— С детства ей всё, а мне — подай, убери и помолчи, — думала Олеся, сидя в машине у родительского подъезда. — А теперь, выходит, и бизнес мой ей нужнее?
Удивительно, как иногда одно слово, неосторожно брошенное в беседе, может сжечь мосты, выстроенные десятилетиями. Хотя… какие там мосты. Хлипкие дощечки были.
Олеся — старшая в семье. С детства была «ответственная», «умная», «надёжная». И пока она мыла полы, носила ведро с картошкой и пекла блины к маминым именинам, её младшая сестра Таня крутилась возле зеркала, пела в расческу и жаловалась, что у неё «от домашки устал мозг».
Всё детство Олеси прошло в заботах. После уроков — забери Таню из школы, отвези на танцы, приготовь ужин, пока мама на работе. Мама медсестра, папа — токарь на заводе. Уставали оба, а Олеся — вроде как девочка взрослая, должна понимать. Понимала.
Таня с детства была другой. Ей всегда требовалось особое внимание. Капризничала, устраивала сцены, обижалась надолго. Умела давить на жалость и устраивать «я никому не нужна, лучше бы меня не было». Родители сгибались перед ней, как перед бурей — лишь бы не было истерики.
А Олеся заталкивала обиду куда-то вглубь. Училась, работала, никогда не просила. Когда поступила в технический университет, никто особо не радовался. Сказали: «Главное, чтобы Тане место в колледже нашлось, а ты уж как-нибудь сама».
— Вот и нашла, — сказала она себе, глядя в зеркало. — Всё сама, всё сама.
После института устроилась инженером, потом пошла в IT. Несколько лет пахала без отпусков, ночами. Поднялась. Вместе с коллегой открыли небольшую фирму — поддержка и разработка ПО для малого бизнеса. Денег стало хватать. Она сняла квартиру, а потом и купила в ипотеку двушку на окраине. Родителям помогала — ремонт, лекарства, даже Таниной свадьбе половину бюджета на платье и ресторан дала.
— У тебя же фирма, у тебя есть, а у неё такой шанс в жизни, — сказала тогда мама.
Таня вышла замуж за Вадика — парень с амбициями, но не особо с головой. Менял работы как перчатки, всё искал, где платят много и сразу. Через два года у них родилась дочь, и через полгода Вадик ушёл. Без скандалов, без алиментов. Просто сказал: «Я не справляюсь».
С тех пор Таня жила у родителей. Мама устроилась работать в частную клинику — больше смен, больше денег. Папа сдал позиции — давление, сердце, лежал больше, чем ходил. Олеся привозила лекарства, отвозила к врачу, платила за коммуналку, покупала Тане и племяннице одежду. Молчала, но видела: сестра ищет кого-нибудь нового, на сайтах знакомств и в соцсетях. А работать — нет, «с ребёнком не успею».
— Ну как ты не понимаешь, — как-то сказала мама, когда Олеся попыталась заговорить о справедливости. — У Тани девочка маленькая, одна. А ты сама по себе. Всё у тебя есть.
— Всё у меня есть, — глухо повторила Олеся, и в горле защемило.
Два месяца назад она познакомилась с Женей — тоже айтишник. Встретились на конференции, разговорились. Он умный, спокойный, без понтов, и, что особенно важно — с уважением. Не просил, не требовал, просто был рядом.
Они стали встречаться. Он приезжал к ней, готовил завтрак, засыпал с ней в обнимку. И в его взгляде не было ни «ты же старшая», ни «ты должна». Было тепло. Было по-честному.
И когда недавно он предложил:
— А давай расширим бизнес? У тебя — клиенты, у меня — опыт в автоматизации. Объединимся, я вложусь, ты расширишь команду, и за пару лет мы будем не микрофирмой, а игроками рынка.
У Олеси перехватило дыхание.
Но стоило ей сказать об этом родителям — как начался шквал.
— Ты куда лезешь? — папа буркнул, не отрываясь от телевизора. — Рискованно всё это. У тебя и так всё есть.
— А я могу у неё работать? — спросила Таня. — Хоть кем-то. Я в компьютерах, конечно, не особо, но могу звонить, клиентов обзванивать.
— Это не тот формат, Таня, — спокойно объяснила Олеся. — У нас другой профиль. Мы не колл-центр.
Сестра обиделась. Мама — обиделась за неё. Через день позвонила:
— Тебе Женя мозги запудрил. У Тани сейчас трудная ситуация. Ты что, не можешь немного подождать с этими бизнес-идейками?
— Это не идея, мама. Это проект.
— Всё у тебя проекты. А у нас — жизнь.
После этого разговора Олеся неделю не звонила. Потом приехала — привезти деньги на лекарства. Мама встретила её на лестнице. Ни привет, ни спасибо.
— Ты вообще человек? У сестры ребёнок, ты хочешь ещё дальше отдалиться? Помочь ей не хочешь?
— Я и так помогаю! Постоянно!
