Когда Аня вышла замуж за Глеба, ей казалось, что у них все получится. Они взяли ипотеку на двухкомнатную квартиру в новостройке, распланировали ремонт — строго по бюджету, без дизайнерских изысков, но с теплым полом в ванной и встроенной техникой. Глеб зарабатывал стабильно, Аня вела онлайн-курсы по бухгалтерии, подрабатывала на фрилансе. Они не были богаты, но умели считать.
Свекровь — Людмила Сергеевна — в начале держалась настороженно, но не враждебно. В гости заходила нечасто, сдержанно дарила полотенца, формы для выпечки и изредка напоминала Глебу, чтобы тот «не забывал, кто его на ноги ставил». Аня старалась быть вежливой, даже улыбаться, хотя уже тогда чувствовала подколки — вроде шутки, но с остриём:
— Пельмени у тебя, конечно, интересные… никогда не думала, что можно фарш так мелко измельчить. Прям мусс.
Когда Аня забеременела, Людмила Сергеевна оживилась. Стала приезжать чаще — «помочь». Приносила варёную гречку, покупала малышу боди с надписью «Любимая бабушка». Глеб был рад:
— Мама просто хочет быть рядом. Что в этом плохого?
Аня тогда ещё старалась не придавать значения. Но помощь Людмилы Сергеевны часто заканчивалась тем, что та целый день занимала кухню, перемывала всю посуду, переставляла специи и хмурилась, если Аня доставала чай не с той полки.
После родов Аня настояла, чтобы первое время они были втроём. Глеб сомневался, но согласился. Первые месяцы прошли как в тумане: бессонные ночи, колики, страх, что делаешь что-то не так. Людмила Сергеевна приходила «на минутку» и зависала на целый день, уговаривая взять ребёнка на ночь.
— Ты устала, я всё понимаю. А он со мной, может, и спать лучше будет.
Аня отказалась. В ту же ночь в ватсап прилетело:
«Я не понимаю, зачем вы меня отталкиваете. Я просто хочу помочь. Видимо, у вас там своя секта молодых мамочек.»
Глеб ответил матери односложно: «Аня сейчас тяжело, не дави». И этим всё ограничилось.
Через полгода стало понятно: ребёнок подрос, но Людмила Сергеевна уходить не собиралась. После операции на колене ей стало «неудобно» подниматься в свою старую хрущёвку — три этажа без лифта. В их доме лифт был.
— Я поживу немного, пока восстановлюсь. Вы ж не против?
Глеб не решился возразить. Аня проглотила. Сама себе сказала: «Ничего, это временно».
Она жила в своем доме, как в чужом. Людмила Сергеевна заняла угол дивана в зале, начала спать с включённым телевизором — якобы «для фона». Завела привычку втихаря подкармливать ребёнка печеньем — «даже лучше, чем ваше пюре из банки». Однажды Аня услышала, как та говорит малышу:
— Мамка опять уткнулась в ноутбук, а ты к бабушке иди. Бабушка знает, как правильно.
Аня чувствовала, что теряет почву под ногами. Она хотела поговорить с Глебом, но он каждый раз отшучивался или уходил в себя.
— Ну не ссорьтесь. Мамке тяжело. Ты ж взрослая, пойми.
Потом начались мелочи, которые стали болезненными. Людмила Сергеевна однажды отдала на авито половину детской одежды — «всё равно мало носили, зачем хранить, места нет». Она пользовалась Аниной косметикой, стелила на пол свои старые ковры «из добротного материала» и переделала систему хранения в кладовке.
— Там же неудобно было. Я всё упростила.
Аня молчала, но внутри копилось. Однажды, когда она вернулась с ребёнком с поликлиники, обнаружила, что в ванной лежат её деликатные вещи и сверху свекровкины чёрные махровые носки.
На следующее утро Аня, собравшись с духом, заговорила:
— Людмила Сергеевна, мы благодарны вам за помощь, но вы, похоже, уже не временно здесь. Может, поговорим, как будем дальше жить?
— Вот и поговорили, — сжала губы свекровь. — Ты хочешь, чтобы я ушла. Так и скажи. Я вам мешаю. Я — обуза. Так?
И пошло по кругу. Потом – сердечные капли, театральная тишина за ужином, хромота усилилась. А Глеб все глубже уходил в себя.
Потом пришёл платёж по ипотеке, выше обычного — проценты выросли. Аня сказала:
— Нужно сейчас прижаться. Я могу брать больше заказов, но нам бы подумать, как сократить расходы.
— А если бы вы не выкидывали деньги на всякую ерунду, как эти ваши кофейные капсулы, — заметила Людмила Сергеевна, — давно бы закрыли ипотеку. У нас раньше было – банка растворимого, и ничего.
Аня кивнула. Молча. Пошла в комнату и впервые заплакала.
Потом сказала себе: «Подожди ещё. Терпи. Ради семьи». Только почему терпит только она?
Весной всё стало хуже.
