Телефон зазвонил в половине седьмого утра. Ольга уже стояла у плиты, готовя завтрак мужу и детям, но сердце екнуло от предчувствия — так рано звонили только с плохими новостями.
— Оля, — голос матери был слабым, но в нем отчетливо слышались нотки обиды, — мне совсем плохо. Не могу встать, голова кружится. Приедешь?
Ольга взглянула на часы, потом на мужа, который торопливо завязывал галстук, на детей, которые еще не проснулись окончательно.
— Мам, а Дима? Он же рядом живет…
— Какой Дима? — в голосе матери прозвучало искреннее недоумение. — Он мужчина, что он понимает в болезнях? Ты же знаешь, как он… Оля, мне правда плохо.
Ольга закрыла глаза, представляя, как сегодня весь день пойдет наперекосяк. Муж будет недоволен, что она опять оставляет семью ради матери. Дети опоздают в школу. На работе накопятся дела.
— Хорошо, мам. Через час буду.
Когда она положила трубку, муж молча посмотрел на нее оторвавшись от телефона. В этом взгляде было все: усталость, понимание и едва сдерживаемое раздражение.
— Опять? — тихо спросил он.
— Что значит «опять»? Ей плохо.
— А твой брат? У него что, руки отсохли?
Ольга не ответила. Она знала, что муж прав, но спорить было бесполезно. Дима никогда не помогал матери. Даже когда жил с ней, даже когда был холостым и свободным. А теперь, получив квартиру, он и вовсе считал, что выполнил свой сыновний долг.
Мать лежала в постели, бледная и измученная. Квартира была в беспорядке — на кухне гора немытой посуды, пол не мыт уже давно, в холодильнике только остатки вчерашней еды.
— Спасибо, что приехала, — прошептала мать, когда Ольга измерила ей давление. — Знаю, что тебе трудно, но ты же понимаешь… Дима не приучен к такому.
Ольга молча убирала квартиру, стирала, готовила обед. В голове крутились одни и те же мысли: почему она должна бросать свою семью, свою работу, чтобы решать проблемы, с которыми вполне мог справиться брат?
— Мам, — наконец сказала она, — а почему ты не попросишь Диму помочь? Хотя бы уборщицу нанять.
Мать вздохнула:
— Ты же знаешь, какой он. У него своя семья, работа. А это… — она обвела рукой комнату, — это женская работа.
— Но он же обещал заботиться о тебе, когда ты переписывала на него квартиру.
— Заботиться — это не значит полы мыть, — мать говорила убежденно. — Он зарабатывает деньги, обеспечивает семью. А ты… ты же дочь. Дочери должны помогать матерям.
Ольга почувствовала, как нарастает раздражение. Эта логика была ей знакома с детства. Дима — мальчик, будущий мужчина, его нужно беречь. Ольга — девочка, она должна помогать, учиться быть хозяйкой.
— Мам, но я тоже работаю. У меня тоже семья.
— Твой муж получает хорошую зарплату. Ты могла бы и поменьше работать, больше времени семье уделять, — в голосе матери звучала привычная критика.
Ольга сжала кулаки. Этот разговор они вели уже много раз. Мать искренне не понимала, почему дочь не может быть всегда доступна, почему не может бросить все и примчаться по первому зову.
Вечером Ольга вернулась домой измученная. Дети уже спали, муж сидел в гостиной с мрачным лицом.
— Как мать? — сухо спросил он.
— Нормально. Давление скачет, но ничего серьезного.
— Понятно. А твой брат опять «занят»?
— Не начинай, — Ольга села рядом с ним. — Я и так устала.
— А я не устал? — неожиданно резко сказал муж. — Я не устал каждый раз объяснять детям, почему мама опять уехала к бабушке? Почему дядя Дима не может помочь своей матери?
— Потому что он мужчина, — с горечью ответила Ольга. — По крайней мере, так считает мать.
— А ты что думаешь?
Ольга молчала. Она думала много чего. Думала о том, как в детстве мать всегда оправдывала Димины проступки: «Он же мальчик, ему простительно». Думала о том, как все семейные праздники готовила она, а Дима просто приходил и ел. Думала о том, как мать гордилась его редкими успехами и не замечала ее постоянной помощи.
— Я думаю, что мне надо поговорить с Димой.
Они встретились в кафе рядом с его офисом. Дима выглядел успешно и довольно — костюм хорошо сидел, часы шорошие, улыбка уверенная.
