В июльскую ночь 1980 года Москва жила только одним важным событием – Олимпийскими играми.
Шум стадионов и фанфар не долетал до восьмого этажа дома на Малой Грузинской.
В квартире № 30 стояла тишина — густая, как смола, как тьма перед рассветом.
И там, на тахте в большой комнате, лежал человек, который всю жизнь пел, смеялся, сражался — Владимир Высоцкий.
Те, кто приходил к нему в эту ночь, вспоминали: он метался, хватался за сердце, пытался говорить и сразу замолкал, будто понимал, что слова уже не вернут его назад.
Сцена последнего акта
Квартира на Малой Грузинской занимала весь угол восьмого этажа и дышала особым светом: окна выходили на запад, и заходящее солнце заливавало комнаты золотым светом, длинные тени растягивались по полированному паркету, словно старые театральные декорации.
Просторная гостиная была одновременно уютной и полной вещей, каждая из которых хранила память о прожитой жизни: западная мягкая мебель с потёртыми подлокотниками, антикварные шкафы с книгами и пластинками, аккуратно расставленные гитары, фотографии друзей и семьи, небольшие сувениры из поездок.
Именно здесь, между массивным шкафом и тахтой, между колонками и холодильником, заканчивалась жизнь человека, который никогда не умел останавливаться, не признавал полумеры.
Последний выход на сцену
Неделя перед смертью была марафоном: спектакли, концерты, репетиции.
18 июля он сыграл последнего «Гамлета» на Таганке — и коллеги видели, как бледно было его лицо, как устал голос.
«Он не любил умеренность», — вспоминала Марина Влади. «Он жил на пределе — во всём, что делал».
24 июля — ночь метаний: лекарства, разговоры, визиты друзей, звуки улицы, что доносились сквозь толстые шторы.
Он пытался уснуть, но тело не слушалось.
В момент смерти (ночь на 25 июля) в квартире находились только двое человек. Но накануне у него гостила толпа друзей — все приходили навещать Высоцкого.
В квартире была Оксана Афанасьева (последняя возлюбленная Высоцкого) — она спала в соседней комнате. И врач-реаниматолог Анатолий Федотов.
*
Оксана рассказывала, что готовила ему еду, делала теплые ванны, чтобы облегчить его состояние.
Врач ввёл Высоцкому снотворное, так как актер был истощен, а уснуть не мог. После лекарства Владимир Семёнович уснул. Сам Федотов также задремал. Проснувшись примерно через час, он обнаружил, что Высоцкий мёртв. Это произошло около 4 часов утра.
Официально: остановка сердца.
Жизнь, уходящая в вечность
Высоцкий не умер на сцене. Не на поклонах, не под светом софитов, не среди аплодисментов, не в разгар оваций. Он ушёл дома, в своей квартире на Малой Грузинской, среди вещей, которые знали каждую его привычку и среди шёпота тех, кто любил его без условий и оговорок.
Похороны на Ваганьковском стали настоящим народным событием. Тысячи людей пришли с гитарами, кассетами, портретами, цветами — все с тем, что могло напоминать о нём, о его голосе, о его песнях. Никто не знал, что сказать, кроме песен, которые продолжали звучать даже тогда, когда гроб вынесли на руках.
Москва плакала без официальных речей и бюрократических процедур. Люди пели, потому что слова были единственным, что оставалось, и эти слова сливались с ветром, с шумом улиц, с запахом июльской жары — и становились молитвой, клятвой, обещанием помнить.
Точная причина смерти Владимира Высоцкого так и не была установлена, поскольку вскрытие не проводилось.
Популярной была версия о седативных препаратах — дескать, залечили Высоцкого. Но, вероятнее всего, причиной стал инфаркт.