— Это тебе кажется. Ты думаешь, раз ты даёшь деньги, то всё остальное уже неважно. А душу вложить? Понять? Поддержать?
Олеся молча отдала пакет. И пошла к машине. Сердце стучало. Слова резали. Она смотрела в лобовое стекло и думала, как же так вышло, что её жизнь, будто банковский счёт: с неё снимают, но никто не пополняет.
А впереди — ещё одна просьба. Только она об этом пока не знала.
Олеся с трудом просыпалась утром. Последние дни спала плохо: то снился голос матери, как из-под воды — глухой, обвиняющий, то Таня с заплаканным лицом, а иногда — пустая комната, в которой кто-то зовёт её, но она не может ни встать, ни ответить.
Женя чувствовал, что с ней что-то не так.
— Ты же не железная. Хочешь, съездим куда-нибудь на выходные? Отдохнёшь.
Она кивала, но понимала: в ней живёт тревога, как хронический насморк. Не проходит. Просто притихает на пару дней.
В четверг вечером позвонил отец.
— Мать тут волнуется. Ты чего пропала?
— Пап, я неделю назад привозила всё. Вы же даже со мной толком не поговорили.
— Да ладно, мать просто переживает. И Таня тоже… Сидит как на иголках. У неё ведь ситуация такая… сложная.
Слово «ситуация» повторялось у них в доме, как заклинание. Только Олеся всё никак не могла понять, почему её планы, проблемы, желания — не ситуация, а просто «пришла, сказала, как всегда».
В субботу она всё же поехала. Взяла фрукты, племянке игрушку, матери — витамины. Купила даже булочки в той самой пекарне у метро, где мама любила «с маком, чтобы свежие были».
Когда вошла, Таня сидела на кухне в халате. Дочь играла в планшет. Мать резала салат, не поднимая глаз.
— Привет.
— Ну здравствуй, — сухо ответила мама.
Олеся поставила пакеты. Тишина.
— Может, чаю? — предложила она.
— У нас нет электрочайника. Сломался.
— А на плите?
— Неудобно.
Олеся тяжело вздохнула.
— Мам, ты злишься?
— Я не злюсь. Просто не понимаю. Раньше ты ближе была к семье.
— Я до сих пор ближе всех. Только вам этого мало.
Таня встала, подошла к холодильнику.
— А ты всё считаешь, да? Кто сколько чего. Как будто ты чужая.
Олеся сжала пальцы.
— Не чужая. Но у меня тоже есть жизнь.
— А у меня что — не жизнь? — вспыхнула Таня. — У меня ребёнок на руках. Муж сбежал. Я не могу всё сама тянуть.
— Я не прошу тебя всё тянуть. Я просто хочу, чтобы на мне не ездили.
Мама бросила ложку в раковину.
— Никто на тебе не ездит. Просто ты у нас одна успешная, а у Тани сейчас тяжело. Всё, что ты делаешь — ты же сама выбираешь.
Газлайтинг, промелькнуло в голове у Олеси. Настоящий.
— Мама, ты хоть раз подумала, каково это — тащить на себе всех? Постоянно быть виноватой, что у меня что-то получилось?
— Мы тебе никогда не завидовали, — спокойно произнесла мама. — Но Таня — не такая, как ты. Ей сложнее.
Олеся уже знала, что это значит.
— Слушай, а ты бы не могла… ну, рассмотреть вариант? — нерешительно начала Таня, и мать тут же напряглась.
— Какой вариант?
— Ну… ты же хотела бизнес расширять. А я подумала: может, пока ты не определилась, продать фирму? А деньги вложить, например, в квартиру. Нам бы своё жильё. Мне же тяжело с мамой и ребёнком. А ты… ты сможешь ещё что-то придумать. Ты же голова.
Олеся молчала. Минуту, две.
Мама тихо кивала, будто соглашаясь.
— Мы не хотим зла, Олесь. Просто у Тани сейчас сложнее.
Вот он, финальный аккорд. Она ждала его — как катастрофу, которую уже не остановить.
— Ну продай ты эту свою фирму, у Тани ситуация — ей нужнее, — сказала мама.
И в эту секунду в голове Олеси что-то хрустнуло.
Не то чтобы она не ожидала. Нет, наоборот. Она ждала этого много лет. Сначала — отказать, потом — выдержать обиду, потом — пойти по своим рельсам, не сбиваясь.
Но внутри было такое чувство, как будто её предали не сегодня. Просто она наконец согласилась это признать.
— Знаете, — медленно сказала она. — Вы всё время говорите: «у Тани трудности», «у Тани ситуация», «у Тани ребёнок». А я для вас — всегда как будто на подхвате. Удобная.
Мама отвела взгляд. Таня замерла.
— Я не продам фирму. Я не обязана отдавать вам свою жизнь, потому что вы решили, что одной из дочерей можно всё, а вторая — навсегда ваша нянька и кошелёк.
Таня вскинулась.
— А ты думаешь, мне легко просить? Я вообще-то не в кайфе тут сидеть!
— Так устройся на работу. Начни с малого. А не с моей фирмы.
