Суббота для Нины Петровны была не просто днем недели. Это была религия. Ритуал, отточенный годами брака, работы главным бухгалтером и воспитания двоих детей, которые, слава богу, выросли и разъехались кто куда — дочь в Питер, сын в Новосибирск.
В два часа дня квартира погружалась в священную тишину. Виктор Сергеевич, муж, с которым они вместе тянули лямку быта уже тридцать пять лет, уходил в гараж («к мужикам», как он говорил, хотя Нина знала — он просто сидит там на старом диване и слушает радио «Шансон», прячась от необходимости прибивать полку). А Нина Петровна оставалась одна.
В этот конкретный момент она стояла посреди кухни, критически осматривая свои владения. Кухня была её гордостью. Недавно переклеенные обои цвета «шампань» (Виктор ворчал, что это просто бежевый, но ничего он не понимает), гарнитур «под дуб» и, главное, идеальная чистота. Ни крошки на столе, ни пятнышка на плите. На плите, кстати, томился борщ. Настоящий, зимний, густой, в котором ложка не просто стоит, а отдает честь. Рядом остывал противень с куриными бедрами в медово-горчичном соусе — заготовка на пару дней вперед, чтобы не стоять у мартена в будни.
Нина Петровна налила себе кофе в любимую чашку — тонкий фарфор, подарок коллектива на пятидесятилетие. Отрезала тончайший ломтик дорогой сырокопченой колбасы (той самой, которую покупаешь и прячешь в дальний угол холодильника за банку с хреном, чтобы домашние не схарчили за один присест с хлебом).
— Ну, за покой, — шепнула она сама себе, садясь в кресло у окна.
Она успела сделать ровно один глоток.
В прихожей разразился звонок домофона. Настойчивый, дребезжащий, требовательный. Нина Петровна замерла. Она никого не ждала. Доставка? Вроде ничего не заказывала. Соседка снизу, вечно теряющая ключи?
Она пошла к трубке, шаркая мягкими войлочными тапочками.
— Кто? — сухо спросила она.
— Тетя Нина, это мы! Открывайте, пока мы тут не околели! — динамик выплюнул бодрый, слишком громкий голос Виталика, племянника мужа.
— Сюрпри-и-из! — взвизгнул женский голос на заднем плане. Ира. Жена Виталика.
Нина Петровна на секунду прикрыла глаза. В голове пронеслась шальная мысль: притвориться, что никого нет дома. Лечь на пол и не дышать. Но в окне горел свет, да и Витя, как назло, мог вернуться из гаража в любую минуту и сдать их с потрохами.
— Заходите, — обреченно сказала она и нажала кнопку.
Покой был убит. Расчленен и выброшен в мусоропровод.
Через две минуты лифт выплюнул гостей на их этаже. Виталик — высокий, нескладный детина тридцати лет с лицом вечного подростка, и Ирина — дама, которую было «много». И дело не в весе, хотя Ирина была женщиной корпулентной, а в том, как она заполняла собой пространство. Ярко-розовый пуховик, сумка с золотыми цепями, запах приторно-сладких духов, от которого у Нины Петровны мгновенно зачесалось в носу.
— Уф, ну и погода! — Ирина ввалилась в прихожую, не вытирая ноги. На бежевом коврике тут же отпечатались черные следы уличной слякоти. — Тетя Нина, вы чего так долго не открывали? Мы уж думали, вы там в маразме, звонка не слышите! Шучу-шучу!
— Здравствуй, Ира. Привет, Виталик, — Нина Петровна старалась держать лицо, хотя взгляд её прикипел к грязным следам. — Разувайтесь. Тапочки вот.
— Ой, да ладно, у меня сапоги чистые, я только из машины! — отмахнулась Ирина, делая шаг на паркет.
— Разувайся, Ира, — голос Нины Петровны стал на полтона ниже. В этом регистре она обычно разговаривала с нерадивыми подчиненными перед увольнением. — У нас не казенный дом, уборщицы нет.
Ирина закатила глаза, но начала стягивать ботфорты, опираясь на плечо мужа.
— Строгая вы, тетя Нина. Прямо генеральша. А где дядя Витя? Мы, собственно, мимо ехали, думаем — дай заскочим к старикам. А то помрете, а мы и не узнаем, ха-ха!
«Юмор висельника», — подумала Нина, вешая их куртки. От пуховика Ирины пахло табаком и дешевой кожей.
— Витя скоро будет. Проходите в зал. Или вы голодные?
Вопрос был риторическим. Нина Петровна знала ответ. Эти двое были голодными всегда. Это было их перманентное состояние — голод до еды, до чужого внимания, до денег.
