жена, правда, криворукая, но не выгонять же. Сватов кузины Любы… Ну и, конечно, дядю Мишу. Он баянист, без него праздник — не праздник. Итого человек шестнадцать, может, восемнадцать. С нами двадцать.
Полина моргнула. Потом еще раз.
— Двадцать человек. В двушку. Где мы только закончили ремонт и положили кварц-винил, по которому даже в тапочках ходить страшно — царапается.
— Ой, не начинай! — отмахнулась свекровь, словно отгоняла назойливую муху. — Кварц-винил… Слова-то какие выдумали. Раньше линолеум стелили и плясали до упаду. А спать где? Да господи, матрасы кинем! У дяди Миши спина больная, ему на диван, а молодые и на полу перекантуются. Главное — семья вместе! Я им уже сказала: у Олега квартира — хоромы, жена — хозяйка, стол накроет, примет как родных. Не позорь меня, Полина. Люди уже билеты купили.
В этот момент в замке входной двери заворочался ключ. Пришел Олег…
Олег выглядел как человек, который отработал две смены на заводе металлоконструкций, хотя на самом деле он был ведущим инженером в строительной фирме. Он стряхнул снег с куртки, снял ботинки, аккуратно поставив их на коврик, и вошел в кухню. Атмосфера в помещении была такой плотной, что её можно было резать тем самым ножом для холодца.
Увидев мать, он не удивился, но плечи его опустились еще ниже.
— Мам, привет. Ты чего без звонка?
— А мне к сыну теперь по записи, как в поликлинику? — тут же парировала Тамара Ильинична, поправляя люрекс. — Я новость хорошую принесла. Новый год у вас отмечаем. Родня едет.
Олег замер с полотенцем в руках. Он перевел взгляд с матери на жену. Полина сидела с прямой спиной, и на её лице читалось: «Если ты сейчас скажешь «ну ладно», я подам на развод и заберу кота».
— Нет, — твердо сказал Олег.
Тамара Ильинична поперхнулась воздухом.
— Что значит «нет»?
— То и значит, мам. Мы не будем принимать двадцать человек. У нас не банкетный зал. У нас один санузел. У нас, в конце концов, планы. Мы хотели просто выспаться.
Свекровь начала краснеть. Краска поднималась от шеи, пятнами покрывая щеки. Это был её коронный номер — подготовка к гипертоническому кризу, который обычно заканчивался вызовом скорой, если оппоненты не сдавались.
— Ты… Ты мать родную на порог не пустишь? — задыхаясь, начала она. — Я тете Гале уже пообещала! Она гостинцы везет! Гуся копченого! Ты хочешь, чтобы меня прокляли? Чтобы сказали, что я сына воспитала… черствого сухаря? Это всё она! — палец с крупным золотым перстнем уперся в Полину. — Это она тебя настроила!
— Тамара Ильинична, — голос Полины был спокойным, но жестким, как наждачная бумага. — Олег взрослый мужчина. И это наше общее решение. Мы не готовы.
— Билеты! — взвыла свекровь. — Они уже билеты взяли! Невозвратные! Ты представляешь, какой скандал будет? Дядя Миша всем в деревне раззвонит, что мы зажрались! Что мы — куркули городские!
Олег устало потер переносицу. Он знал свою родню. Дядя Миша действительно мог устроить информационную войну такого масштаба, что стыдно будет приезжать на малую родину еще лет десять. Тетя Галя была танком в юбке, похлеще самой Тамары Ильиничны. Отказать сейчас — значило объявить войну клану, который не берет пленных.
— Мам, зачем ты это сделала? — спросил он тихо. — Зачем ты их позвала, не спросив нас?
— Я хотела как лучше! — рявкнула мать, мгновенно выходя из образа умирающей. — Показать, как ты живешь! Что у тебя всё есть! Что ты человеком стал! А вы… Эгоисты!
Она встала, опрокинув стул.
— Значит так. Или вы принимаете гостей, или я… я уезжаю в деревню, в старый дом, и замерзаю там в одиночестве! И пусть вам будет стыдно, когда меня весной найдут!
Дверь хлопнула так, что зазвенели бокалы в серванте.
Олег сел на место матери.
— Она не поедет в деревню, — сказал он. — Там печка развалилась еще в позапрошлом году.
— Я знаю, — кивнула Полина. — Но родня приедет. Если она им сказала, что тут «всё включено», они приедут. Олег, двадцать человек. У нас новый диван светлый.
— Я куплю чехлы, — мрачно сказал Олег.
— Дело не в чехлах. Дело в принципе. Она нас прогнула.
