Температура спала только к вечеру третьего дня, и я впервые за эти сутки могла нормально думать.
До этого в голове была каша: антибиотики, жар, кислородная маска, которую то надевали, то снимали. Двусторонняя пневмония в тридцать два года — подарочек еще тот. Врач говорил что-то про ослабленный иммунитет и стрессы, но я его слушала вполуха, больше думая о том, как же меня угораздило так влипнуть.
Я лежала в палате на четверых, но соседки мне попались тихие: одна читала, другая вязала, третья в основном спала. Идеальные условия для того, чтобы залечить не только легкие, но и душу.
Последний год был каким-то сумасшедшим: работа в рекламном агентстве высасывала все соки, постоянные дедлайны, нервные клиенты, а дома — Дима с его вечным недовольством и мама Димы, то есть Валентина Петровна, которая заглядывала к нам раза три в неделю и каждый раз находила повод покритиковать мой образ жизни.
— Лена, что-то твой супруг совсем пропал, — вдруг обратилась ко мне соседка по койке, когда увидела, что я окончательно пришла в себя. — Небось на работе пропадает?
Я пожала плечами.
Дима действительно не появлялся. Звонил, правда, спрашивал как дела, но как-то механически, будто по обязанности. Говорил, что у него завал на работе, что не может вырваться. IT-шник, программист, всегда можно сослаться на срочный проект.
— Работает, — коротко ответила я.
На самом деле меня это даже устраивало. Не нужно было изображать бодрость, выслушивать его жалобы на жизнь или терпеть Валентину Петровну, если она вдруг решит составить сыну компанию.
Я могла просто лежать, смотреть в потолок и думать о том, что что-то в моей жизни идет не так. Совсем не так.
Мы с Димой познакомились четыре года назад на корпоративе у общих знакомых. Он тогда показался мне таким надёжным и спокойным. После бурного романа с творческой личностью, который закончился скандалом и разбитым сердцем, Дима выглядел как тихая гавань.
Мы поженились через год и сняли двушку в спальном районе. А потом я унаследовала от бабушки однокомнатную квартиру в центре и мы переехали туда.
Именно тогда в нашу жизнь плотно вошла Валентина Петровна.
До этого мы встречались с ней по праздникам, она была вежлива, но несколько холодна.
А когда узнала про наследство, словно прозрела. Начались регулярные визиты, советы по обустройству квартиры, критика моей готовки, работы, внешнего вида.
Дима поначалу пытался её одергивать, но постепенно сдался и теперь чаще поддакивал маме, чем защищал меня.
Вдруг на тумбочке завибрировал телефон. Пришло сообщение от Димы:
«Как дела? Завтра приеду обязательно».
Завтра. Уже четвёртый день лежу, а он завтра приедет!
Я убрала телефон и закрыла глаза. Медсестра принесла очередную порцию лекарств, и я послушно всё выпила. Хотелось поскорее выздороветь и вернуться к обычной жизни. Или к тому, что я считала обычной жизнью.
Вечером мне позвонила подруга Катя. Мы проболтали минут двадцать. Она рассказывала новости с работы, я — больничные байки.
Когда разговор зашёл о Диме, я почему-то соврала и сказала, что он часто меня навещает, приносит фрукты и вообще очень заботливый. Зачем соврала? Я сама не поняла. Наверное, даже перед подругой не хотелось выглядеть женой, про которую забыли.
Ночью я долго не могла уснуть.
За окном гудели машины, где-то вдалеке играла музыка. Жизнь продолжалась, а я лежала на больничных простынях и думала о том, когда именно всё пошло не так.
Дима появился на следующий день ближе к вечеру, и я сразу поняла, что он пришёл не один. За дверью палаты маячила знакомая фигура в бежевом пальто. Валентина Петровна никогда не упускала возможности проконтролировать ситуацию лично.
— Леночка, как дела? — Дима наклонился и холодно чмокнул меня в лоб.
— Намного лучше. Завтра выписывают, — сказала я, но почему-то после моих слов они как-то странно переглянулись.
— Завтра? — переспросила свекровь. — А мы думали, что ты еще денька два полежишь. Для полного восстановления.