— Ты эгоистка, — тихо сказала мама. — Никогда бы не подумала.
Олеся надела куртку.
— А я вот всегда знала, кто в нашей семье настоящий эгоист.
Она вышла, не хлопая дверью. На улице пахло листвой и гарью — жгли траву за гаражами. Телефон вибрировал: сообщение от Жени.
«Ты молодец. Я рядом. Позвони, когда сможешь».
Она посмотрела на экран, потом — вверх, в хмурое небо. Хотела заплакать — не смогла.
Потому что больше не было сил даже на слёзы.
После того вечера Олеся больше не звонила. Мать тоже не звонила. Таня — писала дважды: сначала просьбу «переосмыслить всё по-человечески», потом — короткое, сухое: «Ладно, живи, как знаешь».
Прошла неделя, потом ещё одна. Олеся старалась не думать. Втянулась в проект с Женей, работа поглотила её почти полностью: встречи с потенциальными клиентами, подбор новых сотрудников, мозговые штурмы до полуночи.
И всё же в какой-то момент поняла: боль никуда не ушла. Просто утихла, как ушиб — снаружи не видно, но стоит слегка задеть — и больно.
— Ты себя-то не теряй, — сказал Женя, когда они поздно вечером сидели на кухне с чаем. — Ты делаешь крутую штуку, но не превращай это в бегство.
Она молчала. Хотела сказать: «У меня теперь нет другого способа выживать», но промолчала. Не хотелось опять быть слабой.
Однажды в воскресенье, возвращаясь с Жениным братом с дачи, она случайно свернула не туда — и оказалась в квартале от родительского дома. Знала, что мама в этот день ходит в храм, Таня обычно спит до обеда. Она свернула во двор, поставила машину у соседнего подъезда и просто сидела.
Старый, облезлый дом, знакомые силуэты в окнах. Детская площадка, на которой в детстве она толкала качели для Тани, а потом стояла у окна и смотрела, как та целуется с Вадиком у подъезда.
Всё чужое. И страшно знакомое.
Позвонил Женя.
— Всё нормально?
— Да… просто. Ностальгия.
Пауза.
— Олесь. Если тебе нужно вернуться — возвращайся. Просто чтобы что-то закрыть. Я рядом.
Она кивнула, хотя он этого не видел.
Через пару дней мать позвонила сама.
— У тебя что-то случилось? — голос был обыденно-привычный. Ни «прости», ни «давай поговорим».
— Нет. Работа.
— Мы тут думали… Таня вроде нашла подработку, дома сидеть меньше будет.
— Хорошо. Это правильно.
— Ты не обижайся на меня, — добавила мать, чуть тише. — Я всегда за вас обеих волновалась. Просто… ты крепче. Ты сильная.
Олеся чуть не рассмеялась.
— Мам, ты думаешь, сила — это когда молчишь и соглашаешься? Сила — это, когда говоришь «нет», даже если после этого остаёшься одна.
— Ты не одна.
— Я знаю.
Мать помолчала. Потом вздохнула:
— Таня скоро снова встанет на ноги. Ей просто… чуть дольше нужно.
— Пусть встанет. Но без меня. Я — не её костыль.
Повисла тишина. И, к удивлению, никакой истерики. Ни «ты бессердечная», ни «а если бы ты была на её месте». Просто тишина.
И вдруг — будто в продолжение того разговора, будто перемотав плёнку назад, мать выдохнула:
— Ну продай ты эту свою фирму, у Тани ситуация — ей нужнее…
И Олеся поняла: для неё время остановилось.
Они всё ещё были там — в кухне, где она стояла с пакетом фруктов и свежими булочками. Где сестра просила отдать всё, потому что «так будет правильно». Где мать — не просила, приказывала.
— Нет, мама.
— Что — нет?
— Никогда больше не проси отдать то, что я строила. Не проси ломать себя ради вашего спокойствия. Я вас люблю. Но я выбираю себя.
И повесила трубку.
Телефон звонил ещё трижды. Потом пришло сообщение:
«Ты очень изменилась».
Она смотрела на экран и думала: да, изменилась. Наконец-то.
Она не вернулась домой в слезах. Не легла в постель с чувством вины. Не пыталась объясниться.
В тот вечер она вымыла полы, сварила себе суп, включила сериал и впервые за долгое время просто сидела на диване, не ощущая тяжести.
Не счастья — ещё нет. Но и не боли. Просто — пустота. Как в комнате после переезда: ещё неуютно, но уже свободно дышать.
И это тоже начало.
В понедельник Олеся заехала в офис — новый, просторный, ещё пахнущий краской. Работники распаковывали коробки, расставляли технику. Женя махнул ей рукой:
— У нас всё будет. Я чувствую.
Она усмехнулась:
— Я тоже.
И в голове всплыла та фраза, как эхо:
«Ну продай ты эту свою фирму, у Тани ситуация — ей нужнее».
А потом она выдохнула. И отпустила.
Потому что больше не должна. Никому.