— Ой, теть Нин, вы прям мысли читаете! — оживился Виталик. — Мы с утра маковой росинки не видели. Мотались по делам, кредиты переоформляли, потом в автосервис… Жрать охота — сил нет. А у вас так пахнет! Борщом, да?
— Борщом, — вздохнула Нина. — Мойте руки. Полотенце свежее справа висит.
Пока гости плескались в ванной, обсуждая громким шепотом (слышным даже на кухне), какая у хозяев «древняя плитка, совдеп голимый», Нина Петровна начала метать на стол.
В этом была её трагедия. Она не могла не накормить. Советское воспитание, вбитое в подкорку мамой и бабушкой: «Гость в дом — Бог в дом», «Хлебосольство — честь хозяйки». Даже если гость — хам, а хозяйка хочет его придушить кухонным полотенцем, стол должен быть накрыт.
Она достала глубокие тарелки. Нарезала хлеб — серый, «Дарницкий», свежий. Выставила на стол масленку, банку соленых огурцов (свой урожай, каждый огурчик калиброванный, с укропом и чесноком), нарезку сыра и той самой колбасы. Колбасу было жалко до физической боли. Но не поставить было нельзя — увидят же в холодильнике, потом разговоров будет на год: «Зажала тетка кусок колбасы племяннику».
На кухню вплыла Ирина. Теперь, без пуховика, она была в обтягивающем леопардовом свитере, который подчеркивал все складки на боках.
— Ну, что тут у нас? — она по-хозяйски заглянула в кастрюлю. — О, наваристый! А мяса много? Виталик без мяса не наедается.
— Всем хватит, — отрезала Нина, разливая суп.
Вошел Виталик, а следом — вернувшийся из гаража Виктор Сергеевич. Муж выглядел растерянным. Он не любил сюрпризы, особенно в виде родственников, которые считали его «своим в доску» и любили хлопать по плечу.
— О, дядь Витя! — заорал Виталик. — Живой, курилка! А мы тут нагрянули!
— Вижу, — буркнул Виктор, идя мыть руки. — Привет, племяш.
Обед начался.
Это было зрелище не для слабонервных. Виталик ел так, будто в последний раз. Он крошил хлеб прямо в борщ, делая из благородного блюда какое-то месиво, чавкал и причмокивал. Ирина ела чуть аккуратнее, но с пугающей скоростью. Её вилка мелькала над столом, как жало кобры. Раз — и кусок колбасы исчез. Два — и сыра стало меньше.
— М-м-м, вкусно, — с набитым ртом вещала Ирина. — Сами варили или из банки заправка? Сейчас, знаете, такие заправки продают, «Магги» всякие. Я только ими и пользуюсь. Времени-то нет у плиты стоять, мы люди деловые.
Нина Петровна медленно жевала огурец, глядя на невестку поверх очков.
— Сама, Ира. Бульон варится три часа. Зажарка отдельно. Свекла тушится с лимоном, чтобы цвет не потерять.
— Героизм, — фыркнула Ирина, вытирая губы тыльной стороной ладони. — Кому это надо? Три часа жизни — псу под хвост. Можно же заказать пиццу. Или пельменей купить.
— Домашняя еда — это здоровье, — тихо вставил Виктор Сергеевич, пытаясь защитить честь жены.
— Ой, дядь Вить, не смешите! — Ирина махнула рукой, чуть не сбив солонку. — Вон у нас сосед всю жизнь пареное ел, не пил, не курил, а в пятьдесят инфаркт схватил. А Виталькин дед самогон глушил и сало шматами ел — до девяноста дожил. Генетика!
Она потянулась через весь стол и подцепила последний, самый красивый кусок сырокопченой колбасы. Нина Петровна проводила этот кусок взглядом, как провожают в последний путь любимого кота.
— Кстати, о делах, — Ирина прожевала колбасу и сразу перешла в наступление. Тон её сменился с хамовато-развязного на деловой. — Мы, собственно, чего заехали. Не только пожрать, ха-ха.
В воздухе повисло напряжение. Слово «пожрать» резануло слух, но гости этого не заметили.
— Мы машину поменяли, — гордо объявил Виталик, вытирая тарелку куском хлеба до блеска.
— Да ты что? — вежливо удивился Виктор. — Вроде ж «Форд» у вас был, свежий еще.
— «Форд» — это прошлый век, дядь Вить! — Виталик откинулся на стуле, и старый деревянный стул жалобно скрипнул под его весом. — Сейчас китайцы рулят. Взяли кроссовер. «Хавейл»! Полный фарш: кожа, рожа, панорамная крыша, экран — как телевизор у вас в зале, даже больше.