— Нет, врач сказала, что завтра к обеду я буду дома.
Они посидели минут двадцать, поговорили о всякой ерунде. Дима сильно нервничал, всё время смотрел на телефон, а Валентина Петровна изучала меня каким-то странным взглядом, от которого мне становилось не по себе.
Наконец они стали собираться.
— Хорошо, что ты поправляешься, — сказала свекровь. — Отдыхай, набирайся сил.
После их ухода я почувствовала необъяснимую неловкость.
Обычно Валентина Петровна могла часами читать лекции о правильном питании или рассказывать, как в её времена жёны умели создавать уют. А тут какая-то скомканная, дежурная беседа.
Около девяти вечера муж и свекровь вернулись.
Я как раз задремала после ужина. Антибиотики сильно клонили в сон. Я услышала знакомые голоса в коридоре, но открыть глаза не смогла, слишком хотелось спать. Они вошли тихо, на цыпочках.
— Спит, — прошептал Дима. — Я же говорил, что мы едем в больницу зря. После такого лечения они как сурки! И что теперь? Определенно ее завтра выпишут. Без вариантов. Не будем же мы ее будить, чтобы уговорить остаться еще хотя бы на два дня. Это покажется странным. Или?
— Не паникуй! — едва слышно ответила Валентина Петровна. — Слушай меня внимательно. Ее выписывают только завтра. Пока она здесь, у нас есть время. Съезди поменяй замки в ее квартире. Прямо сейчас!
Сердце у меня ёкнуло, но я заставила себя лежать неподвижно и дышать ровно.
— Мам, может не стоит… — начал было Дима.
— Не стоит? — раздраженно переспросила сына свекровь. — Димочка, мы это обсуждали сто раз. Она тебя использует. Квартира в центре записана на неё, ты там никто. Разведется и останешься с носом. А так хоть будет стимул договариваться полюбовно.
— Но это же незаконно…
— Ничего незаконного. Ты там прописан, имеешь право на жилплощадь. А она пусть сначала через суд докажет свои права. Время выиграем, за это время она подумает, что ей дороже — квартира или семья.
Я лежала, почти не дыша. Мой собственный муж и его мать планировали захватить мою квартиру. Бабушкину квартиру, которую она мне завещала, потому что любила больше всех.
— Иди уже, — поторопила Диму Валентина Петровна. — В хозяйственном на Садовой замки продают до десяти. Вызовешь слесаря на дом, скажешь, что потерял ключи.
— А если соседи спросят?
— Скажешь, что жена в больнице, попросила поменять замок, потому что подозревает, что кто-то делал копии. Мало ли, уборщица там, сантехник. Неважно.
Дима всё ещё колебался:
— Мам, мне как-то стрёмно…
— Димочка, — голос свекрови стал мягче, почти ласковым. — Ты же помнишь, как тяжело нам было снимать квартиру? Как я в долги влезла, чтобы вам свадьбу оплатить? А она что дала этим отношениям? Работой своей хвастается, а семьёй не занимается. Ни детей тебе не родила, ни уюта не создала. И теперь еще и заболела. Видишь, какая хлипкая? Это знак судьбы.
— Ладно, — наконец сдался Дима. — Я все быстро сделаю.
— Молодец. А я пока здесь посижу для пущей уверенности. Как только решишь вопрос, сразу же возвращайся в больницу.
Они вышли, а я осталась лежать с широко открытыми глазами, уставившись в потолок. Руки дрожали, сердце колотилось так, что, казалось, его слышно во всей палате.
Валентина Петровна присела в коридоре на пластиковом стуле.
Я лежала и пыталась переварить услышанное. Мой муж и его мать планировали украсть у меня квартиру. Просто так. Хладнокровно и расчетливо.
В голове мгновенно созрел план. Четкий, как будто я всю жизнь готовилась к подобным ситуациям.
Я осторожно достала телефон и набрала нужный номер.
— Это Лена, — прошептала я в трубку. — Мне очень нужна услуга. Срочная.
— Что случилось? Ты же в больнице.
— Именно поэтому и нужна помощь. Слушай внимательно…
Через пять минут всё было обговорено. Человек на том конце провода не задавал лишних вопросов и пообещал все устроить.
