– Нет, мам, на следующей неделе не получится, – Лев говорил в телефонную трубку ровным, почти бесцветным голосом, глядя в окно на серый московский двор. – У Инги смены подряд, очень плотный график. И у меня цейтнот. Давай через одну.
Инга, не отрываясь от нарезки салата, слышала обрывки разговора. Она знала этот тон мужа – «дипломатический». Он означал, что его мать, Светлана Петровна, снова затеяла какую-то кампанию, прощупывая почву для очередной просьбы. Последние полгода эти звонки участились и стали походить на хорошо спланированные тактические операции.
– Да, я понимаю, что скучаешь, – продолжал Лев, начиная мерить шагами кухню. – Мы тоже. Хорошо, я спрошу у Инги, может, получится выкроить вечер. Но ничего не обещаю.
Он положил трубку и устало потер переносицу.
– Что на этот раз? – Инга не повернулась, но ее голос был напряженным. Она работала фармацевтом в крупной аптечной сети, и день сегодня выдался сумасшедший. Ей хотелось только тишины и горячего ужина, а не очередного раунда переговоров со свекровью.
– Просит приехать, помочь ей с выбором нового пальто, – вздохнул Лев. – Старое, говорит, совсем вид потеряло, в поликлинику стыдно выйти.
Инга поставила на стол миску с салатом и посмотрела на мужа. Лев был программистом, человеком логики и здравого смысла, но когда дело касалось его матери, его системный подход давал сбой. Он искренне любил ее и мучился от чувства вины, которое Светлана Петровна мастерски в нем культивировала.
– Лева, мы покупали ей пальто в прошлом году. Отличное, кашемировое, темно-синее. Она его надела два раза. Куда оно подевалось?
– Говорит, цвет ее старит, – развел руками Лев. – И фасон уже не тот.
– Фасон не тот, – Инга усмехнулась безрадостно. – А две недели назад был «не тот» телевизор, хотя старому и трех лет нет. А месяц назад – срочно понадобился новый кухонный гарнитур, потому что у ее подруги Зинаиды «все так стильно, а у меня прошлый век». Лев, ты не видишь, что это превращается в систему?
– Инга, ну что ты начинаешь? Она пенсионерка, ей скучно. Хочется внимания.
– Внимания или денег? – прямо спросила Инга. – Ее пенсия, конечно, не гигантская, но вполне достойная. Плюс ты ей каждый месяц переводишь фиксированную сумму «на хозяйство». Куда все уходит? Она живет одна в своей двухкомнатной квартире.
Они поженились три года назад. Инга, выросшая в небогатой семье в маленьком городке, привыкла рассчитывать только на себя. Она с отличием окончила медицинский колледж, потом институт, работала с первого курса и знала цену каждой копейке. Своя квартира, пусть и в ипотеку, была ее гордостью и крепостью. Лев, выросший под крылом заботливой матери-учительницы, был другим. Он не знал нужды, но и не был избалован. Просто он привык, что мама всегда рядом, всегда права, и ее нужно беречь.
Светлана Петровна поначалу приняла Ингу настороженно, но вежливо. Одинокая женщина, посвятившая жизнь единственному сыну, она видела в невестке соперницу. Но не в банальном смысле борьбы за внимание. Она видела в ней человека, который теперь будет контролировать финансовые потоки, идущие от ее любимого мальчика.
Первый год все было гладко. Молодожены обустраивали свое гнездо, много работали, отдавая ипотеку. Светлана Петровна звонила, интересовалась делами, иногда принимала их у себя на фирменные пирожки с капустой. А потом началось. Сначала были мелкие, невинные просьбы – оплатить новый телефон, «а то мой совсем кнопочный, стыдоба», потом – путевка в подмосковный пансионат, «чтобы нервы подлечить». Лев, не задумываясь, оплачивал. Инга молчала, считая, что это его дело и его мать.
Но аппетиты росли. Светлана Петровна вошла во вкус. Она с упоением рассказывала, как сын ее подруги Зинаиды возит мать два раза в год на море, как муж другой знакомой купил теще машину. Рассказы эти всегда заканчивались тяжелым вздохом и фразой: «Ну, это где дети благодарные растут».
