Анна поправила подушку на диване и потянулась к пульту — время вечерних новостей. За окном моросил октябрьский дождь, а в гостиной горел только торшер у кресла, где обычно читал Павел. Сегодня муж задерживался на работе.
Звонок домашнего телефона разорвал тишину.
— Слушаю, — Анна зажала трубку плечом, продолжая листать журнал.
— Добрый вечер! Банк «Альфа-Финанс». По поводу просроченного платежа по кредиту Павла Сергеевича Морозова…
Анна замерла. Страницы журнала шелестели, падая на пол.
— Какой просроченный платёж? Вы что-то перепутали!
— Кредит на триста тысяч, оформлен в мае этого года. Последний платёж…
Трубка заскользила в потеющих ладонях. Триста тысяч. Май. Инвестиции, о которых Павел упоминал вскользь, не глядя в глаза.
— Я… я перезвоню, — прошептала Анна.
Положив трубку, она медленно опустилась на диван. В груди разливался холод предательства.
Анна долго сидела в темноте, слушая, как капли дождя стучат по подоконнику. Когда ключи зазвенели в замке, она не встала навстречу, как обычно.
— Ань, я дома! — Павел стряхнул с куртки капли воды и повесил её в прихожей. — Что так рано спать легла?
— Не легла. — Голос прозвучал глухо из гостиной.
Он прошёл на кухню, включил чайник. Привычный ритуал — заварить чай, нарезать бутерброды, рассказать о работе. Семь лет брака выстроили уютные традиции в их двушке на пятом этаже. Книжные полки до потолка, диван с мягкими подлокотниками, фотографии с отпусков на комоде.
— Паш, нам звонили из банка, — сказала Анна, когда он вошёл с двумя кружками.
Павел остановился.
— Из какого банка?
— «Альфа-Финанс». Про просроченный платёж. Триста тысяч рублей.
Он поставил кружки на столик, не глядя на жену. Анна изучала его профиль — знакомые черты вдруг стали чужими.
— Это… это для мамы. Она попросила оформить карту. У неё проблемы со здоровьем, нужны деньги на лечение.
Анна вспомнила последние полгода. Как исчезлитридцать тысяч в марте — «маме нужен ортопедический матрас». В апреле ещё пять — «дорогие витамины, врач прописал». А в мае Татьяна Петровна похвасталась новым абонементом в фитнес-клуб за двенадцать тысяч.
— Павел, мы копили на ремонт кухни два года. На счету осталось сорок тысяч вместо ста пятидесяти.
— Мама одна, ей нужна поддержка…
— А мне нужен честный муж! — Анна поднялась с дивана. — Почему ты не сказал про кредит?
Павел крепко сжимал кружку в руках, словно всё ещё переживал ту детскую дрожь перед первым в жизни экзаменом.
— Я не хотел тебя расстраивать. Думал, быстро верну…
— Когда? На какие деньги?
Павел молчал. Он не нашелся, что ответить.
Утром Павел ушёл на работу, не позавтракав. Анна слышала, как он возился на кухне, гремел чашками, но за стол так и не сел. Хлопнула входная дверь — и в квартире повисла напряжённая тишина.
Анна достала из сумки мужа банковскую выписку, которую он так и не решился показать вчера.
Листая страницы, она чувствовала, как внутри всё холодеет. Май: «Академия личностного роста» — двадцать пять тысяч. Июнь: «Курсы флористики для души» — восемнадцать тысяч. Июль: «Семинар по тайм-менеджменту» — двенадцать тысяч.
— Тайм-менеджмент, — пробормотала Анна, откидываясь на спинку стула. — У женщины, которая в шестьдесят лет не работает.
Вечером Павел вновь завел разговор о карте:
— Ань, давай поговорим спокойно…
— Спокойно? — Анна положила выписку на стол. — Расскажи мне про флористику для души за восемнадцать тысяч.
Павел сел напротив, не снимая куртки.
