Лена стояла на крыльце тёткиного дома, сжимая в руках краешек маминой кофты. Мама забыла её на кресле и Лена выбежала, чтобы отдать, но не успела — машина уже давно скрылась за поворотом, оставив за собой облако пыли. Девочка всё ещё смотрела туда, как будто надеялась, что мама передумает и вернётся. В горле стоял ком, а глаза были влажными от слёз, которые она старательно смахивала, чтобы тётя не заметила.
— Ну что, Ленчик, — раздался сзади весёлый голос. — Опять ревёшь, как будто тебя навсегда сюда привезли?
Лена обернулась и увидела свою двоюродную сестру Катю. Та стояла, опираясь на косяк двери, с ухмылкой на лице. В руках у неё болталась ветка вишни, с которой она обрывала листья.
— Я не реву, — буркнула Лена, быстро вытирая лицо. — Просто… пыль в глаза попала.
— Ага, конечно, — Катя фыркнула. — Пыль. У нас тут, можно подумать, каждый день такие песчаные бури, что слёзы только и делают что льются. Ну да ладно, хватит ныть. Пошли, я тебе кое-что покажу.
Лена нехотя поплелась за сестрой. Катя была старше её на год. Вновь встречаясь из лета в лето, они дивились про себя изменениям: как вымахала сестра! лицо повзрослело! Интересно, а я хоть чуть-чуть подросла?
Катя всегда знала, чем заняться в станице, в отличие от Лены, у которой размеренный и тихий ритм загородной жизни вызывал сперва ступор. Стоишь — и тишина вокруг, только куры кудахчут да кто-нибудь изредка прокричит что-то глухим, растекающимся от простора голосом: «Миитя! Свинья подкопала изгородь! Залатай!» или «А ну пошёл вон, негодный! Я тебе!»
— Куда мы идём? — спросила Лена, когда они свернули за угол дома и направились к старому сараю.
— Ты увидишь, — загадочно ответила Катя. — Только тише, возможно, он ещё спит.
Они подошли к сараю, и Катя, оглянувшись по сторонам, открыла скрипучую дверь. Внутри пахло сеном и пылью. Лена зажмурилась, пытаясь разглядеть что-то в полумраке.
— Вот, — Катя протянула ей что-то мягкое и тёплое. — Держи.
Лена осторожно взяла в руки небольшой комочек шерсти. Это был котёнок, совсем маленький, с белыми лапками и серыми пятнами на спине. Он слабо пискнул и уткнулся носом в её ладонь.
— Это… твой? — прошептала Лена, чувствуя, как комок в горле постепенно растворяется вместе с грустью от расставания с мамой.
— Нет, наш, — улыбнулась Катя. — Я его нашла утром в кустах за огородом. Моей маме только не говори! Она не разрешит оставить, скажет, что у нас уже двое нахлебников… Заставит выкинуть… Может, мама-кошка его бросила. Ну, или ещё что. Но я его не оставлю, в смысле не выброшу! Я соорудила ему лежанку и налила мисочку молока. Он так смешно лакает — захлёбывается и чихает, ведь маленький.
Лена осторожно прижала котёнка к себе. Он был таким маленьким и беззащитным, что она сразу почувствовала, как что-то внутри неё согрелось.
— А как его зовут? — спросила она.
— ЕЁ. Видишь какая аккуратная мордочка? Как у девочки. Пока никак не назвала её, — пожала плечами Катя. — Думала, ты придумаешь. Ты же у нас фантазёрка.
Лена задумалась. Котёнок слабо шевелился у неё на руках, и ей вдруг стало спокойно. Она посмотрела на Катю и улыбнулась.
— Пусть будет Пылинка. Потому что она серая, как пыль.
Катя засмеялась.
— Пылинка? Ну, ладно, пусть так.
— Давай покажем ей солнышко, она замёрзла.