– Я не хочу ссориться, Лева, – сказала Инга, садясь за стол. – Но мы не можем оплачивать каждый ее каприз. У нас ипотека, мы хотели ремонт в спальне начать, отложить на отпуск. Мы не печатаем деньги.
– Я поговорю с ней, – пообещал Лев, но Инга видела, как ему неприятна эта мысль.
Разговор, если и состоялся, результатов не принес. Через неделю Светлана Петровна позвонила снова, на этот раз напрямую Инге. Голос ее был сладок, как мед.
– Ингочка, деточка, как ты там? Заработалась совсем, бедная моя. Я вот тут подумала, раз вы с Левушкой такие занятые, может, я сама себе пальто выберу? Ты не могла бы мне на карточку перевести немного, а я потом чек покажу.
Инга глубоко вздохнула, собираясь с мыслями.
– Светлана Петровна, здравствуйте. У вас же есть деньги, которые Лев вам переводит. И пальто у вас есть хорошее.
На том конце провода повисла ледяная пауза.
– То есть, ты считаешь, что я должна одеваться на деньги, которые сын дает мне на еду и лекарства? – в голосе свекрови зазвенел металл. – Я все поняла, Инга. Я все поняла. Не нужно ничего. Буду в старом ходить, ничего страшного. Главное, чтобы вы были счастливы.
И она повесила трубку. Вечером Лев вернулся с работы мрачнее тучи. Мать уже успела ему позвонить и в слезах рассказать, как невестка ее унизила, отказав в «сущем пустяке» и попрекнув куском хлеба.
– Инга, зачем так резко? Можно же было мягче, – с упреком сказал он.
– Мягче – это как? Сказать «да, конечно, сколько вам нужно»? Лев, это манипуляция чистой воды! Она давит на твое чувство вины.
– Это моя мать! Она меня одна вырастила, ночей не спала!
– А я твоя жена! И у нас общие планы и общий бюджет! Который почему-то трещит по швам от незапланированных трат на ее «хотелки».
Они впервые серьезно поссорились. Лев в тот же вечер перевел матери деньги на пальто. Инга почувствовала себя преданной. Дело было не в деньгах, а в том, что муж в этом противостоянии выбрал не ее сторону. Он просто купил себе спокойствие ценой ее душевного равновесия.
Наступило затишье. Светлана Петровна не звонила почти месяц. Лев страдал, звонил сам, но натыкался на холодную вежливость и короткие ответы: «Все хорошо. Ничего не нужно. Не беспокойтесь». Инга видела, как он мучается, и ей было его жаль. Но она понимала, что если уступит сейчас, это будет продолжаться бесконечно.
Переломный момент настал в конце лета. Светлана Петровна позвонила в воскресенье утром, когда они с Львом пили кофе на кухне, обсуждая планы на долгожданный отпуск. Она говорила с сыном, но так громко, чтобы Инга все слышала. Голос ее был полон энтузиазма.
– Левушка, я тут такое нашла! Просто сказка! Санаторий в Кисловодске, люксовый! Там и процедуры, и воды, и питание диетическое. Врачи говорят, мне для суставов и сердца – то, что нужно! Я уже и номер присмотрела, с балконом и видом на парк.
Лев напрягся. Инга замерла с чашкой в руке.
– Мам, это же, наверное, очень дорого…
– Ну, не дороже здоровья! – беззаботно рассмеялась Светлана Петровна. – Зинаида в прошлом году ездила, так ее сын все оплатил, даже не пикнул. Сказал: «Мама, для тебя ничего не жалко!». Золотой мальчик. Так вот, Левушка, там нужно бронь оплатить в течение трех дней, а то номер уйдет. Я тебе сейчас на почту ссылку скину, посмотришь. Там все просто, онлайн-оплата.
Лев молча смотрел на Ингу. В его глазах была мольба. Он не знал, что делать. Сказать «нет» – означало снова погрузиться в пучину материнских обид и молчаливых упреков. Сказать «да» – означало предать Ингу и их общие планы, ведь стоимость такого «отдыха» была сопоставима с их собственным отпуском, на который они откладывали почти год.