— Мама переживает кризис среднего возраста. Ей нужно найти себя, развиваться…
— За наш счёт?
— Она одна! Папы нет уже десять лет. Ей нужна поддержка, понимание…
Анна смотрела на мужа и видела мальчика, который боится расстроить маму. Татьяна Петровна мастерски играла роль несчастной вдовы, которой все должны и обязаны.
— Паш, а кто поддержит нас? Когда мы будем старыми и больными, кто оплатит наши курсы самопознания?
— Мы молодые, у нас есть время…
— Время кончается вместе с деньгами, — тихо сказала Анна, складывая выписку. — А твоя мама очень хорошо это знает.
На следующий день Анна дождалась, когда Павел вернётся с работы. Он сидел за кухонным столом, устало расстегнув рубашку после долгого дня. Перед ним стояла тарелка гречневой каши с котлетой — простой ужин, который они теперь могли себе позволить. Анна вытирала руки кухонным полотенцем, собираясь с духом.
— Паш, давай позвоним твоей маме. Вместе.
— Зачем? — н его а лице отразилось беспокойство.
— Попросим её составить план трат на ближайшие месяцы. И вернуть хотя бы часть денег.
Анна достала телефон, положила его на стол между ними и набрала знакомый номер. Включила громкую связь. Гудки казались особенно громкими в тишине кухни.
— Татьяна Петровна, добрый вечер. Это Анна.
— Анечка, милая! Как дела? — голос свекрови лился из динамика приторно-ласково, с той особенной интонацией, которую она приберегала для невестки.
Анна глубоко вдохнула, сжав руки в замок на столе.
— У нас проблемы с деньгами. Нам нужно, чтобы вы вернули часть потраченного и показали план своих расходов.
Пауза. В трубке слышалось только тихое дыхание. Потом взрыв:
— Как ты смеешь?! Требовать отчёты от меня?! Я мать твоего мужа! Я вас поставила на ноги, а ты… ты неблагодарная змея!
Голос свекрови становился всё выше, почти переходя в визг. Павел съёжился на стуле, плечи поднялись к ушам.
— Мама, ну успокойся, пожалуйста, — пробормотал он, не поднимая глаз от тарелки.
— Павлик, сыночек, ты слышишь, как она со мной разговаривает? Я больна, я одна, а она деньги считает! Как торговка какая-то!
Анна смотрела на мужа. Он буквально сжимался под материнскими упрёками, превращаясь из взрослого мужчины в провинившегося ребёнка.
— Анна неправа, мам. Мы как-нибудь разберёмся сами.
Анна медленно нажала красную кнопку и сбросила вызов.
— Значит, я неправа? — тихо спросила она, глядя на согнутую спину мужа.
Павел не ответил, упорно изучая остывшую кашу в тарелке.
Анна стояла у раковины, перемывая тарелки после ужина. Горячая вода обжигала руки, но она не замечала — последние три дня прошли в тягостном молчании. Павел устроился в своём любимом кресле перед телевизором, щёлкая пультом и делая вид, что скандал с матерью их не касается. Синий свет экрана мерцал в полутёмной гостиной.
Резкий звонок телефона заставил Анну вздрогнуть. Она вытерла мокрые руки о фартук и сняла трубку.
— Анечка, это мама, — голос Марины Александровны звучал непривычно слабо. — Не хочу тебя расстраивать, но врач сказал — нужна операция.
— Мам, что случилось? — Анна прислонилась к столешнице, чувствуя, как подкашиваются ноги.
— Желчный пузырь. Камни, таблетками уже не поможешь. А потом восстановление… — Марина замолчала, и в трубке слышалось только её тяжёлое дыхание. — Знаю, что у вас тоже сейчас не просто.
Анна присела на табуретку.
— Сколько нужно денег?
— Семьдесят тысяч с операцией и лекарствами. Анечка, я не прошу, понимаю, что времена тяжёлые…
Анна закрыла глаза, представляя маму — худенькую, седеющую женщину, которая всю жизнь ставила дочь на первое место.