Теперь нужно было сыграть спектакль.
Я потянулась, зевнула и открыла глаза, изображая человека, который только что проснулся.
— Ой, как долго я спала, — пробормотала я и, встав с кровати, пошла в сторону туалета.
В коридоре на стуле действительно сидела Валентина Петровна и листала какой-то женский журнал. При виде меня она подняла голову:
— Леночка! Ты проснулась. Как себя чувствуешь?
— Нормально. А что вы здесь делаете? Где Дима?
— Он… э… в аптеку поехал, — немного замялась свекровь. — Хотел тебе витамины купить.
— Какая забота, — улыбнулась я. — Проходите в палату, Валентина Петровна. Не будете же вы в коридоре сидеть.
Женщина последовала за мной и уже через минуту устроилась на стуле рядом с моей кроватью.
Я прилегла и внимательно на неё посмотрела. Интересно было наблюдать за родственницей, которая час назад планировала ограбить меня.
— Вы знаете, я сегодня очень много думала о нашей семье, — начала я задушевным тоном. — О том, как мы живем, какие у нас отношения.
— И к каким выводам пришла? — осторожно спросила Валентина Петровна.
— К очень интересным. Например, я поняла, что некоторые люди умеют прекрасно скрывать свои истинные мотивы. Годами играть роль заботливых родственников, а на самом деле просто ждать подходящего момента.
Свекровь насторожилась:
— Не понимаю, о чём ты говоришь.
— О человеческой природе. О том, как далеко могут зайти люди ради материальной выгоды. Вот, например, представьте ситуацию: человек заболел, лежит в больнице беспомощный, а его близкие в это время строят планы, как его обобрать.
Валентина Петровна побледнела, но вида не подала:
— Какие странные мысли у тебя, Леночка. Наверное, лекарства действуют.
— Возможно, — согласилась я. — Но знаете, что самое удивительное? Такие люди всегда считают себя правыми. Они найдут тысячу оправданий своим поступкам. Скажут, что жертва сама виновата, что они действуют из благих побуждений.
— Лена, может тебе отдохнуть? — нервно предложила свекровь. — Ты какая-то странная сегодня.
— Наоборот, очень мудрая. Впервые за долгое время вижу людей такими, какие они есть на самом деле.
Валентина Петровна ерзала на стуле, явно чувствуя подвох, но не понимая, откуда он исходит. А я получала удовольствие от этой игры. Четыре года я терпела её снисходительный тон, критику, попытки управлять моей жизнью. Теперь настал мой час.
— Кстати, а почему Дима так долго? — спросила я, взглянув на часы. — Уже полчаса прошло.
— Аптеки далеко, пробки, — пробормотала Валентина Петровна.
— Да, пробки — это проблема. Особенно когда торопишься сделать что-то важное. Что-то, что требует времени и… скажем так, определённых навыков.
В этот момент в палату вошёл Дима. Бледный, растерянный, с потными ладонями. Увидел меня бодрствующую и замер в дверях.
— Димочка! — обрадованно воскликнула мать. — Наконец-то! Мы тебя заждались.
— Мам, там… — начал было Дима, но осёкся, глядя на меня.
— Что там, дорогой? — ласково спросила я. — Аптека закрыта была?
Дима открывал рот, но из него не выходило ни звука. Он метался взглядом между мной и матерью, явно не зная, что сказать.
— Димочка, ты что-то совсем бледный, — забеспокоилась Валентина Петровна. — Может присядешь?
— Мам, там… на лестнице… — начал было сын, но договорить не успел.
В палату вошёл высокий седоватый мужчина в тёмном пальто.
Валентина Петровна при виде его побледнела так, что я испугалась, как бы у нее сердце не остановилось.
— Виктор? — прошептала она. — Что… что ты здесь делаешь?
— Здравствуй, Леночка, — тепло поздоровался со мной свёкор, проигнорировав бывшую жену. — Как самочувствие?
— Виктор Николаевич, спасибо, что приехали, — искренне сказала я. — Намного лучше.