Полина встала и подошла к окну. Внизу, в свете фонарей, суетились люди, тащили елки, пакеты с мандаринами. Обычная предновогодняя суета. А у них намечался апокалипсис районного масштаба.
— Знаешь, — вдруг сказала Полина, и в её глазах появился недобрый блеск. — А давай их примем.
Олег поперхнулся.
— Ты серьезно? Ты сейчас головой не ударилась?
— Нет. Мы их примем. Но по нашим правилам. Тамара Ильинична хотела показать, как богато мы живем? Отлично. Мы устроим ей показательное выступление. Только режиссером буду я…
За три дня до Нового года Полина развила бурную деятельность. Но не ту, на которую рассчитывала свекровь. Она не металась по магазинам в поисках дешевой колбасы и не варила ведрами овощи на оливье.
Вместо этого она составила таблицу в Экселе.
Когда Тамара Ильинична пришла с очередной инспекцией (и заодно завезти три банки соленых огурцов, которые «обязательно надо поставить на стол»), она застала невестку за странным занятием. Полина распечатывала красивые, виньеточные карточки на плотной бумаге.
— Это что? — подозрительно спросила свекровь. — Салфетки?
— Это меню и расписание, — любезно улыбнулась Полина. — Тамара Ильинична, раз уж мы принимаем такое количество уважаемых гостей, всё должно быть на высшем уровне. Никакого хаоса.
Свекровь взяла карточку.
«Уважаемые гости! Добро пожаловать в резиденцию семьи Смирновых.
Распорядок дня 31 декабря:
18:00 — Торжественная встреча. Сменная обувь обязательна (штраф за проход в сапогах — мытье полов во всей квартире).
19:00 — Фуршет «Легкий бриз».
21:00 — Культурная программа (без баяна, так как соседи вызывают наряд полиции после 23:00, закон города).
23:55 — Речь Президента.
00:30 — Прогулка на свежем воздухе (обязательна для всех, проветривание помещения).»
— Какой еще фуршет? — нахмурилась Тамара Ильинична. — Людям поесть надо! Картошки с мясом, голубцов! Какой бриз?
— Тамара Ильинична, вы же сами сказали: у нас всё богато, по-современному. Сейчас в лучших домах не сидят над тазами с салатом. Это моветон. Будут канапе. Тарталетки. Изысканные закуски.
— Дядя Миша твоими тарталетками даже зуб не замажет! — возмутилась свекровь.
— А для дяди Миши у нас отдельный сюрприз, — загадочно ответила Полина.
Олег, наблюдавший за этим из коридора, старался не рассмеяться. Он знал, что Полина что-то задумала, но пока не понимал всей глубины коварства…
Тридцать первого декабря, ровно в 17:45, домофон зашелся в истерике.
Они ввалились в квартиру как орда. Шумные, румяные с мороза, пахнущие дешевым табаком, поездом и жареной курицей. Тетя Галя — женщина-гора с голосом иерихонской трубы. Дядя Миша — сухой, жилистый мужичок с хитрыми глазками и футляром от баяна под мышкой. Племянники — два здоровых лба, которые тут же начали искать, где бы «приземлиться». И еще какие-то люди, которых Полина видела впервые.
Тамара Ильинична сияла. Она стояла в центре прихожей, как адмирал на мостике, и командовала:
— Галочка, проходи! Витька, не топчи, разувайся! Ох, какие вы молодцы, что добрались!
Полина вышла навстречу. Она была одета не в халат и не в фартук, а в строгое вечернее платье. На ногах — туфли. Этот вид немного сбил гостей с толку.
— Здравствуйте, — сказала она громко и отчетливо. — Добро пожаловать. Прошу всех ознакомиться с правилами дома, они висят вот тут, в рамочке.
Тетя Галя окинула Полину взглядом, в котором читалась оценка стоимости платья и одновременно осуждение за отсутствие муки на носу.
— Ой, какие правила, дочка! Мы ж свои! — прогудела она и двинулась вглубь квартиры, не снимая сапог.
— Стоп! — рявкнул Олег. Он вышел из комнаты, высокий, мрачный, в белой рубашке. — Тетя Галя, разуваемся здесь. Пол новый.
Галя затормозила. Авторитет племянника-инженера всё-таки сработал. Началась долгая, шумная процедура разоблачения. Гора пуховиков росла. Запах поезда усиливался.
Когда все наконец втиснулись в гостиную, там их ждал сюрприз. Стол был. Но на нем не было ни «шубы», ни гор «оливье». Там стояли красивые подносы с крошечными бутербродами, шпажками с оливками и сыром, и нарезанные фрукты. И всё.