— Привет, сестренка, — он обнял ее. — Как дела? Как мать?
— Плохо дела, — Ольга не стала ходить вокруг да около. — Мать плохо себя чувствует, а помогать ей некому.
— Как это некому? — Дима искренне удивился. — У нее же есть ты.
— У нее есть и ты.
— Ну да, но я же мужчина. Я не умею готовить, убираться. Да и времени нет совсем.
— Зато есть деньги нанять кого-то.
Дима поморщился:
— Слушай, ты же знаешь, что я не жадный. Помогаю матери материально, когда нужно. Но эти бытовые вещи… Это же традиционно женская сфера.
— Дима, — Ольга старалась говорить спокойно, — ты же обещал заботиться о матери, когда она переписывала квартиру на тебя.
— И забочусь. Плачу за коммунальные услуги, покупаю лекарства.
— Этого мало.
— Для тебя, может, и мало. А для меня — нормально. Каждый помогает как может.
Ольга почувствовала, как внутри закипает злость.
— Получается, что ты получил квартиру, а я получила обязанности?
— Никто тебя не заставляет. Ты же сама предлагаешь помощь.
— Потому что больше некому!
— Значит, ты нужна матери. Разве это не прекрасно?
Ольга смотрела на брата и не узнавала его. Когда они были детьми, он был добрым, отзывчивым. Правда, всегда немного ленивым, но не эгоистичным. Что с ним произошло?
— Дима, справедливо ли это?
— Что именно?
— То, что все блага достались тебе, а все обязанности — мне.
Дима пожал плечами:
— Это решение матери. Мы должны его уважать.
— А если бы мать решила по-другому? Если бы она отдала квартиру мне?
— Тогда бы я тоже уважал ее решение, — без колебаний ответил Дима.
— Правда?
— Конечно. Родители лучше знают, как правильно.
Ольга запомнила эти слова.
На следующий день она снова была у матери. Мыла пол, готовила обед, развешивала белье. Мать лежала в постели и руководила:
— Оля, ты не так складываешь простыни. И суп пересолила немного.
— Мам, — сказала Ольга, не поднимая головы от плиты, — я вчера разговаривала с Димой.
— О чем?
— О справедливости. О том, что он получил квартиру, а я получила обязанности.
Мать нахмурилась:
— Ты же знаешь, почему я так решила. Дима — мужчина, ему семью создавать. А ты замужем, у тебя есть крыша над головой.
— Но справедливо ли это?
— Справедливо, — но в голосе матери послышались сомнения.
— Дима сказал, что уважал бы любое твое решение. Что родители лучше знают, как правильно.
Мать замолчала.
— Мам, — Ольга села рядом с ней, — я не могу больше так. У меня своя семья, своя жизнь. Я не могу каждый день бросать все и приезжать к тебе.
— А что ты предлагаешь?
— Справедливость. Каждому — по заслугам.
Мать долго молчала, потом тихо сказала:
— Может, ты и права. Может, справедливо было бы… пополам.
— Что пополам?
— Квартиру. Ты же тоже помогаешь мне, заботишься. Может, справедливо было бы переписать половину на тебя.
Ольга почувствовала, как сердце замирает. Неужели мать действительно готова исправить несправедливость?
— Ты серьезно?
— Да. Позвони Диме, пусть приедет. Я ему скажу.
Дима приехал через час. Он был взволнован — мать редко требовала его немедленного присутствия.
— Что случилось? — спросил он, садясь на краешек кровати.
— Дима, — начала мать, — я много думала. О справедливости. О том, как я поступила с квартирой.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты сказал, что уважаешь мои решения. Что родители лучше знают, как правильно.
— Конечно.
— Тогда я принял новое решение. Справедливо было бы переписать половину квартиры на Олю. Она тоже заботится обо мне, помогает мне.
Лицо Димы изменилось моментально. Удивление сменилось недоумением, потом — гневом.
— Что? — он поднялся с кровати. — Ты не можешь так поступить!
— Почему? — спокойно спросила мать. — Ты же сказал, что уважаешь мои решения.
— Но это… это другое! Квартира уже моя!
— У тебя будет половина, — встряла Ольга. — Ничего не изменится.
— Как ничего? — Дима повернулся к ней. — Ты хочешь отобрать у меня квартиру!
— Я хочу справедливости.
— Какой справедливости? Ты же замужем! У тебя есть жилье!
— А у тебя есть обязанности, которые ты не выполняешь.
— Я их не брал на себя!
— Когда получал квартиру — брал.