Валентина Петровна смотрела на нас широко раскрытыми глазами, пытаясь понять, что происходит. А Дима так и стоял в дверях, словно корни пустил.
— Витя, — наконец выдавила из себя свекровь. — Ты откуда?
— От квартиры невестки, — холодно ответил Виктор Николаевич. — Где я имел удовольствие встретить нашего сына на лестничной площадке со слесарем. Который, кстати, очень удивился, узнав, что хозяйка квартиры лежит в больнице и никого не просила менять замки.
Свекровь схватилась за сердце:
— Какая нелепая случайность. Я могу всё объяснить…
— Объяснить? — свёкор повернулся к ней, и я увидела в его глазах такую ярость, какую никогда раньше не видела у этого спокойного, интеллигентного человека. — Что ты собралась объяснять, Валентина? Как ты научила нашего сына бесчестию? Как планировала грязные дела за спиной больной невестки?
— Это не грязные дела! — взвилась женщина. — Дима там прописан, он имеет права…
— Заткнись, — тихо сказал Виктор Николаевич, и свекровь действительно замолчала. — За сорок лет брака я много чего от тебя терпел. Твои истерики, попытки контролировать каждый мой шаг, склоки с соседями. Но то, что ты из нашего сына сделала… Это переходит все границы.
— Витя, пожалуйста, — на глазах Валентины Петровны появились слёзы. — Мы же вроде начали налаживать отношения. Ты же сам говорил, что я изменилась…
— Изменилась? — горько усмехнулся свёкор. — Ты просто научилась лучше скрывать свою сущность. Но как только от тебя отворачиваешься, ты показываешь себя настоящую.
Дима наконец смог произнести:
— Пап, мы просто хотели… она же не ценит нашу семью, всё время на работе… Ты ничего не знаешь!
— Она не ценит? — Виктор Николаевич повернулся к сыну. — Дима, за четыре года брака Лена ни разу не пожаловалась мне на тебя или на мать. Хотя поводов было предостаточно. Думаешь, я ничего не понимаю? Она работает, содержит семью, терпит выходки твоей матери. А ты? Что ты дал этому браку, кроме претензий?
— Я… я люблю её, — пробормотал Дима.
— Любишь? Люди, которые любят, не строят подлых планов, пока их любимые лежат в больнице.
Валентина Петровна вдруг бросилась к бывшему мужу:
— Витя, ну что ты как чужой! Это же наш сын, наша семья! Неужели ты из-за неё нас предашь?
— Из-за неё? Валя, ты до сих пор ничего не понимаешь. Я развёлся с тобой не из-за другой женщины. И уж точно не из-за невестки. Я развёлся с тобой, потому что ты делаешь несчастными всех вокруг. Себя, меня, теперь вот и сына. Ты не умеешь любить. Ты умеешь только потреблять и требовать.
— Это неправда! — закричала свекровь. — Я всю жизнь посвятила семье!
— Ты посвятила жизнь контролю над семьёй. Это разные вещи.
Мужчина повернулся ко мне:
— Леночка, я хочу тебе сказать одну вещь. Подавай на развод. Завтра же. Этот мерзавец, — он кивнул на сына, — не достоин тебя. Найдешь себе нормального человека, который будет тебя ценить.
— Виктор Николаевич…
— А с этой, — он посмотрел на бывшую жену, — я больше знаться не собираюсь. Валентина, можешь забыть мой номер телефона. Навсегда.
— Витя, нет! — свекровь схватила его за рукав. — Мы же договаривались встретиться на следующей неделе! Ты же сам сказал, что скучаешь!
— Это было до того, как я узнал, кто ты есть на самом деле! Прощай, Валентина. И больше мне не звони.
Валентина Петровна рухнула на стул и разрыдалась. Громко, безудержно, как ребёнок. Дима растерянно переминался с ноги на ногу, не зная, к кому подойти… к матери или ко мне.
— Пап, ну неужели всё так серьёзно? Я же просто…
— Просто решил присвоить квартиру больной жены! — холодно перебил его Виктор Николаевич. — Дима, ты понимаешь, что это уголовно наказуемо? Если бы не я, завтра бы Лена пришла домой и не смогла попасть в собственную квартиру.
