«Ну, сейчас начнётся глумление над классикой и вечными ценностями, она и до Гоголя добралась!», – поморщится читатель.
Спокойствие, только спокойствие. Как говорил Карлсон, сейчас я вас настигну, и вот тогда-то мы похохочем!
А что вы думаете, если Агафья Тихоновна столкнулась с проблемой замужества в XIX веке, то нас в XXI это не касается? Не тут-то было! Проблемы с женихами, они как ценности: вечные.
Итак, двадцатишестилетняя незамужняя девица из купеческой семьи Агафья Тихоновна Купердягина, которой по наследству от отца достался каменный дом с флигелями, сани, дрожки, два лисьих салопа ну, и там по мелочи – немножко столового серебра, вознамерилась выйти замуж.
Дело хорошее, осложняющееся, однако, тем, что опыта в выборе спутника жизни у девицы не имеется (собственно, как и у нас по молодости. Мы же как: ах, в зобу дыханье спёрло, я полюбила, он самый лучший, катите лимузин. А потом «мамо, роди меня обратно»).
Конечно, самое верное было бы выйти за купца Старикова, уж так он хорош в своей собольей шапке, и никому не кланяется, молодец молодцом! Да вот беда: хочется барышне замуж за благородного. Подай ей дворянина, и всё тут!
Благо в этом вопросе можно рассчитывать на помощь свахи – расторопной Фёклы Ивановны, которая подсуетилась и предоставила барышне женихов, да всё таких славных!
Все молодцы как на подбор: что любитель юных «розанчиков» Балтазар Балтазарович Жевакин в своём вечном суконном мундире, которому износу нет, что экзекутор Иван Павлович Яичница – уж такой видный из себя, не подступиться! Что Никанор Иванович Анучкин, господин «великатный», ножки то-о-о-оненькие, а губы – малина!
Поневоле растеряешься!
А тут ещё вездесущий Илья Фомич Кочкарёв поднял-таки с дивана своего друга, нерешительного и пугливого как зяблик Ивана Кузьмича Подколёсина. Заставить этого дебелого, уже начинающего седеть молодца выйти из дому – дело почти безнадёжное. Он бы жениться-то и не прочь, да боязно! И всё хочется нашему Подколёсину порассудить да порассмотреть, а потому ходит к нему сваха третий месяц, но всё без толку: лежит Иван Кузьмич как байбак на боку, слушает свахины рассказы – и ни с места!
Типичный прокрастинатор, как сказали бы нынче.
Ну, ладно. Собрались добры молодцы в доме купца третьей гильдии, и хоть каждый из них женихом себя мнит, тайные цели у всех разные: Яичница всё норовит дом оценить да сани проверить, Агафья Тихоновна ему даром не сдалась; Никанор Иванович Анучкин, хоть ни бельмеса по-французски не смыслит, хочет, однако, чтобы невеста непременно знала по-французски, а иначе всё будет уж в ней не то. Ну, а простак Жевакин и вовсе не крепок намерениями: не знает, то ли на Дуняшу-раскрасоточку заглядываться, то ли итальяночек, розанчиков этаких, вспоминать, то ли на невесту любоваться, поскольку невеста бела, полна, а наш Жевакин «большой аматёр со стороны женской полноты».
Один Иван Кузьмич не может определиться: то ли хочет он жениться, то ли нет, то ли по нраву ему невеста, то ли не очень. Сбить его с толку дело нехитрое: стоит Кочкарёву расписать купчиху как пасхальное яйцо, дескать, хороша, нигде такой не сыщешь, Подколёсин рад восторгаться; но слова соперников, что у Агафьи нос длинен и по-французски она не знает заставляет жениха, точно флюгер, развернуться задом – нет, всё как-то не того, не нравится. Вот и поди, жени такого олуха!
Благо бы сама невеста была поухватистее, так нет: квашня-квашнёй! «Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча, да, пожалуй, прибавить к этому еще дородности Ивана Павловича – я бы тогда тотчас же решилась. А теперь поди подумай!»