Дима заходил по комнате, как загнанный зверь.
— Мать, ты не можешь так поступить! Что я такое сделал, что ты лишаешь меня наследства?
— Не лишаю. Делю справедливо.
— Но я же сын! Я мужчина! Мне семью кормить!
— А Оля что, не дочь? Она не помогает семье?
Дима замолчал, потом резко повернулся к сестре:
— Это ты ее настроила!
— Никто никого не настраивал, — Ольга старалась говорить спокойно. — Мать сама приняла решение.
— Я не соглашусь! — выкрикнул Дима. — Квартира моя, и я ее не отдам!
— Дима, — тихо сказала мать, — ты же обещал заботиться обо мне.
— Забочусь!
— Нет. Заботится Оля. Каждый день приезжает, убирается, готовит. А ты что делаешь?
— Я… я плачу за коммунальные услуги!
— Это не забота. Это обязанность собственника.
Дима стоял посреди комнаты, красный от злости и растерянности. Наконец он сказал:
— Я не буду переписывать квартиру. Мать, ты не можешь меня заставить.
— Не могу, — согласилась мать.
— Тогда вопрос решен.
— Нет, — встала Ольга. — Не решен.
— Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать, что если ты не согласен на справедливость, то мать — теперь полностью твоя ответственность.
— Что?
— Отдала квартиру сыну? Вот он пусть тебе и помогает! — с этими словами Ольга взяла сумку и направилась к выходу.
— Оля, подожди! — закричала мать.
— Оля, не будь дурой! — крикнул Дима.
Но Ольга уже выходила из квартиры, не оборачиваясь.
Первые дни дома показались Ольге странными. Никто не звонил с утра, никто не требовал немедленно приехать. Она могла спокойно позавтракать с семьей, отвести детей в школу, сосредоточиться на работе.
Муж смотрел на нее с удивлением и одобрением.
— Наконец-то, — сказал он. — Я думал, ты никогда не решишься.
— Я просто устала быть удобной.
— А как мать?
— Не знаю. Не звонила.
Но на четвертый день мать все-таки позвонила. Голос был слабым и жалобным:
— Оля, мне плохо. Совсем нет сил. Приедешь?
— А Дима?
— Дима… он занят. У него работа.
— Мам, я же сказала. Дима получил квартиру — пусть он и помогает.
— Но он не умеет!
— Научится. Или наймет кого-то.
— Оля, ты не можешь так! Я же твоя мать!
— А он не твой сын?
— Сын, но…
— Никаких «но». Мам, я не буду больше решать проблемы, которые должен решать Дима.
— Но если он не хочет?
— Тогда это ваша общая проблема.
Ольга положила трубку и почувствовала, как руки дрожат. Было страшно. Страшно обидеть мать, страшно выглядеть жестокой дочерью. Но еще страшнее было продолжать жить в этой бесконечной несправедливости.
Дима позвонил через несколько часов. Голос был злым и обвиняющим:
— Ты что, совсем сошла с ума? Мать звонила, плакала!
— Пусть звонит. Ты же получил квартиру.
— При чем здесь квартира? Речь о матери!
— Именно о матери. О том, кто должен о ней заботиться.
— Мы оба должны!
— Тогда почему заботилась только я?
— Потому что ты женщина! Ты лучше умеешь!
— А ты лучше умеешь получать наследство. Значит, теперь ты научишься заботиться о матери.
— Ты бросаешь мать на произвол судьбы!
— Я оставляю её на тебя.
— Оля, не будь сукой! Она же старая, больная!
— Тогда помоги ей!
— Я не знаю как!
— Научись. Или найми кого-то.
— Что? Кого нанять?
— Я предлагаю тебе взять ответственность за свои решения.
— Какие решения?
— Решение получить квартиру, не выполняя обязательств.
Дима замолчал. Потом тихо сказал:
— А если я соглашусь переписать половину на тебя?
— Поздно, — ответила Ольга. — Теперь это не вопрос квартиры. Это вопрос принципа.
— Какого принципа?
— Принципа справедливости. Ты показал свое истинное лицо, Дима. Ты готов брать, но не готов давать.
— Я готов! Я готов переписать половину!
— Сейчас готов. Когда припекло. А когда все было хорошо, ты и слышать не хотел о справедливости.
— Оля, пожалуйста…
— Нет, Дима. Мать — твоя ответственность. Полностью.