— Мы бы всё объяснили потом…
— Объяснили бы что? Что она может получить ключи обратно только в обмен на какие-то уступки?
Я слушала этот разговор и чувствовала, как с каждой минутой во мне что-то окончательно умирает. Не любовь. Её уже давно не было. Умирали последние иллюзии о том, что этот брак можно спасти.
— Виктор Николаевич, — обратилась я к свекру. — А что вы сказали слесарю?
— Что произошла ошибка, что никто замки менять не просил. Он всё понял, денег не взял.
— То есть замки не поменяли? Вы успели?
— Конечно, нет. Как только я объяснил ситуацию, слесарь сразу уехал. А твоему мужу посоветовал перестать играть в мошенника!
Дима вдруг вспыхнул:
— Да что вы все на меня накинулись! Как будто я один такой! Половина разводов из-за жилья происходит! И вообще, если она меня любила, то поделилась бы квартирой добровольно!
— Поделилась бы? — я села на кровати. — Дима, ты сейчас серьезно?
Супруг замялся:
— Ну… это же само собой разумеется…
— Ничего не разумеется само собой. Брак браком, а свое личное имущество я никогда не собиралась делить с тобой. Это сущий бред!
— Лена, давай не будем устраивать сцены в больнице. Тем более, перед родителями.
— Перед родителями? — я встала с кровати, хотя чувствовала сильную слабость. — Тебя сейчас беспокоят родители?
Валентина Петровна подняла заплаканное лицо:
— Леночка, ну что ты как чужая! Неужели нельзя просто понять мужа?
— Понять можно многое, — ответила я. — Можно понять и простить грубость, невнимание, даже измену. Но нельзя понять и простить предательство. А то, что вы планировали, является именно предательством.
— Но мы же не сделали этого!
— Только потому, что я случайно подслушала ваш разговор.
Виктор Николаевич подошёл ко мне:
— Лена, ты сильная женщина. У тебя есть работа, квартира, друзья. Не трать жизнь на людей, которые тебя не ценят.
— Я знаю, — кивнула я. — Виктор Николаевич, спасибо вам за всё. За то, что приехали, за то, что остановили их. И вообще, за то, что вы есть. Хоть один порядочный человек в этой семье.
— Лена, — Дима схватил меня за руку. — Ну нельзя же так сразу всё рушить! Давай поговорим нормально, когда ты выпишешься…
— Не о чем говорить. Завтра я подаю на развод. А послезавтра меняю замки, чтобы и духу твоего в моей квартире больше не было! Пойдешь к мамочке, которая тебя научила присваивать чужое.
Валентина Петровна вскочила со стула:
— Как ты смеешь! Я всю жизнь работала, у меня своя квартира есть!
— Вот и замечательно. Теперь у вас появится возможность жить вместе и обдумать свои поступки.
Виктор Николаевич направился к выходу:
— Пойдём, Валентина. Хватит позориться.
— Витя, — она бросилась за ним. — Витя, подожди! Неужели ты из-за этого… Мы же так хорошо общались в последнее время!
— Именно поэтому мне сейчас особенно больно. Я думал, ты действительно изменилась. А ты просто стала лучше притворяться.
Свекры ушли, Дима молча поплелся за ними. А я осталась одна в палате и вдруг почувствовала невероятную легкость. Как будто с плеч свалился тяжелый груз, который я носила четыре года.
Соседка по койке, которая всё это время молча наблюдала за происходящим, вдруг сказала:
— Девочка, а ты молодец. Характер есть.
— Спасибо, — улыбнулась я. — Я и сама не знала, что он у меня есть.
На следующий день меня выписали.
Домой я ехала на такси, с сумкой вещей и твердым планом на будущее.
Первым делом я решила отправиться к юристу, чтобы оформить развод. Потом вызвать слесаря, чтобы сменить замки. А дальше просто жить. Честно, открыто, не оглядываясь на тех, кто не заслуживает доверия.
Справедливость восторжествовала не в зале суда, не с помощью полиции. Она восторжествовала тогда, когда люди наконец показали своё истинное лицо, а я нашла в себе силы это лицо увидеть. И поступить соответственно.