— Поздравляю, — сухо сказала Нина. — Дорогой, наверное?
— Три миллиона! — с придыханием выдала Ирина. — Ну, мы в кредит, конечно. Первый взнос с продажи «Форда» внесли, остальное — в рассрочку на пять лет. Платеж, конечно, конский — сорок тысяч в месяц. Но зато как люди ездим! Высоко сижу, далеко гляжу! Все пропускают, уважают.
— Уважают не за машину, Ира, — не удержалась Нина Петровна.
— Да бросьте вы эту вашу философию советскую! — перебила Ирина. — Встречают по одежке, а провожают по уму. А сейчас по тачке встречают.
Она помолчала, оценивая реакцию хозяев. Реакция была вялой. Нина Петровна собирала грязные тарелки, Виктор Сергеевич ковырял вилкой скатерть.
— Так вот, — Ирина переглянулась с мужем. Тот кивнул. — С машиной-то мы управились, а вот с резиной беда. Там летняя стоит, а на дворе ноябрь. Лед уже. Нам зимнюю надо брать, хорошую, шипованную. А денег — ноль. Всё в первый взнос ухнули.
— И что? — Нина Петровна остановилась с стопкой тарелок в руках.
— Ну как что? — Ирина развела руками, словно это было само собой разумеющимся. — Занять хотели. У вас. Тысяч сорок. Ну, или пятьдесят, чтобы с запасом, еще на мойку и коврики.
В кухне воцарилась тишина. Было слышно, как гудит холодильник «Бош», свидетель многих семейных драм.
— У нас нет свободных денег, — спокойно сказала Нина Петровна, ставя тарелки в раковину. — Мы пенсионеры, Ира. Я на пенсии, дядя Витя работает, но мы сейчас зубы ему делаем. Имплантация — удовольствие дорогое.
Ирина скривилась, как будто надкусила лимон.
— Ой, да ладно прибедняться-то! Зубы… Зубы подождут. А нам ездить надо! Виталик на работу на машине, я детей в школу (детей у них пока не было, но планы, видимо, были грандиозные). Это вопрос безопасности! Вы что, хотите, чтобы мы разбились на летней резине? Родная кровь, между прочим!
— Кровь родная, а кошельки разные, — вмешался Виктор. Голос его дрогнул, но взгляд был твердым. Он посмотрел на жену, ища поддержки. Нина едва заметно кивнула. — Не дадим, ребят. Самим впритык.
Виталик покраснел, надулся и уставился в пустую тарелку.
— Жмоты, — тихо буркнул он.
— Что ты сказал? — переспросила Нина, разворачиваясь.
— Ничего! — громко вклинилась Ирина. — Он говорит: жалко, что у вас такие траты. Зубы — это важно, да. Но могли бы и войти в положение. Мы же отдадим! С тринадцатой зарплаты.
— Ира, — Нина Петровна оперлась руками о столешницу. — Вы у нас два года назад брали двадцать тысяч на ремонт ноутбука. Отдали? Нет. Год назад брали десять тысяч, когда Виталика штрафанули. Отдали? Нет. Мы для вас не банк, а безвозмездный фонд помощи. Лавочка закрыта.
Ирина фыркнула, резко отодвинула стул и встала.
— Понятно всё с вами. Чем богаче, тем жаднее. Сидите на своих сундуках, как Кощеи. Ладно, Виталь, пошли. Нечего тут делать. Тут атмосферка та еще… Душная.
Она демонстративно поправила леопардовый свитер.
Нина Петровна выдохнула. Слава богу. Уходят. Пусть обиженные, пусть злые, но уходят. Она уже начала мысленно планировать, как проветрит кухню и заварит свежий чай, чтобы смыть этот неприятный осадок.
— Чай пить не будем, настроение испортили, — заявила Ирина. — Виталь, собирайся.
Они вышли в коридор. Нина пошла за ними, чтобы закрыть дверь. Но тут Ирина остановилась, словно что-то вспомнила.
— Ой, теть Нин, слушайте, — тон её снова стал приторно-ласковым, но глаза оставались холодными и колючими. — У вас там курица осталась. На противне. Много. Вы же вдвоем столько не съедите, испортится.
Нина опешила.
— И что?
— Ну как что? Нам дайте! — Ирина уже лезла в свою бездонную сумку и, к ужасу Нины, извлекла оттуда рулон обычных фасовочных пакетов. — У нас дома шаром покати, готовить некогда, я ж говорю. А вам всё равно выкидывать через пару дней.