— Мам, ты моя родна, любимая. Мы найдём деньги.
Положив трубку, Анна поднялась и прошла в гостиную. Павел лениво переключал каналы, но по напряжённой спине было видно — он всё слышал.
— Что случилось? — спросил он, не отрываясь от экрана, где мелькали рекламные ролики.
— Моей маме нужна операция. Семьдесят тысяч.
Павел наконец повернулся, и Анна увидела в его глазах не сочувствие, а раздражение.
— А откуда мы их возьмём? — его голос звучал резко. — На счету сорок тысяч осталось, и то половину нужно на кредит отдать. А твоей маме…
— Что «моей маме»? — Анна опустилась в кресло напротив, чувствуя, как внутри поднимается холодная ярость. — Моя мама десять лет одна воспитывала меня после развода. Работала продавцом, убирала офисы, чтобы я могла учиться. И ни разу — слышишь, ни разу! — не попросила денег на флористику для души или семинары счастья.
Павел отвёл взгляд, его пальцы нервно сжимали пульт.
— Но мы же не можем бросить мою маму…
— А мою можем? — Голос Анны стал жёстким, как сталь. — Пока твоя мама покупает себе «эмоциональную разгрузку» за наши деньги, моя болеет и стесняется попросить о помощи.
Павел молчал, бессмысленно щёлкая каналами. На экране сменялись лица ведущих, рекламные ролики, фрагменты фильмов.
Анна встала, расправив плечи. Решение созрело мгновенно, как будто долго зревший нарыв наконец прорвался.
Анна складывала документы в папку, когда Павел вошёл в спальню. Паспорт, свидетельство о браке, справки о доходах — всё аккуратными стопками на кровати.
— Что это? — спросил он, хотя прекрасно понимал.
— Завтра подаю заявление на развод.
Павел сел на край кровати.
— Ань, давай не будем торопиться. Мы же можем всё обсудить…
— Ты уже всё решил. Выбрал маму. — Анна убрала документы в сумку. — А я выбрала свою.
На следующее утро Анна поехала в банк. Менеджер, молодая девушка с аккуратным маникюром, долго щёлкала калькулятором.
— Можете оформить кредит под залог моей доли в квартире?
— Конечно, но нужно согласие второго собственника…
Анна достала справку из больницы с диагнозом мамы.
— Это экстренная ситуация. Есть какие-то варианты?
Через два часа у неё на руках была банковская карта с семьюдесятью тысячами. Сумма, за которую можно было купить жизнь.
Домой она вернулась за вещами, когда Павла не было. Книги, фотографии, кружка с университетских времён. Соседка тётя Лида выглянула из своей двери, когда Анна уходила с вещами из квартиры.
— Анечка, а что случилось?
— Развожусь, тётя Лида.
— И правильно, милая. Мужчина должен жену защищать, а не маме в ножки кланяться.
В маминой двушке на третьем этаже было все по-старому.
— Мам, я переехала к тебе. Насовсем.
— Не жалеешь? — спросила Марина Александровна, обнимая дочку.
— Нет, мам. Жалею только, что так ошиблась в человеке.
Операцию для Марины Александровны провели через неделю после переезда. Первую неделю Анна практически жила в больнице. Домой их выписали через десять дней. Через три недели маме разрешили гулять. Сначала только до лавочки у подъезда и обратно. Анна шла рядом, поддерживая под локоть.
— Как хорошо дышится, — говорила Марина Александровна, подставляя лицо солнцу. — А я думала, уже никогда не увижу осень.
Вечерами Павел названивал каждые полчаса. Обещал поговорить с матерью, установить лимиты на карте, всё исправить. Голос его становился всё более отчаянным.
— Слишком поздно, — отвечала Анна, глядя, как мама осторожно поднимается с дивана. — Я больше не играю в эту игру.
Теперь её время и деньги шли на то, что действительно имело значение.