Матушка, это тебе не конструктор, и из женихов лоскутного одеяла не сошьёшь! Жребий она надумала тянуть, ишь, затейница!
Как ни старался Кочкарёв, сбежал-таки его протеже из-под венца. Сиганул в окно, да и был таков, а уж Агафья Тихоновна в подвенечном уборе в церковь готова была ехать. В чём же дело? Ведь эти два недотёпы как будто понравились друг другу, и Кочкарёв похлопотал, всех соперников отвадил, расчистил место.
«Передавил»… Такого размазню, как Иван Кузьмич, подводить к решению следовало осторожно, постепенно, чтобы этого испуганного, как заяц, претендента кондрашка от счастья не хватила. Ведь у него уже повадки потенциального старого холостяка!
Нравится Подколёсину подрёмывать в своей берлоге в халате, с трубкой в зубах, и незачем ему особо менять свой устоявшийся быт. Возможно, вписалась бы туда распустёха Агафья Тихоновна, бродила по дому полусонная в дезабилье и папильотках, снисходительно поглядывая на мужа, но нельзя же было прививать этот инородный черенок с таким напором! Скис Подколёсин, ушёл в нору.
Да и Кочкарёвым руководили отнюдь не благородные намерения. Вероятно, сваха женила его неудачно, и рад был Илья Фомич «подкузьмить» приятелю: не то ведь плохо, что у меня корова сдохла, а то, что у соседа жива! В исполнении Олега Борисова Кочкарёв поразительно похож на чёрта, выскочившего из преисподней, чтобы, по обыкновению, перебаламутить род людской.
Он суетится, скалится, наводит тень на плетень, строит мелкие каверзы и в результате превращает в труху и мусор благое, в общем, предприятие. Истая мышь! Изорвал, испачкал, скомкал и сбежал. Удушил любовь в зародыше, как цыплёнка.
Беда Агафье Тихоновне… Задавленная отцом-самодуром, теперь влачит бесцветное существование в унылых мрачных комнатах, где невидимая пыль висит, будто паутина. Да впредь барышне наука: не садись не в свои сани, не гонись за сословием и чином! Есть на примете купец – иди за купца. А она, вишь, раскрылатилась, разохотилась на коллежских асессоров да надворных советников!
Яичница – великовозрастный ребёнок, ему нужна новая игрушка: дом на каменном фундаменте. За эту игрушку он свободой своей готов поступиться, и потеря вожделенной недвижимости расстраивает экзекутора как капризного дитятю, да так, что Иван Павлович в гневе просит передать невесте, что она – подлец.
Жевакин – солдафон, хотя и добрый детина. Кругозор его так узок, что Балтазар Балтазарович сомнения не допускает: на Сицилии решительно все разговаривают по-французски! Дома у отставного лейтенанта никакой мебели, кроме трубки, до женского пола он больно падок, жених cовсем никудышный.
А субтильный господин Анучкин, который вовсе ничего из себя не представляет, хочет выйти в люди за счёт жены. В его понимании умение говорить по-французски и есть признак принадлежности к высшему обществу.
В экранизации «Женитьбы» сошлись три обыкновенных гения – Мельников, Векслер и Маневич. Сошлись и создали шедевр совершенно в гоголевском духе.
Первоначально режиссёр Виталий Мельников не хотел экранизировать классику, однако переменил мнение: «Позже я перечитал пьесу, и мне показалось, что во всей этой истории с массой бытовых подробностей, не имеющих отношения к сегодняшнему дню, есть непреходящая ценность – характеры людей, психологические зарисовки, сделанные гениальным писателем. В киноисполнении как бы приближающих к нам героев эти свойства пьесы могут прозвучать по-новому».
Так появилась Агафья Тихоновна – Светлана Крючкова, со своими медными локонами и чистым лицом будто сошедшая с полотен Вермеера; тусклый свет мглистого Петербурга просочился сквозь старые стены сырого купеческого дома, заиграли блики свечей на закопчённых портретах, и началось волшебство…