Не дожидаясь ответа, Ирина развернулась и шмыгнула обратно на кухню.
— Ира, стой! — крикнула Нина, но «танк в леопарде» уже был у цели.
Когда Нина и Виктор вбежали на кухню, картина была достойная кисти Брейгеля. Ирина стояла у стола и с невероятной скоростью сгребала в пакет остатки нарезки. Те самые три ломтика сыра, кусочек колбасы, хлеб…
— Не пропадать же добру, — бормотала она. — Кризис в стране.
Затем она подскочила к плите, схватила вилку и потянулась к противню с курицей.
— Виталька, держи пакет, я сейчас ножки перекину! Они самые вкусные, сочные!
— Положи курицу на место, — тихо сказал Виктор Сергеевич. Он был красным от стыда и гнева.
— Да ладно вам, дядь Вить! — Ирина уже запихивала дымящееся куриное бедро в тонкий полиэтилен. Пакет плавился, жир тек по рукам, но её это не останавливало. — Вам жалко, что ли? Для племянника родного? Мы же голодные уезжаем, вы даже чаю не налили!
Нина Петровна почувствовала, как внутри у неё лопается струна терпения. Та самая, которая отвечала за интеллигентность, воспитание и «что люди скажут».
Она подошла к столу, взяла с него блюдце с остатками торта (который она даже не успела предложить) и с грохотом опустила его обратно.
— Вон, — сказала она.
— Что? — Ирина замерла с куриной ногой в руке.
— Вон из моей квартиры. Оба. С курицей, с пакетами, с грязными сапогами. Вон!
— Вы нас выгоняете? — голос Ирины взвизгнул фальцетом. — Из-за еды?! Виталик, ты видел? Нас выгнали за кусок курицы! Позорище! Родственнички!
— Я выгоняю вас не за курицу, — ледяным тоном произнесла Нина, глядя Ирине прямо в глаза. — Я выгоняю вас за то, что вы не люди. Вы — потребители. Вы пришли в мой дом, натоптали, оскорбили нас, попытались развести на деньги, а теперь грабите мой холодильник, как саранча. Убирайтесь. И забудьте этот адрес.
Ирина швырнула пакет с курицей на стол. Жирная лужа растеклась по накрахмаленной скатерти.
— Подавитесь своей курятиной! Чтоб у вас поперек горла встала! — заорала она. — Виталик, пошли! Ноги моей здесь больше не будет! Мы к маме поедем, она нас накормит и денег даст, она не такая жлобиха!
Виталик, который всё это время мялся в дверях, бросил на тетку испуганный взгляд и посеменил за женой.
В коридоре раздался грохот — Ирина сбила обувью подставку для зонтов. Потом хлопнула входная дверь так, что с потолка, казалось, посыпалась штукатурка.
Наступила тишина.
Нина Петровна стояла посреди кухни, глядя на растекающееся жирное пятно на скатерти. Руки у неё дрожали.
Виктор Сергеевич подошел сзади, неловко обнял её за плечи.
— Нин… Ну ты даешь. Прямо как в сорок первом под Москвой.
Нина Петровна тяжело вздохнула, сняла очки и потерла переносицу.
— Знаешь, Витя, — сказала она устало. — Говорят, что родственников не выбирают. Это неправда. Выбирают. С сегодняшнего дня — выбирают.
Она взяла пакет с изуродованной курицей, брезгливо, двумя пальцами, и бросила его в мусорное ведро.
— Скатерть жалко, — сказала она. — Бельгийская. Не отстирается теперь.
— А мы новую купим, — бодро сказал Виктор. — И колбасы купим. И замок сменим, на всякий случай. А то у Виталика ключи были, помнишь, я давал, когда мы в отпуск ездили?
Нина посмотрела на мужа. В его глазах она увидела то же самое облегчение, которое чувствовала сама. Они избавились не от курицы. Они избавились от паразитов.
— Ставь чайник, Витя, — улыбнулась она, доставая из шкафа банку с конфетами, которую успела спрятать до прихода гостей. — И доставай коньяк. Мне надо снять стресс. А «Хавейл» их китайский пусть хоть сгниет, мне плевать. Главное, что у нас дома теперь снова тихо.
За окном сгущались ноябрьские сумерки. Где-то внизу взревел мотор, и Нина представила, как Ирина, брызжа слюной, пересказывает мужу, какие «сволочи» эти старики.
Нина Петровна сделала глоток чая с коньяком и почувствовала, как тепло разливается по телу.