Повисла пауза. Дядя Миша почесал затылок.
— А… это… пожрать-то дадут? — спросил он в пустоту.
Тамара Ильинична метнула на невестку испепеляющий взгляд.
— Полиночка, — прошипела она. — Ты что устроила? Где горячее?
— Горячее будет позже, — лучезарно улыбнулась Полина. — А пока — светская беседа. Тамара Ильинична так много рассказывала о ваших успехах, нам с Олегом не терпится послушать.
И тут началось самое интересное.
Полина, ловко маневрируя между гостями с подносом тарталеток, начала задавать вопросы. Но не простые.
— Тетя Галя, Тамара Ильинична говорила, вы дом перестроили? Наверное, дорого обошлось? А ссуду как брали, на дядю Мишу?
Галя поперхнулась оливкой.
— Какую ссуду? Какой дом? Мы крышу только гудроном залили, течет, зараза! Томка, ты чего наплела?
Тамара Ильинична заерзала на диване.
— Ну я… приукрасила немного…
— Витя, — переключилась Полина на племянника. — А правда, что ты теперь начальник цеха? Тамара Ильинична так гордилась!
Витя, который полгода как был безработным и перебивался шабашками, густо покраснел.
— Ну… в перспективе…
— А я слышала, — не унималась Полина, — что вы, Люба, мужу машину подарили на юбилей. Иномарку!
Тишина стала звенящей. Люба посмотрела на своего мужа, который мрачно жевал колбасу с бутерброда размером с ноготь.
— Томка, — пробасил дядя Миша. — Ты чего людям головы морочишь? Мы ж к тебе ехали, думали, ты тут барыня, помощь нужна, может… А ты, выходит, сказки сочиняла?
Оказалось, что мотивация визита была совсем не в «семейном единении». Тамара Ильинична, приезжая в деревню, расписывала жизнь сына и свою собственную в таких красках, что родня решила: «Смирновы богатые, денег у них куры не клюют, надо ехать налаживать мосты, глядишь, Витьку пристроят или денег займут на ремонт».
Полина методично, вежливо, с улыбкой стюардессы падающего самолета, вскрывала ложь свекрови слой за слоем. К десяти вечера атмосфера в комнате изменилась кардинально. Родня, голодная (тарталетки кончились быстро) и раздраженная вскрывшейся правдой, смотрела на Тамару Ильиничну уже не как на благодетельницу, а как на врушку.
— Так значит, Олег не директор фирмы? — уточнял Витя, глядя на брата с укором.
— Ведущий инженер, — спокойно отвечал Олег. — Ипотека еще на десять лет. Кредит за ремонт. Живем на зарплату. Денег в долг не даем, потому что нет.
— А Томка говорила…
— Мама любит фантазировать, — жестко отрезал Олег.
Тамара Ильинична сидела в углу дивана, сдувшаяся, как проколотый шарик. Её власть таяла. Гости, поняв, что поживиться тут нечем, а «поляну» им накрыли в стиле «голодная Европа», начали роптать.
— Жрать охота, — резюмировал дядя Миша. — Томка, у тебя хоть картошка есть?
— Есть, — тихо сказала свекровь.
— Так вари! Чего сидишь, как барыня? Невестка-то вон, фифа, не умеет поди.
И тут произошло неожиданное. Тамара Ильинична, всегда ставившая себя выше кухонной рабсилы в доме сына, была вынуждена встать. Потому что перед лицом своего клана она должна была держать марку хозяйственности.
— Сварю, — буркнула она. — Полина, где кастрюля большая?
— В нижнем ящике, — ответила Полина. — Только аккуратно, она тяжелая.
Следующие два часа до боя курантов Тамара Ильинична, тетя Галя и жена Вити провели на кухне, чистя картошку, нарезая привезенную с собой колбасу и варя пельмени, которые нашлись в морозилке (резерв Олега).
Полина сидела в гостиной, подливала дяде Мише домашнюю настойку (единственное, что она выставила от души) и слушала его байки про рыбалку. Без претензий на богатство и успех, дядя Миша оказался вполне сносным мужиком, просто грубым и простым.
Олег подсел к жене, взял её за руку под столом.
— Ты гений, — шепнул он. — Злая, коварная ведьма. Я тебя обожаю.