Инга видела его метания. И поняла, что больше не может и не хочет в этом участвовать. Она взяла у мужа телефон.
– Светлана Петровна, здравствуйте, это Инга, – сказала она твердым, спокойным голосом.
На том конце провода на секунду замолчали, явно не ожидая такого поворота.
– Ингочка? А я с сыном разговариваю.
– Я знаю. И я слышала ваш разговор. Так вот, я хочу вам сказать прямо, чтобы больше не было никаких недомолвок между нами. Оплачивать ваш отпуск, санаторий и прочие хотелки я не собираюсь! У вас есть сын для этого. Если он считает нужным тратить свои личные деньги на это – пожалуйста. Но из нашего общего семейного бюджета на это не пойдет ни копейки.
Наступила такая тишина, что, казалось, было слышно, как пылинки оседают на мебель. Лев смотрел на жену широко раскрытыми глазами, в них был и ужас, и… восхищение. Он никогда бы так не смог.
– Что?.. – прошептала наконец Светлана Петровна. – Что ты сказала?
– То, что слышали, – Инга не собиралась отступать. – Мы с Львом – семья. И бюджет у нас общий. Мы копим на ремонт, мы платим ипотеку. Мы не можем себе позволить оплачивать ваши люксовые санатории.
– Да как ты смеешь! – голос свекрови зазвенел от ярости. – Ты, приехавшая из своего захолустья! На всем готовом живешь в квартире моего сына!
– Квартира в ипотеке, за которую мы платим вместе, – отчеканила Инга. – И я работаю не меньше вашего сына. Поэтому имею право голоса в вопросах наших общих финансов. Всего доброго, Светлана Петровна.
Она нажала «отбой» и положила телефон на стол. Руки ее слегка дрожали, но в душе было странное чувство облегчения. Все маски были сброшены.
Лев молчал. Он подошел к окну и долго смотрел во двор. Инга не трогала его. Она понимала, что сейчас в его голове рушится привычный мир, где мама была святой, а ее желания – законом.
– Ты… ты была очень резка, – наконец тихо сказал он, не оборачиваясь.
– А по-другому она бы не поняла, – так же тихо ответила Инга. – Лев, я устала. Я устала от этих игр, намеков, манипуляций. Я люблю тебя, но я не могу жить в состоянии вечной войны или вечного чувства вины. Мы должны быть командой. Ты и я. А твоя мама… она взрослый человек, который пытается жить за наш счет.
Он обернулся. В его глазах больше не было мольбы, только глубокая, тяжелая задумчивость.
– Ты права, – сказал он. – Наверное, ты права. Просто… это сложно.
В тот вечер они долго говорили. Впервые за долгое время – честно, без недомолвок. Лев признал, что поведение матери стало невыносимым, но он просто не находил в себе сил ей противостоять. Инга, в свою очередь, поняла, как глубоко в нем сидит этот комплекс «хорошего сына» и как ему тяжело разрываться между двумя любимыми женщинами.
Светлана Петровна, разумеется, не сдалась. Она развернула полномасштабную военную кампанию. Обзвонила всю родню, от ближайшей до самой дальней, рассказывая в красках, какая у ее Левушки жена-монстр. Эгоистичная, жадная, не уважающая старших. Звонила и ее подруга Зинаида, голосом, полным праведного гнева, вещая Льву, что он «не мужик», раз позволяет «какой-то девчонке» обижать родную мать.
Лев держал оборону. Он вежливо, но твердо отвечал всем сочувствующим, что это их семейное дело, и они с женой разберутся сами. Инге он ничего не рассказывал, пытаясь оградить ее от этого потока негатива. Но она все понимала по его усталому лицу.
Через пару недель, когда информационная атака не принесла плодов, Светлана Петровна сменила тактику. Она перестала просить. Она стала жаловаться. По телефону она рассказывала Льву о своих внезапно обострившихся болезнях, о скачущем давлении, о болях в сердце. Каждый разговор был пронизан намеками на то, что это все из-за «нервного потрясения», устроенного невесткой. Она больше не упоминала санаторий, но постоянно вздыхала о том, что врачи настоятельно рекомендуют ей сменить климат.
