Замечательный актер Станислав Любшин, который и сегодня в 90 лет играет на сцене театра, несколько лет назад рассказал в программе «Линия жизни» на телеканале «Культура» о своем детстве. О том, как его мама была актрисой, и как ее к сцене ревновал отец. О том, как сам он решил организовать выпускной вечер в техникуме, и почему решил стать актером.
Замечательный рассказ великого актера, легенды сцены и кино.
ГРАЧИ ПРИЛЕТЕЛИ
— У нас в совхозе какая работа? В поле работаем, прополка, картошку сажали, потом ее выкапывали. Коров доить надо. У женщин там соответствовала конвейеру. Поэтому им хотелось богатой духовной жизни. А где в наше время ее можно было найти? Только организовать самодеятельность.
Поэтому у нас в совхозе самодеятельность была. Мужики им сбили сцену, крышу поставили. Зрители, если дождь пойдет, так могут посидеть, а артистов уже начинали жалеть. Там разворачивались интересные спектакли. Возник коллектив. Мама красивая была, она все время играла героинь в постановках «Без вины виноватые», «Гроза».
Отец к этому относился отрицательно. Это для него очень тяжелое время было. Он занимался в музыкальном кружке, на мандолине играл. В драматические моменты опасность есть для семьи – там же с партнером надо целоваться. Близкие не все это правильно понимают. Они не думают, что это работа.
Для отца это был самый страшный день, когда мама должна была с каким-то конюхом целоваться. Отец утром стаканчик 150 граммов выпил, днем еще повторил, а вечером, когда он приходил и садился с краю в зрительный зал с мандолиной, и ждал этого страшного момента, а по мере приближения выходил на сцену и играл «Интернационал».
Публика кричала: «Андрей, ты мешаешь там, прекрати!». Он еще громче продолжал. Но самое страшное было потом. Ночь. Он матери говорит: «И не стыдно тебе?». А она: «Что такое? Что такое?». Он ей: «Как что такое? С каким-то конюхом на глазах у всех целовалась!».
А там три деревни съезжались, потому что театр был только один на всю округу. Мать ему отвечает: «Да это не я, это та, которую я играю». Он ей: «Да? Но я то тебя вижу».
У нас была тонкая фанерная стена, за которой тоже пара выясняла отношения. Там женщина тоже героические роли играла, но не такие героические, как мама. Там тоже глава семьи, шофер, говорит: «А ты что там?». Мать кричит: «Отстань от нее, нам сейчас доить коров идти. Что ты к ней привязался?». Там затихает, а тут отец продолжает.
Потом все затихало, женщины уходили доить коров, а отец в белой рубашке брал мольберт, прикалывал ватман и начинал тушью что-то рисовать. Мы его облепляли, спрашивали: «Пап, ты что рисуешь?». А он: «Грачи прилетели». Мы говорим: «Так три картины уже таких дома висят». То есть по числу спектаклей. Папа говорил: «Опять прилетели».
САПОГИ С ПОДКОВАМИ
Мы подрастали, в это время уже для молодежи формировался кружок. Мы с другом тоже стали туда ходить. Потом я учился в кислородно-сварочном техникуме, я там тоже в самодеятельности занимался. Нам построили зал, но доски прибить еще не успели.
Заканчиваю я техникум, мне надо вечер выпускной устроить, артистов пригласить. Я иду в «Ленком», я туда часто ходил на постановки. И тут подумал – надо актеров позвать на вечер. Попросил легендарную актрису Софью Гиацинтову, чтобы она сыграла отрывок «Месяц в деревне», она соглашается. Я прошу Михаила Пуговкина почитать стихи, он соглашается. Всех собрал. Нужен певец.
А первый раз я попал в театр. Это Театр транспорта, это сейчас Театр имени Гоголя. Мне за пионерскую работу дали билеты. Там сказку показывали, и я поехал ее смотреть. У меня были сапоги военного образца с подковами.
Когда я смотрел спектакль, меня так коробило, что на сцене все не так, как в жизни. Я не мог это выдержать, встал и пошел. Загремел этими сапогами, и весь зал не на сцену стал смотреть, а провожать меня. И больше в школьные годы я в драматические театры не ходил.
НЕПРИБИТЫЕ ДОСКИ
Однажды я попал во Дворец пионеров, куда приехали артисты Малого театра Вера Николаевна Пашенная, Зуева и Турчанинова. Они вышли на сцену, надели на себя платочки, и на моих глазах они превратились в старушек времен Островского.
Я был потрясен. Думаю, вот это театр настоящий. А у меня друг был, он любил оперу. Он позвал меня в оперу. Я не знал, что это такое и говорю: «Пойдем». Там Сергей Яковлевич Лемешев Ленского поет, это на меня такое впечатление произвело. Особенно, когда его убили, он упал. Зал плачет, и я плачу. Я потом еще шесть раз ходил. Пытался докопаться: как же так, условное искусство, а такое воздействие!
С ним в очередь Иван Семенович Козловский пел. Но когда Лемешев там падал, зал плачет, а Иван Семенович падает, и никто не плачет. И я потом себе потом часто вопрос задавал: почему один падает – зал плачет, второй падает – зал не плачет.
И вот выпускной вечер, я думаю, надо Лемешева позвать, набрался смелости. Иду в Большой театр, вижу, к 11 часам он идет на репетицию. И перед ним балерина идет. Он говорит: «Я смотрю, какая изящная женщина идет!». А она: «Ну, что вы Сергей Яковлевич».
Я прерываю его путь, и говорю: «Сергей Яковлевич, здравствуйте!». Он в ответ: «Здравствуйте, юноша». Рассказываю ему про выпускной вечер в кислородно-сварочном техникуме. Он долго смотрел на меня. Потом подвел меня к расписанию, говорит, что играет Ленского в этот вечер. Я говорю: «А нельзя, чтобы Иван Семенович спел в этот вечер?». Он кричит: «Нет!». Я ему: «Ну, извините».
Думаю, кого же мне с Большого театра позвать? Был там актер Романов. А доски не прибиты были на сцене у нас в зале. И все артисты в центре, а он, когда пел к краю подходил, доска поднималась и ему по голове ударяла. Я ему говорю: «Вы лучше центра держитесь». Он уходил в центр, потом забывался и снова к краю, доска снова ему по голове. И я тогда на сцене с другой стороны вышел. И доски придерживал. Вечер прошел хорошо.
НА ЛУБЯНКЕ ПОДСКАЗАЛИ
Я в комитете комсомола совмещал культуру и спорт. И вот я отчитываюсь, сколько чего и где мы заняли, сколько грамот получили. А зал все время смеется. После меня выступает секретарь партийной организации, она на меня пальцем показала и говорит: «Это не член партийного комитета выступает, а клоун». Я обиделся и даже не банкет не пошел, и все время думал, почему она меня клоуном назвала?
А до этого, когда я хотел разведчиком быть, из армии вернулся и написал письмо Лаврентию Павловичу Берии. Мол, прошу, отдам все силы. Меня сразу вызвали. На второй день. Так быстро дошло письмо. Как чего просишь, никогда не дождешься, а здесь сразу.
Пришел на Лубянку, седьмой подъезд, военный честь отдает, я тоже отдаю честь. Он говорит: «Вы в штатском, не размахивайте руками». Привели к врачу, он должен был обследовать мою нервную систему.
Он сказал: «Молодой человек, у вас психофизика не доходит для нашей работы. Вот у артистов может быть».
И вот я ехал и думал, что врач сказал, что секретарь партийной организации сказала. И думаю, что все-таки благодаря партии я решил стать актером.