— Я просто навела резкость, — ответила Полина. — Твоя мама хотела праздник? Она его получила. Она в центре внимания, она всех кормит. Мечта сбылась…
В полночь, под бой курантов, они пили шампанское. На столе дымилась вареная картошка, посыпанная укропом, лежали шматы сала, привезенного тетей Галей, и стояла гора магазинных пельменей. Изысканные тарталетки были забыты.
Тамара Ильинична, распаренная, с пятном муки на жилетке, выглядела уставшей, но… парадоксально довольной. Она была в своей стихии. Она кормила, она ворчала, она командовала тетей Галей.
— Ну, с Новым годом! — гаркнул дядя Миша.
— С новым счастьем! — отозвался хор.
Когда бокалы опустели, Тамара Ильинична встала, чтобы произнести тост. Она посмотрела на сына, на Полину, на своих шумных родственников.
— Я хотела сказать… — начала она, и голос её дрогнул. Но не театрально, а по-настоящему. — Что главное — это семья. Да, может, мы и не олигархи…
— Да уж точно не олигархи, пельменями кормить на Новый год! — хохотнул Витя.
— Цыц! — прикрикнула на него мать. — Зато мы вместе. И спасибо сыну и… Полине. Что пустили нас, окаянных.
Полина чуть не поперхнулась. Это было признание капитуляции. Частичное, завуалированное, но признание.
— За вас, Тамара Ильинична, — подняла бокал Полина. — За вашу энергию. Без вас мы бы тут со скуки умерли с нашими тарталетками.
Свекровь подозрительно покосилась на нее, ища подвох, но не нашла. Просто кивнула и выпила.
Потом дядя Миша всё-таки достал баян. Соседи начали стучать по батареям ровно через десять минут, но Олег, выйдя на лестничную площадку, как-то договорился. Вернулся он с соседом снизу, который тоже пришел с бутылкой, потому что «у вас тут весело, а моя спит уже».
Кварц-винил выдержал. Диван, накрытый старыми пледами, тоже…
Утром первого января квартира напоминала поле битвы после перемирия. Вповалку спали на полу Витя с женой. Дядя Миша храпел на диване, обняв баян как родное дитя. Тетя Галя оккупировала кресло.
Полина проснулась первой. На кухне было тихо. Гора посуды в раковине вызывала ужас, но это была проблема будущего.
За столом сидела Тамара Ильинична. Она пила рассол и смотрела в окно. Без своего боевого раскраса и без сверкающей жилетки она казалась обычной пожилой женщиной.
— Доброе утро, — сказала Полина.
— Утро, — отозвалась свекровь. — Голова трещит. Мишка вчера переборщил с «Катюшей».
Они помолчали.
— Полина, — вдруг сказала свекровь, не оборачиваясь. — Ты это… прости, что я так навалилась. Просто… ну, скучно мне одной. А они, — она кивнула в сторону комнаты, — хоть и дурные, а свои. И ты… с характером. Я думала, ты слабая. А ты вон как всё вывернула.
— Я просто защищала свою территорию, Тамара Ильинична.
— Защитила, — усмехнулась свекровь. — Молодец. Олега не обижай только.
— И в мыслях не было.
— Ладно. Завтра они уедут. Галя сказала, что у вас в городе делать нечего, скукотища, даже в магазин сходить не с кем.
Полина улыбнулась. Это была победа. Родня больше не видела в их доме «рог изобилия», а значит, следующие набеги будут нескоро.
— Давайте я вам чаю сделаю? С лимоном. Хорошо оттягивает.
— Сделай, — вздохнула Тамара Ильинична. — И там, в пакете, гусь. Копченый. Галя привезла. Порежь, что ли. А то эти троглодиты проснутся — сожрут всё, нам не оставят.
Полина достала гуся. Он пах дымом, чесноком и деревенской жизнью. Настоящий, жирный, вкусный гусь.
— Сейчас порежу, — сказала она. — И посуду мыть не буду. Пусть Витькина жена моет, раз уж она «криворукая», пусть тренируется.
Тамара Ильинична впервые за всё время искренне рассмеялась. Громко, раскатисто, на всю кухню.
— А и правильно! Нечего их баловать. Кварц-винил, говоришь? Хороший пол. Крепкий.
Олег, стоявший в дверях спальни и наблюдавший эту картину, тихо прикрыл дверь. Новый год удался. Странно, криво, шумно, но удался. И главное — никто никого не убил, а мама, кажется, впервые начала уважать его жену. Не любить — это было бы слишком слащаво и неправдоподобно, но уважать как равного противника. А это в семейной жизни порой ценнее любви.
В квартире пахло мандаринами, перегаром, копченым гусем и немного — победой здравого смысла над хаосом. Обычная жизнь.