— Ой, а мы думали, вы нам с собой дадите, — передразнила она невестку в пустоту кухни. — Ага. Догнали и еще раз дали…
Тишина и благодать продлились ровно два часа.
Нина Петровна как раз намазывала на бутерброд тот самый спасенный паштет (который Ира просто не заметила в глубине холодильника), когда телефон Виктора Сергеевича, лежащий на тумбочке, завибрировал и начал исполнять мелодию «Владимирский централ». Это звонила сестра Виктора, мать Виталика — Зинаида.
Виктор побледнел. Он знал: «дети» доехали до базы и доложили обстановку.
— Ответь, — спокойно сказала Нина, откусывая бутерброд. — И включи громкую связь. Я хочу это слышать.
Виктор с опаской нажал на кнопку.
— Витя! — из динамика вырвался трубный глас Зинаиды. — Ты что там, совсем с ума сошел на старости лет? Мне Ирочка звонит, плачет, слова сказать не может! Говорит, вы их выгнали на мороз! Голодных! Куском хлеба попрекнули! Родного племянника!
Виктор открыл рот, чтобы оправдаться, но Нина Петровна жестом велела ему молчать. Она пододвинула телефон к себе.
— Здравствуй, Зина, — сказала она ровным, «бухгалтерским» тоном.
На том конце провода возникла пауза. С Ниной Зинаида спорить боялась, но материнский инстинкт требовал сатисфакции.
— Нина? Ну хоть ты объясни! Как так можно? Ребята заехали проведать, а вы… Ира говорит, ты у нее сумки обыскивала!
— Зина, слушай меня внимательно, — перебила Нина Петровна. — Твои «голодные дети» приехали на машине за три миллиона рублей.
Тишина в трубке стала плотной, как вата.
— На какой машине? — голос Зинаиды дрогнул. — У них же «Форд»… Они говорили, денег нет, просили у меня с пенсии пять тысяч на коммуналку на той неделе…
— Нет у них больше «Форда», Зин. У них теперь китайский джип. В кредит. Платеж сорок тысяч в месяц. Вот они и поехали по родственникам — собирать дань на зимнюю резину. С нас трясли пятьдесят тысяч. Мы отказали.
— Сорок тысяч… — прошептала Зинаида. Видимо, она быстро калькулировала в уме зарплату сына и аппетиты невестки.
— Именно. А когда мы денег не дали, Ира твоя начала со стола еду в пакеты сгребать. Прямо при нас. Как в голодный год. Скатерть мне испортила куриным жиром.
В трубке послышалось тяжелое сопение. Картина мира Зинаиды рушилась. Она-то думала, что помогает молодой семье выживать в суровых условиях, а оказалось — спонсирует аттракцион невиданной щедрости и понтов.
— Она мне сказала… сказала, что у Виталика куртка порвалась, на новую просили… — растерянно пробормотала Зинаида.
— Врет, Зин. Куртка на нем целая. А вот совести нет. В общем, так: мы их больше не примем. И денег не дадим. А ты уж сама решай, кормить тебе этот «автопарк» со своей пенсии или нет.
— Я ей сейчас позвоню… — голос золовки налился свинцовой тяжестью, предвещающей бурю. — Я ей устрою «голодный обморок». Три миллиона! А матери — шиш с маслом?! Ну, Ирка… Ну, погоди…
Связь оборвалась. Зинаида пошла вершить правосудие.
Виктор Сергеевич посмотрел на жену с восхищением.
— Нинка, ты страшная женщина.
— Я не страшная, Витя. Я справедливая, — Нина Петровна допила остывший чай. — И экономная. Кстати, деньги на плитку давай завтра переведем. Пока еще кто-нибудь не «заехал проведать».
Вечером они сидели перед телевизором. Шел какой-то старый добрый фильм. Нина Петровна положила голову мужу на плечо. В квартире было тихо, чисто и пахло мандаринами.
— А знаешь, Вить, — сказала она, глядя на экран. — Хорошо, что они заезжали.
— Почему?
— Мы с тобой наглядно увидели, как жить не надо.
Виктор хмыкнул, обнял жену покрепче и потянулся за пультом:
— Это точно. И еще один плюс, Нин.
— Какой?
— Колбаса-то осталась! Я нашел кусочек, она его под салфетку уронила, не заметила. Пополам?
Нина Петровна рассмеялась.
— Пополам, Витя. Всё пополам.
В этот момент где-то на другом конце города, в квартире с евроремонтом и пустым холодильником, Ирина слушала крики свекрови по телефону и понимала: бесплатная лавочка закрылась навсегда. Бытовой реализм победил гламур.