Лев снова начал «плыть». Чувство вины грызло его. Однажды вечером он сказал Инге:
– Может, правда, найдем какой-нибудь недорогой пансионат? Подмосковный. Чтобы она успокоилась. Мне кажется, она себя накручивает, и ей реально плохо.
Инга посмотрела на него долгим, внимательным взглядом.
– Лева, ты правда в это веришь? Как только мы оплатим пансионат, через месяц появится новая статья расходов. Это бесконечный процесс. Она не остановится.
– А что делать? Я не могу просто игнорировать ее! Она же моя мать!
В этот момент у Инги в голове что-то щелкнуло. Ей вдруг стало кристально ясно, что в этой истории есть какое-то второе дно. Не может взрослый, вменяемый человек вести себя так иррационально только из-за простого желания пожить на широкую ногу. Пенсия, плюс ежемесячная помощь от сына – на это можно было жить более чем скромно, но достойно. А ее запросы росли в геометрической прогрессии. Куда уходили деньги?
– Лев, скажи честно, – спросила она. – Ты знаешь, на что она тратит деньги, которые ты ей даешь? Кроме еды и коммуналки.
– Ну… не знаю. На лекарства, на одежду. На что еще пенсионеры тратят?
– А ты никогда не интересовался? Не спрашивал?
– Нет. Как-то неудобно. Это же ее деньги.
– Вот именно, – кивнула Инга. – А теперь она хочет, чтобы это были наши деньги. И я хочу знать, куда они пойдут. У меня есть одна мысль. Дай мне пару дней.
Инга не была сыщиком, но она обладала аналитическим складом ума и умением работать с информацией. У Светланы Петровны была племянница, дочь ее покойной сестры, Катя. Девушка лет тридцати, дважды разведенная, с двумя детьми от разных браков, нигде толком не работавшая. Светлана Петровна всегда говорила о ней с жалостью, мол, «непутевая, жизнь не сложилась». Инга видела ее пару раз на семейных торжествах – эффектная, громкая, с вечно скучающим выражением лица.
Инга нашла Катю в социальных сетях. Ее страница пестрела фотографиями: вот она в новом модном кафе, вот с огромным букетом роз, вот хвастается новым телефоном последней модели, вот ее дети в дорогой брендовой одежде. Жизнь, совершенно не соответствующая статусу безработной матери-одиночки. И многие фотографии были выложены как раз в те дни, когда Светлана Петровна особенно активно «атаковала» их с Львом. Совпадение? Инга так не думала.
Она показала страницу Льву.
– Смотри. Это Катя. Ее тетя, твоя мама, жалуется, что ей не на что купить пальто, а племянница в это время ужинает в ресторанах. Тебе это не кажется странным?
Лев долго рассматривал фотографии. Его лицо становилось все более мрачным.
– Это ничего не доказывает, – сказал он неуверенно. – Может, у нее ухажер появился богатый.
– Может, – согласилась Инга. – А может, ее «богатый ухажер» – это твоя мама, которая вытягивает деньги из нас, чтобы содержать свою непутевую племянницу и ее детей.
Эта мысль была для Льва чудовищной. Но она объясняла все: и постоянную нехватку денег у матери, и ее растущие аппетиты, и отчаянное нежелание отчитываться за траты.
На следующий день Лев поехал к матери один. Инга настояла на этом. Это был его разговор, и он должен был провести его сам.
Он вернулся поздно вечером, осунувшийся и какой-то постаревший. Молча прошел на кухню, налил себе стакан воды и выпил залпом.
– Ты была права, – сказал он глухо. – Во всем.
Светлана Петровна сначала все отрицала. Кричала, что они с Ингой сошли с ума, что подозревают ее в невесть чем. Но когда Лев показал ей распечатанные фотографии с Катиной страницы, она сломалась. И рассказала все.
Оказалось, что последние два года она фактически полностью содержала Катю и ее двоих детей. Катя постоянно плакалась ей на жизнь: то бывший муж алименты не платит, то с работы уволили, то дети болеют. Светлана Петровна, жалея «сиротку», сначала отдавала ей часть своей пенсии, потом – почти всю прибавку от сына. А Катины аппетиты росли. Ей нужны были деньги не на хлеб, а на красивую жизнь: на салоны красоты, на модную одежду, на репетиторов для детей, чтобы «не хуже, чем у других».