Они вышли из сарая, и Лена почувствовала, что грусть, которая давила на неё с самого утра, куда-то ушла. Она шла рядом с Катей, держа на руках котёнка, совсем позабыв о том, что его надо прятать, и думала о том, что лето, которое начиналось со слёз, может оказаться не таким уж плохим.
— А это ещё что, девочки?! — возопила мама Кати, выйдя на улицу с тазиком. Она выплеснула грязную мыльную воду на траву и увидела Лену с котёнком в руках.
— Мы… мы… мамочка, пожалуйста, не прогоняй Пылинку!
— Мы будем её кормить, следить за ней! Мы сами, сами! — поддержала её Лена, пряча под ладонью котёнка.
— Отнеси туда, где взяла! У нас уже есть!
— Но мама! Я нашла её просто в кустах, она там погибнет!
Катя широко раскрыла рот и зарыдала в голос, начав выхватывать у Лены котёнка.
— Ну тихо, тихо. Дай я посмотрю, — протянула она руку к животному, — да ничего я вашей Соринке не сделаю!
— Пылинке… — поправила её Катя.
Она взяла котёнка за шкирку и заглянула промеж задних лапок.
— Да здесь у вас не Пылинка, а Пылюк! Мужик! Ладно, раз пацан, то пусть остаётся. Покорми его, там молоко в холодильнике свежее.
— Значит, мальчик… — обратилась к нему с материнской лаской Катя, — ну Пылюк так Пылюк. Теперь ты не сирота, а наш сынок!
На следующий день, наскоро позавтракав, Лена и Катя уже стояли у сарая, задрав головы и рассматривая крышу. Вишнёвые ветки, усыпанные спелыми ягодами, почти касались края крыши, а с другой стороны свисали тяжёлые ветки соседского тутовника, усыпанные ягодами — от розовых до почти чёрных. Девочки смотрели на чёрные плоды и облизывались.
— Ну что, полезем? — Катя уже закинула одну ногу на лестницу, прислонённую к стене сарая.
— А твоя мама не будет ругаться? — сомневалась Лена, но глаза её уже горели азартом. — Она же сказала, что за двором два дерева растёт: белый и чёрный тутовник, а это чужое.
— Вот именно! На улице тутовник ничейный. Разве интересно рвать то, что всем доступно? А там, на крыше, очень уютно и под ветками нас никто не увидит. — фыркнула Катя. — И посмотри какие у него ягоды крупные. Это — совсем другое дело, чужое всегда вкуснее.
Лена засмеялась и последовала за сестрой. Лестница скрипела под их весом, но держалась крепко. Через пару минут они уже сидели на крыше, устроившись за трубой, чтобы их не было видно с улицы. В руках у Лены был котёнок Пылюк, который, казалось, совсем не боялся высоты и с любопытством оглядывал окрестности.
— Смотри, какие ягоды! — Катя протянула Лене ветку тутовника, усыпанную крупными, почти чёрными ягодами. — Попробуй, они сладкие, как мёд.
Лена осторожно сорвала одну ягоду и положила в рот. Сладкий, насыщенный вкус разлился по языку. Она зажмурилась от удовольствия.
— Ой, как вкусно! — воскликнула она. — А почему у вас в саду нет тутовника?
— Потому что мама говорит, что он много места занимает, — ответила Катя, уже набивая рот ягодами. — И грязи от него много. Ты посмотри вокруг — разве мало у нас всего растёт? Куда его ещё?
Лена посмотрела на свои пальцы, которые стали фиолетовыми от сока. Она засмеялась и обратила свой взор на дворовое пространство. Южный, богатый на ягоды-фрукты край! Вишня крупная, пять ягод объёмом с кулак взрослого. Черешня до того плодовитая, что ветки её подпёрты дрыном, чтобы не сломились под тяжестью ягод. Абрикосы в сезон на асфальте валяются и их лениво поклёвывают куры…
Куда тут ещё и тутовник, дерево которого либо гигантское, либо коренасто-кустистое в зависимости от сорта и усыпано одновременно зелёными, созревшими и переспевшими ягодами? Ягоды сыпятся на землю безбожно, одна мука с ними, если растёт во дворе.