Прошло две недели. Ольга жила обычной жизнью — работала, занималась семьей, встречалась с друзьями. Телефон молчал. Иногда ей становилось тревожно — как мать, не случилось ли чего плохого? Но она держала себя в руках.
Потом позвонила соседка матери:
— Ольга Петровна, простите, что беспокою. Просто хотела сообщить — ваша мама попала в больницу.
Сердце Ольги остановилось:
— Что случилось?
— Упала дома, ударилась головой. Дмитрий Петрович вызвал скорую, сейчас она в больнице. Ничего серьезного, но под наблюдением будет лежать.
— Спасибо за звонок.
Ольга положила трубку и поняла, что больше не может. Как бы она ни злилась на мать, как бы ни требовала справедливости — она не могла допустить, чтобы мать страдала.
Она поехала в больницу.
Мать лежала в палате, бледная, с забинтованной головой. Рядом сидел Дима, растрепанный и усталый.
— Оля, — прошептала мать, — ты приехала…
— Как ты себя чувствуешь?
— Лучше. Голова болит, но врач сказал, что ничего серьезного.
Ольга посмотрела на брата. Он избегал ее взгляда.
— Дима, — сказала она, — можно поговорить?
Они вышли в коридор.
— Как это случилось? — спросила Ольга.
— Она упала, когда вставала с кровати. Я… я не был рядом. Она позвонила мне, когда уже лежала на полу.
— Понятно.
— Оля, — Дима посмотрел на нее умоляюще, — я готов переписать половину квартиры на тебя. Серьезно. Я понял, что был неправ.
— Сейчас понял?
— Да. Когда увидел ее лежащую на полу… Я понял, что не справляюсь. Что не умею заботиться о ней так, как умеешь ты.
Ольга молчала.
— Пожалуйста, — продолжал Дима, — я не прошу тебя простить меня. Я прошу тебя не бросать мать.
— А ты? Ты не бросишь ее после того, как я вернусь?
— Не брошу. Обещаю. Найму сиделку, если нужно. Буду приходить каждый день проверять, как дела.
— Обещания ты давать умеешь, — сказала Ольга. — А выполнять?
— Буду выполнять. Клянусь.
Ольга посмотрела на него внимательно. В его глазах она увидела что-то новое — не только страх и вину, но и искреннее раскаяние.
— Хорошо, — сказала она наконец. — Но с условием.
— Каким?
— Ты переписываешь половину квартиры на меня. Не из-за того, что я буду помогать матери, а из-за того, что это справедливо.
— Согласен.
— И мы делим заботу о матери поровну. Не я делаю все, а ты изредка заходишь. Поровну.
— Согласен.
— И еще одно условие.
— Какое?
— Ты извинишься перед матерью за то, что не выполнял свои обещания.
Дима кивнул.
Через месяц мать выписалась из больницы. Квартира была переоформлена — половина на Ольгу, половина на Диму. Дима действительно нанял сиделку и стал регулярно навещать мать. Ольга тоже приезжала, но уже не каждый день, а два-три раза в неделю.
Отношения в семье изменились. Мать стала более внимательной к Ольге, реже критиковала ее и чаще благодарила. Дима стал более ответственным — не только по отношению к матери, но и вообще.
Но что-то все же сломалось навсегда. Ольга больше не могла доверять брату так, как раньше. Она видела его истинную натуру— эгоистичную, готовую брать, но не готовую давать. Мать тоже изменилась — стала более осторожной в своих суждениях, перестала открыто отдавать предпочтение сыну.
Справедливость была восстановлена, но за это пришлось заплатить. Семейная гармония, которая, возможно, была иллюзией, исчезла окончательно. Теперь каждый знал свое место, свои права и обязанности.
Иногда Ольга думала о том, стоило ли все это затевать. Может быть, лучше было продолжать молча тянуть лямку, сохраняя видимость семейного единства? Но потом она смотрела на мужа, на детей, на свою упорядоченную жизнь и понимала — она сделала правильный выбор.
Справедливость дорого стоит. Но жизнь без нее стоит еще дороже.
Теперь, когда мать звонила и просила о помощи, Ольга могла сказать: «Хорошо, мам, я приеду. А завтра приедет Дима». И это было справедливо. Наконец-то справедливо.
Правда, полностью восстановить прежние отношения уже было невозможно. Слишком много слов было сказано, слишком много правды открылось. Но, возможно, эта новая правда была лучше старой лжи. Болезненная, но честная.
Ольга больше не была удобной дочерью. Она была справедливой дочерью. И это было ее собственным выбором.
