Все помнят, как Ипполит пришёл пьяный, странный, чрезмерно разговорчивый и — дающий парадоксально-дельные советы (кстати). Говорящий правду. Следом он идёт в ванную и принимается обливать себя водой. Стоп. На дворе — Новый Год.
Ипполит, устроив своё «водное шоу», говорит всем на прощание, что, быть может хотел бы простудиться и умереть. Иронический Лукашин произносит: «Это он мокрый от слёз». О чём думала Надя, когда уходил человек, ещё сутки назад считавшийся её женихом? Вовсе не о том, какие зимы бывают в «городе на Неве».
Учительница-гуманитарий целиком загрузилась новой любовью — такой бешеной и привычно-тупиковой. То есть настоящей — по меркам «книжной» девочки-Нади. А Ипполит ушёл в тёмно-серую пустоту ленинградского утра, где — промозглый ветер и даже, когда на градуснике минус 3, оно будет ощущаться, как все минус 13.
Машина тоже не спасёт, да и похоже, что Ипполит где-то её оставил… Нормальная женщина (и вообще — хомо-сапиенс) понимает, что произошло и куда он вышел, и начнёт беспокоиться о том, добрался ли отвергнутый жених до своей квартиры. Это не любовь-морковь — это общечеловеческая тема.
Но нет — белокурая дива сначала выясняет отношения с Женей, которому пора ехать — он всё-таки врач, а не тунеядец и ему надо работать уже 2-го числа (ага, тогда не было этих буйственных каникул, все как-то уже подзабыли).
Потом Шевелёва красиво думает. И вовсе не о том, какое двустороннее воспаление мог получить её «бывший» — тот, что французские духи дарил. Чем занята Надежда? Ну, все помнят — бежит «в Москву-в Москву!», как верещали «Три сестры», да так и не доехали. А Надя — умудрилась. А что там Ипполит? Ну, простудился. Ну, умер. Бывает.