Людмила Сергеевна купила себе стиральный порошок — самый дешёвый из гипермаркета — и настояла, чтобы стирали всем этим.
— Разницы нет. Только переплачиваете за упаковку и понты.
После того, как у малыша пошла сыпь, Аня насыпала в отсек свой гель. Вечером Людмила Сергеевна открыла машинку, понюхала и сказала вслух, чтобы услышали все:
— Значит, моё не подошло. Что ж. Бог с вами. Видимо, я здесь вообще ничего не решаю.
А потом начались разговоры на кухне по телефону. Шёпотом. Но Аня слышала.
— Они считают, что лучше знают. Да где бы он был, если бы не я? Всё ей мало. Вон, сын устает, денег не хватает, а она всё сама по себе.
Вскоре свекровь устроила грандиозную сцену: «Аня не даёт видеться с ребёнком». Повод? Аня в выходной ушла гулять с малышом одна. Без предварительного согласования.
— Я встала пораньше, сварила кашу, ждала. А они ушли, даже не сказав. Как будто я чужая.
Аня еле сдержалась. Глеб же сказал:
— Ну что тебе сложно было подождать? Она ведь не со зла. Просто скучает.
Тогда Аня поняла: мужа на своей стороне у неё нет.
К середине мая Людмила Сергеевна уже открыто распоряжалась хозяйством. Она отвечала курьеру, что заказ «нам не нужен», вытирала пыль в комнате Ани без спроса и однажды достала из шкафа её старые куртки.
— Разгребаю, а то захламлено всё. Эти вещи вообще воняют чем-то резким, аллергичным. Я их замочила.
— Вы замочили мои вещи? — Аня стояла, ошеломлённая.
— А что такого? В доме надо порядок наводить. Всё ради вас. Чтобы вам же легче было.
Глеб услышал ссору, выдохнул раздражённо и, не глядя, сказал:
— Девочки, ну хватит уже. Я устал. Давайте жить дружно.
А потом добавил:
— Мам, ты всё-таки у нас в гостях. Может, немного сбавишь обороты?
— В гостях? — фыркнула Людмила Сергеевна. — А я думала, я часть семьи. Видимо, ошиблась. Ну и ладно. Буду держаться в стороне.
И с того дня начался демонстративный «откат». Молча сидела, отвернувшись, стирала отдельно своё, ужинала позже. Но и это было не облегчением. Это была новая форма давления. Глеб переживал, Аня чувствовала себя виноватой — сама не понимала за что.
Потом был вечер, который всё изменил. Глеб должен был приехать поздно — корпоратив. Аня уложила ребёнка и вышла на кухню попить чаю. Там сидела свекровь. Без света. С бокалом чего-то, похожего на самодельную наливку.
— Я вот думаю, — произнесла она негромко, — а ты что вообще дашь моему сыну? Кроме претензий и занятий в интернете?
Аня замерла.
— Вы о чём?
— О жизни. О семье. Я в его годы уже троих тянула, работала в три смены. А вы что? Онлайн-занятия. Блог. Публикации. Всё в компьютере. Дом неуютный. Холодно. Сырая кухня. Даже ковров нормальных нет.
— Это наш дом. И мы сами решаем, что здесь должно быть, — спокойно, но с дрожью в голосе ответила Аня.
— Вы? Сами? — свекровь резко встала. — Да ты без него никто. Он тебе дал всё. А я дала — ему. Так кто здесь главная, а?
Аня просто развернулась и ушла. Плечи её дрожали. В комнате она взяла телефон и написала Глебу:
«Мы поговорим завтра. Без мамы.»
На утро Глеб был сер. Устал, измучен, виноват.
— Она просто не умеет по-другому. Прости её. У неё характер такой. Ей тяжело. Но ведь она не вечно с нами. Ну куда ей идти?
Аня ничего не ответила. Через день она поехала к своей подруге Нине. Просто выговориться. Нина выслушала, кивала. Потом сказала:
— Слушай, а ты знаешь, что у твоей свекрови с её квартирой?
— Что?
— Да просто у моего мужа двоюродный брат живёт в том районе. И говорит, в хрущёвке на Сельской её квартира сдается. Уже месяца три. По объявлению. Мебель старая, но цена сладкая. Видимо, без договоров.
Аня не поверила. Но вечером проверила сайты объявлений. И нашла. Квартира, район, этаж — всё совпадает. Фото — даже тот самый ковёр, который раньше висел у них на стене.
Она просто сидела на краю кровати, пока ребёнок спал, а в голове билась мысль:
«Она не просто осталась. Она выбрала — жить за наш счёт. Сначала эмоционально, потом — буквально.»
Глеб молчал, когда она показала ему. Потом только выдавил:
— Она… наверное, нуждалась в деньгах. Не хотела нас напрягать. Не знал, честно.
— А ты вообще что-нибудь знаешь о своей матери? — сказала Аня. — Или ты всю жизнь ходишь в её иллюзии, как по расписанию?