Они сидели на крыше, ели тутовник и вишню, болтали о чём-то своём, а котёнок Пылюк играл то залетевшим пёрышком, то трепещущим листком. Солнце грело, но под крышей было прохладно, и ветерок приносил запах травы и цветов.
— А знаешь, что мы ещё можем сделать? — вдруг предложила Катя, когда ягоды уже начали надоедать. — Давай устроим тут домик для кукол. Вот, смотри, тут за трубой место есть. Мы можем сделать из веток шалаш.
Лена с энтузиазмом кивнула. Они спустились с крыши, набрали веток и старых тряпок, а потом снова забрались наверх. Через полчаса у них уже был небольшой шалаш, где они устроили кукольный домик. Котёнок Пыль, казалось, тоже оценил их старания — он улёгся внутри шалаша и мурлыкал, пока девочки играли.
Когда они через день вновь влезали на крышу, то видели, что по соседнему двору, сплошь утопающему в тени деревьев и винограда, давя осыпающиеся ягоды, ходила старая сморщенная бабка в платочке с клюкой. Заметив их, бабка уселась на табуретку по центру двора, чтобы было лучше видно, и начала приговаривать скрипучим голосом:
— Что? Голодные, да? Опять пришли клевать мои ягоды? Я вас и вчера видела. Что? А? Мать не кормит, супа мать не налила? Хлеба не дала?
И так происходило изо дня в день. Девочки хихикали и ложились на крышу, чтобы бабке не было видно. Та крутила головой, тянула шею, наконец по шевелению листвы обнаруживала их и устраивалась на табуретке поудобнее. Снова начинались причитания:
— Ишь ты, с утра до вечера дерут и дерут ягоды. Бегают и бегают, крыша скоро провалится. Негодные какие. Кыш! — гнала бабка курицу, клевавшую ягоды с асфальта. — Тоже пришла. Голодная, будто я её не кормлю. Кыш!
Бабке они не грубили. Во-первых, в то время за грубость старшим с них сняли бы голову, а во-вторых, они понимали, что бабка совсем на них не злится. Тутовник ей этот даром не нужен — огромное дерево тянулось выше крыши, а бабка была слишком стара, чтобы обрывать ягоды.
Поэтому они с сестрой пару раз в день лезли наверх поиграть на высоте одновременно в две игры: в куклы да в прятки от бабки-соседки. Они залезали тихо-претихо, стараясь не греметь лестницей и черепицей, и таились в тутовой листве, чтобы бабка их не увидела как можно дольше.
Как-то раз сестра приболела и её не пустили гулять с Леной. С оставшейся роднёй Лена коротала дни за другими занятиями и крыша сарая была заброшена на неделю. Катя очень расстраивалась, что не может бегать со всеми. Потом Лене стало совсем скучно от слоняться одной.
Она взяла котёнка и всё же полезла. Тихо-тихо присела за трубой и посмотрела вниз: по своему двору ходила бабка. Одной рукой она держалась за поясницу, в другой руке — веник, которым она сметала опавшие ягоды и листья.
Периодически бабка поднимала голову и украдкой смотрела на их крышу.
Она их ждала. Столько одиночества было в её взгляде.
Лена не знала, почему бабка жила совсем одна, без детей и без внуков. У неё были только куры да кошка. Заигравшись, девочки делали из бабки своего шуточного врага, источник тёмной силы, а бабка подыгрывала им… Но если бы она действительно злилась на то, что девочки рвут её ягоды, то давно бы пожаловалась маме Кати.
Но ведь этого никогда не было. Она просто была маленькой одинокой старушкой.
Бабка снова подняла глаза наверх. Лена нарочито потрясла ветки тутовника. Вмиг отшвырнув веник, бабка пошла к двери за табуреткой, поставила её посреди своего двора и привычно заскрипела:
— Что? А? Опять голодные? Опять мои ягоды пришли рвать? Не кормит мать? А?
И в её голосе была радость.