Светлана Петровна попала в ловушку. Ей было стыдно признаться сыну, что она отдает его деньги племяннице. И она начала врать. Изобретать собственные нужды, чтобы получить от него больше. Новый телевизор был нужен не ей – его тут же отвезли Кате. Деньги на ремонт кухни – тоже ей. И пальто, и все остальное. Санаторий в Кисловодске был апогеем. Катя заявила, что у нее «нервное истощение» и ей срочно нужно к морю, но не в какой-нибудь эконом-класс, а в приличный отель. А легенда про санаторий для мамы звучала куда благороднее.
– Она плакала, – сказал Лев, глядя в одну точку. – Говорила, что Катя – единственное, что осталось у нее от сестры. Что она не может ее бросить.
– А тебя она может бросить под танки? – жестко спросила Инга. – Использовать, обманывать, ссорить с женой? Лев, твоя мать не жертва. Она соучастница. Она выбрала содержать взрослую, ленивую женщину за твой счет, обманывая тебя.
Лев молчал. Он все понимал. Вся его картина мира, где была любящая, пусть и немного капризная, мама, рухнула. На ее месте оказалась женщина, которая годами цинично манипулировала им ради другого человека.
– Что… что ты хочешь, чтобы я сделал? – спросил он Ингу.
– Я ничего не хочу, – ответила она мягко, подходя и обнимая его. – Решать тебе. Но я хочу, чтобы ты знал: я на твоей стороне. Что бы ты ни решил.
Это было именно то, что ему нужно было услышать.
Через несколько дней Лев снова поехал к матери. Он поставил ей ультиматум: он готов по-прежнему помогать ей финансово, но в строго оговоренных пределах. И он хочет видеть, на что тратятся деньги. Никаких переводов Кате больше не будет. Если она хочет помогать племяннице – пусть делает это из своей пенсии. Он, Лев, больше в этой схеме не участвует.
Светлана Петровна устроила истерику. Она кричала, что он бездушный, что он бросает родную кровь в беде, что Инга настроила его против нее.
– Это мое решение, мама, – твердо сказал Лев. – Не Инги. Мое. Ты обманывала меня. Ты пыталась разрушить мою семью. Хватит.
Он ушел, оставив ее рыдать в своей квартире, полной чужих, ненужных ей вещей, купленных на его деньги для другого человека.
Отношения были разрушены. Светлана Петровна прекратила всякое общение. Она не отвечала на звонки, не открывала дверь. Через общих знакомых они узнали, что она теперь жалуется всем не на жадную невестку, а на жестокого сына, который бросил старую мать и несчастную племянницу на произвол судьбы. Катя, лишившись спонсорства, тоже поливала их грязью в социальных сетях.
Инге и Льву было тяжело. Особенно Льву. Он потерял мать, вернее, тот светлый образ, который он сам себе создал. Но их собственная семья стала только крепче. Они прошли через это испытание вместе, и оно их сблизило. Они начали делать ремонт в спальне, забронировали билеты для отпуска на море.
Однажды вечером, сидя на своей новой кухне, Инга спросила мужа:
– Ты жалеешь?
Лев долго молчал, глядя на ее руку в своей.
– Я жалею, что все так вышло, – сказал он. – Жалею, что не увидел правды раньше. Но я не жалею о нашем решении. Иногда, чтобы спасти что-то важное, приходится отрезать то, что его разрушает. Даже если это очень больно.
Он посмотрел на жену, и в его взгляде была такая любовь и благодарность, что Инга поняла – они все сделали правильно. Их маленький мир устоял. А чужие «хотелки» и интриги остались за порогом их дома, где им и было место. Примирения не случилось. Светлана Петровна так и не смогла простить сыну и невестке того, что они разрушили ее удобную, лживую схему. Она предпочла остаться в роли жертвы, окруженная сочувствием таких же, как она, подруг и обидой на весь мир. А Лев и Инга просто начали жить своей жизнью. Спокойно, честно и вместе.