Он ушёл в ночь. Вернулся поздно, когда Аня уже лежала в темноте. Не подошёл, не обнял. Просто лёг на диван в зале. Где лежала его мама. И её одеяло.
Аня смотрела в потолок. В голове была пустота.
После той ночи наступила странная тишина. Людмила Сергеевна будто выжидала. Она не упрекала, не подходила близко, но в её взгляде поселилось что-то похожее на триумф. Она была как хозяйка положения — без слов, без эмоций, но с полным осознанием своего веса.
Аня не спала почти трое суток. Она просыпалась от малейшего скрипа, проверяла, не включен ли снова телевизор, не разбудил ли кто ребёнка, не сидит ли свекровь на кухне с её ноутбуком — как однажды случилось, «случайно, хотела найти прогноз погоды».
В эти дни Аня всё чаще ловила себя на мыслях: «Что я вообще делаю в этом доме? Это же был наш с Глебом дом. Мы строили его. Вместе. А теперь я в нём — как квартирантка. А она — как хозяйка. И Глеб не со мной. Он с ней. Даже если молчит — он с ней».
В выходные свекровь как ни в чём не бывало заявила:
— Я тут подумала, может, пока лето, мы детскую переставим. Мне бы лучше спать там, а то в зале — сквозняк. А кроватку можно в зал передвинуть. Анюта же всё равно целыми днями в кухне или вон за ноутбуком. Ей всё равно.
Аня, не дослушав, встала и пошла в ванную. Её тошнило.
Позже, на кухне, когда Глеб вернулся с магазина, Аня попросила:
— Нам надо поговорить. Наедине.
Глеб замялся:
— Ну… мама сейчас как раз на кухне…
— Я сказала — наедине.
Они вышли на балкон. Был жаркий вечер, за окнами пели дети. Аня долго молчала. Потом достала из ящика приготовленную заранее папку.
— Это распечатка всех платежей по ипотеке. Всё, что ты переводил. Всё, что я. Кто в какие месяцы тянул. Тут всё. Посмотри.
Глеб перелистал, покраснел.
— К чему это?
— К тому, что я здесь не нахлебница. И уж точно не девочка, которую нужно «терпеть ради мира». Я участвовала, платила, строила, рожала и не жаловалась. Я боролась за это место.
— Ты думаешь, я тебя не ценю? — пробормотал он.
— Я думаю, ты не способен быть взрослым. Ты боишься сказать своей матери то, что должен был сказать год назад. Ты боишься её расстроить. А меня ты не боишься потерять.
Он молчал.
— Ты знаешь, что она сдаёт свою квартиру? Что живёт у нас бесплатно, пользуясь всем, что здесь есть? А мы платим кредит. Покупаем всё. И молчим. А она устраивает сцены, упрекает, диктует, где кто должен спать?
— Я не знал, — тихо сказал он. — И не сдаёт, наверное. Может, просто…
Аня кивнула.
— Ладно. Давай дальше. Вот. Список всех случаев, когда она вмешивалась в мои дела, решала за меня, трогала мои вещи, распоряжалась без спроса. Мне пришлось всё записать. Чтобы не сойти с ума.
Он уставился на неё.
— Ты что, вела дневник?
— Я пыталась не сойти с ума. Пока вы с ней строили из меня ведьму.
Глеб отвернулся к окну.
— Я просто хочу, чтобы все были вместе. Чтобы было мирно.
— Ты хочешь не мира. Ты хочешь, чтобы тебе не пришлось принимать решение. А я больше не могу жить между двух твоих удобств. Я — не мост между тобой и твоей матерью.
Он не ответил. Только выдохнул и ушёл с балкона.
На следующий день Людмила Сергеевна с утра была бодра, в хорошем настроении. Даже предложила испечь пирог. Аня не ответила. Просто собрала вещи — молча.
Один чемодан. Один рюкзак. Детские вещи — отдельным пакетом.
Когда Глеб вернулся с работы, застал её в коридоре.
— Ты куда? — он испугался.
— К Нине. Пока.
— На сколько?
— Не знаю.
Он метался.
— Ну ты же понимаешь, это всё можно решить. Ну хочешь, мы съедем. Снимем что-то, передохнём.
— Ты хочешь уехать, но так и не скажешь ей, что она перешла границу. Ты сбежишь — со мной, но не ради меня.
— А ты не можешь ради семьи потерпеть?
Она посмотрела прямо.
— Я терпела. Год. Каждый день. Пока не поняла, что семья — это не ты с мамой. Это я. И мой ребёнок. Всё остальное — чужое.
Он молчал.
Людмила Сергеевна вышла из кухни:
— Что, опять скандал? На этот раз из-за чего?
Аня посмотрела на неё. Спокойно. Ровно.
— Не из-за чего. Просто… если я здесь никто — тогда живите без меня.
Она застегнула молнию на чемодане и вышла, не оборачиваясь.
На лестничной клетке пахло свежей краской и чужим ужином. Она вдруг ощутила странную лёгкость. Тяжёлую — но свою.