Лена прижалась к трубе, стараясь не шевелиться, но сердце её билось так громко, что казалось, бабка вот-вот услышит. Она смотрела вниз, на маленькую фигурку в платочке, которая с таким усердием разыгрывала свой спектакль. Бабка говорила громко, с преувеличенным негодованием, но в её голосе не было злости. Наоборот, Лена уловила в нём что-то тёплое, почти радостное.
— Что? А? Опять мои ягоды рвёте? — продолжала бабка, подняв клюку и ткнув ею в сторону крыши. — Небось, голодные? Мать не кормит? Хлеба не дала? А?
Лена не сдержала смешка. Она прикрыла рот рукой, но бабка, кажется, уже заметила шевеление в листве. Старушка прищурилась, потом медленно, с преувеличенной важностью, села на табуретку и сложила руки на коленях.
— Ишь ты, прячутся, — продолжала она, но теперь в её голосе явно звучала улыбка. — Думают, я их не вижу. А я-то всё вижу. Всё вижу, да-а.
Лена осторожно выглянула из-за трубы. Бабка сидела, слегка раскачиваясь на табуретке, и смотрела прямо на неё. Их взгляды встретились, и Лена вдруг почувствовала, как что-то сжимается у неё в груди. Бабка была такая маленькая, такая одинокая. И она ждала их. Ждала, чтобы кто-то нарушил её одиночество, даже если это будут две девочки, ворующие её ягоды.
— Бабушка, — тихо позвала Лена, неожиданно для себя самой.
Бабка на мгновение замерла, потом медленно подняла голову.
— Что? А?
— Бабушка, — повторила Лена, уже громче. — Мы… мы не хотим вас обидеть, воруя ягоды. Просто ваш тутовник самый вкусный…
Бабка прищурилась, потом вдруг засмеялась. Её смех был скрипучим, но каким-то удивительно добрым.
— Ага, вкусный! — сказала она. — Ну, конечно, вкусный. А я-то думаю, чего это они каждый день на крышу лезут. Думала, играют там в куклы. Ан нет, ягоды мои слаще кукол.
Лена хихикнула, прикрывшись ладошкой. Она осторожно спустилась с крыши, держа на руках котёнка Пыляка, и подошла к забору, отделявшему тёткин двор от бабкиного.
— Бабушка, а вы… вы не против, что мы тутовник рвём? — спросила она, глядя на старушку. — Мы должны были сразу спросить…
Бабка махнула рукой.
— Да рвите, рвите. Чего мне, жалко, что ли? Дерево-то большое, ягоды всё равно пропадают. Только вот… — она вдруг притихла, потом добавила: — Приходите лучше ко мне прямо во двор. Хоть иногда… У меня, помимо тутовника, и другого добра навалом. Я вас хворостом угощу и чаем, а вы меня порадуете общением…. У меня же тут, знаешь, одни куры да кошка. С ними особо не поговоришь.
— Хорошо, бабушка, а как вас зовут?
Зови меня баба Шура.
— Мы с Пыляком к вам сегодня придём! — заверила её Лена. — И Катя тоже, как только выздоровеет.
Бабка кивнула, и Лена почувствовала, как защекотало у неё в глазах от тёплой, искренней улыбки бабы Шуры.
Лена засмеялась и побежала обратно к дому, держа на руках котёнка. Это лето становилось для неё особенным. Не только из-за ягод, игр и приключений, но и из-за этой маленькой одинокой старушки, которая ждала их каждый день, чтобы немного поговорить.
Уже в доме Лена наливала компот для Кати и долго сидела около её кровати, болтая обо всём подряд. Она поняла, что хорошие люди не должны чувствовать себя оставленными и ненужными.
Катя отвлекла её от расставания с матерью, Лена отвлечёт её от болезни, а вместе они подарят одинокой старушке мгновения человеческого тепла и участия, и пусть эти летние дни останутся тлеть огоньком в душе бабы Шуры до следующего сезона тутовника, когда Лена вернётся в эти края опять.
