Свекровь и мама смотрели на меня удивленно, но я не сдавалась.
«Решили воспитывать, — подумала я про себя, — не выйдет. Я вас перевоспитаю».
— Ты что творишь? — кричала мама, пытаясь вернуть меня в реальность.
— Что это за воспитание? Разве такая у меня была невестка? — кричала свекровь рядом с моей мамой.
«Господи, как же они похожи», — думала я про себя и мне хотелось рассмеяться, но я сдерживалась из последних сил.
Вслух же произнесла:
— Творю, что хочу. Вон отсюда. Хотя нет, я сама уйду.
Свекровь схватилась за сердце, мама за ней повторила. Я дернулась,чтобы принести водички, но вовремя остановилась.
Сжала руки в кулаки, мне было тяжело, но обратного пути не было.
Мне было семнадцать, когда мама решила, что мне пора замуж. Так и сказала:
— Я сегодня встретилась с Алевтиной, сын у нее хороший такой.
Мы подумали что вас надо поженить.
Идеальная пара будет. И мы с подруги — ссор не будет. С жильем вам поможем, с детишками потом.
Мама говорила обо всем с таким вдохновением, что была готова меня вести под венец на следующий день.
Я с уж.асом представила себя рядом с сыночком Алевтины, а я его знала слишком хорошо.
Тогда я не нашла ничего лучше, как сказать маме, что у меня уже есть любимый и замуж пойду только за него.
Мама несколько дней обижалась.
— И как я теперь Алевтине в глаза буду смотреть?
А потом смирилась.
— Ладно, веди знакомиться.
И я привела…
Мы тогда с Петром встречались, были знакомы недолго, но узнав всю мою историю, он согласился помочь.
— Со свадьбой будем тянуть — нормально все будет, не переживай.
Я не переживала, чувствовала его поддержку.
Но мама настояла, чтобы свадьба была как можно быстрее.
Я думала, какой ужас, замуж так рано. А Петр почему то гл.упо улыбался. И я только на свадьбе поняла, почему.
Он мечтал сбежать от своей мамочки. Она оказалась не лучше моей…
Мы переехали в крошечную съёмную квартиру: однушка с облупленными стенами, скрипучим диваном и кухней, где двое едва могли разойтись.
Нам с Петей казалось — вот, начнётся наша взрослая жизнь. Но нет, началась их жизнь, двух мам, которых не спросили, но которые решили, что без них мы не справимся.
Сначала приходили по очереди. Мама приходила с утра, со своими банками, тряпками и упрёками:
— Ты посуду не так моешь. И вообще, пахнет жареным. Ты что, маслом еду портишь?
Я сдерживалась. Дышала через нос, повторяя про себя: «Это временно, это пройдёт».
А потом приходила свекровь.
— Где вы видели, чтобы жена мужа встречала в домашних штанах? Ты его не уважаешь?
— А у нас в семье всегда ужин горячий был. Мать мужа, это не просто гостья, это наставница.
Наставница… Я только покивала, а в душе хотелось взять её «наставления» и аккуратно свернуть в трубочку.
Но самый ад начинался, когда они приходили вместе.
Это был не визит, это был самый настоящий штурм.
Они носились по квартире, соревнуясь, кто громче будет указывать, как правильно стирать, жарить, складывать носки.
Они спорили друг с другом, а потом объединялись и шли на меня.
— Я не понимаю, чему ты её учила! — кричала свекровь маме.
— А твой будто идеальный? Он даже гвоздь забить не может без нытья!
— Да жена его не лучше!
— Да не тебе судить! Ты внуков-то вообще увидишь?
А я в это время стояла посреди кухни, с тряпкой в одной руке и ножом в другой, и думала: «Нож бы… в колбасу. Остальное — потом».
Иногда они умудрялись даже поссориться между собой так, что хлопали дверьми, обижались, не разговаривали три дня.
Это были лучшие три дня в моей жизни.
Но потом снова мирились. И с новыми силами шли воспитывать нас с Петей.
— Да ты его совсем под каблук загнала!
— Да вы его вообще не любите, вы его портите!
— У тебя, вон, волосы не расчесанные, о чём вообще с тобой говорить?
А Пётр…
Он сначала смеялся, потом стал задерживаться на работе, иногда даже оставался у друзей, настолько ему не хотелось идти домой.
И я ему завидовала. Он оправдывался, говорил, чтобы не усугублять.
А я оставалась с двумя женщинами, которые хотели «как лучше».
И однажды я не выдержала. Вышла из ванной с мокрыми волосами, на мне было их самая нелюбимая одежда — пижама с мишками.
Они, как обычно, спорили о том, какая я безрукая, и как вообще Пете со мной живётся.
Я встала посреди комнаты, посмотрела на них и сказала:
— Всё. Кончилась экскурсия в мою жизнь, собирайтесь, идите домой. Обе!
И вот тогда они впервые замолчали.
Они переглянулись, как сговорившиеся. А потом набросились одновременно — даже не перебивая друг друга, а как будто репетировали это заранее.
— Ты, значит, нас выгоняешь? — мама стояла руками подпирая бока. — Кто тебе помогает?
Кто борщ привозит, кто белье ваше гладит, потому что ты не умеешь даже утюг включить?
— Она забывает, кто ей сына вырастил! — свекровь вскипела. — Тебе, неблагодарной, всё мало!
Ребёнка ещё нет, а ты уже нервы треплешь. Сына довела, ходит как тень.
Мы-то думали, ты умная девочка. А ты…
Слова сыпались, как град. Они говорили одно и то же, но с разных сторон.
Одна кричала, что я «не женщина», вторая, что «не хозяйка». И обе были одинаково уверены, что без них я пропаду.
Я не выдержала — захлопнула за собой дверь в ванную и просидела там почти час.
После этого они обиделись. Ушли, как королевы, хлопнув дверью, и перестали появляться. Ни звонков, ни борщей, ни «мы просто зашли на минуточку».
А потом я родила. Их не надо было звать. Они пришли сами, как по сигналу.
С подарками, носочками, криками:
— Ой, какой мальчик! Ой, копия Пётр!
— А кто его будет купать? Ты не умеешь, я покажу.
— Нет, не она, я покажу. У меня трое было, ты чего!
И всё началось заново. Только теперь с ребёнком на руках.
Упрёков стало больше, претензии громче, а вмешательство постоянное.
— Ты его неправильно держишь, он так шею сломает!
— У тебя молока мало, он точно голодный!
— Одевай потеплее, на улице же плюс восемнадцать, вдруг продует!
Я смотрела на них — одну в фартуке, вторую с градусником, и вдруг поняла: всё. Довольно. Я не могу быть ни матерью, ни женой, пока они тут хозяйничают.
На следующий день я уложила малыша на дневной сон, прошла к мамам, которые поселились уже в нашей квартире и оккупировали кухню.
— Я ухожу.
Они замерли.
— Оставляю вам внука. Делайте, что хотите. У вас в любом случае лучше все получается. Я не умею обращаться с младенцем, не умею вести хощзяйство — не буду вам мешать быть полноценными хозяйками и бабушками.
Я прошла в свою комнату, кинула в сумку необходимые вещи и вышла в зал.
— Всё. Я уезжаю. Ребенок с вами. Вы же всё лучше знаете. Как кормить, как укачивать… Флаг вам в руки.
Они замерли, только сообразили, что я не шучу.
Одна держала ложку с детским пюре, другая полотенце.
Ложка медленно опустилась. Полотенце тоже. Я обвела их взглядом и пошла к двери.
Петя ждал внизу с рюкзаком. Я ему всё рассказала накануне, что мы или сбежим, или потеряем друг друга окончательно.
Он выслушал, кивнул.
— Я с тобой поеду!
Мы уехали. Просто сняли номер у озера, отключили телефоны, и я впервые за все время выговорилась.
Высказала, что так больше не могу, что не могу бороться с обеими матерями, что он меня не поддерживает…
— Я тоже устал. Я даже думал о разводе, но сын остановил.
Может переедем куда-нибудь? На север, на юг, да куда угодно, лишь бы их не было рядом.
А дома, дома был настоящий театр. Свекровь и мама разыгрывали мать-героиню и няню столетия.
Они вдвоём с испуганными глазами, перекладывали малышку из кроватки в коляску, звонили в поликлинику, вызывали консультанта по грудному вскармливанию.
Они спорили, ругались и выясняли отношения, потом на время затихали, ради внука, не ради себя.
Через неделю мы вернулись. Я специально вошла в квартиру с каменным лицом, молча. Огляделась и сдержанно произнесла:
— А почему тут пыль? Почему бутылочка грязная? И где влажные салфетки?
Петя вошёл следом, посмотрел на балкон:
— Пеленки какой день висят? Почему тут гора белья не поглажена?
Обе вспыхнули, одна всучила мне ребёнка, вторая уже натягивала пальто.
— Ну всё, отдых закончился, забирайте! Мы пошли. У нас вообще-то своя жизнь, мы не собираемся сидеть все время с вашим ребенком.
Зачем рожали? Нам? Так нам не надо. Мы бабушки и максимум, можем раз в месяц взять внука к себе на пару часиков.
У нас своя жизнь, вторая молодость начинается. Мы тоже хотим отдыхать!
И они сбежали. Да, сбежали, буквально, даже не попрощались.
Мы хохотали с Петром, когда дверь за ними захлопнулась.
После этого приходили только по приглашению, и только на час. И дожидались обязательно на улице или в кафе, в парке, на лавочке под домом. Ни одна больше не зашла без звонка. И уж точно — не оставалась с внуком надолго.
Я смотрела на них — скромных, осторожных, вежливо предлагающих «если надо, можем помочь часик посидеть», и не верила глазам.
Я их перевоспитала, они боялись, что мы снова пропадем, только уже не вернемся и придется им самим воспитывать внука.
