Маше было шесть лет, когда мама впервые поставила перед ней ведро с водой и тряпку.
— Будешь мыть полы, — сказала она тоном, не терпящим возражений. — Пора уже приучаться к порядку.
— Но мама, я хотела порисовать… — робко начала Маша.
— Рисовать! — мать фыркнула. — Художница нашлась. Давай, берись за работу. И чтобы везде блестело, поняла?
Маша кивнула. Тряпка была тяжелой, руки быстро устали. Она ползала по полу, старательно протирая каждый угол. Мама стояла рядом, критически оценивая работу.
— Плинтусы забыла! Под диваном грязь осталась! Совсем бестолковая растешь!
Маша снова взялась за тряпку. Слезы капали на пол, смешиваясь с мыльной водой.
Вечером пришел отец. Он посмотрел на дочь, сидевшую на кухне с покрасневшими от моющего средства руками, и усмехнулся:
— Ну что, помощница? Хоть какая-то польза от тебя будет.
— Паш, она весь вечер полы мыла, — сказала мать, наливая ему чай. — Еле-еле справилась. Неумеха.
— Ничего, научится, — отец сел за стол. — Куда она денется.
Маша молчала. Ей хотелось рассказать, как сегодня в садике они делали аппликацию, и воспитательница похвалила ее работу. Хотелось показать рисунок, который она спрятала в шкафчик. Но слова застревали в горле.
С того дня уборка стала ее ежедневной обязанностью.
К восьми годам к квартире добавилась дача. Майские выходные, когда другие дети играли во дворе, Маша проводила на огороде.
— Бери грабли, давай грядки делать, — командовал отец, сам устраиваясь в шезлонге с газетой.
— Пап, я устала… У меня руки болят…
— Болят? В восемь лет руки болят? — он прищурился. — Вот вырастешь, узнаешь, что такое настоящая работа. А пока делай, что говорят.
Мама выглядывала из домика:
— Маша, пол в доме помой! И траву вон там, у забора, выполи!
— Но мам…
— Никаких «но»! Марш работать! Другие дети родителям помогают, радость приносят. А от тебя одни хлопоты!
Маша брала ведро и шла к колонке. Вода была ледяной. Спина ныла от непривычной работы, колени сбивались о твердую землю. Вечером, когда они уезжали с дачи, родители сидели в машине, обсуждая соседей, а Маша дремала на заднем сиденье, размазывая грязными ладонями слезы по щекам.
В школе учительница однажды спросила:
— Машенька, почему у тебя руки такие красные?
— Я помогаю маме, — автоматически ответила Маша.
— Какая ты молодец! — улыбнулась учительница.
Маша не стала рассказывать, что «помощь» — это шесть часов уборки в выходные. Что она не гуляет с одноклассниками, потому что после школы нужно готовить ужин. Что у нее нет времени на кружки, которые так хотелось посещать.
В двенадцать лет весь быт семьи лег на ее плечи окончательно.
— Маш, что на ужин? — спрашивал отец, приходя с работы.
— Я сделаю картошку с курицей…
— Опять картошку? Неужели нельзя что-то поинтереснее придумать? Бестолочь.
Маша глотала обиду и молча резала овощи. В холодильнике было только то, что купила мама, а на эксперименты времени не оставалось — после готовки нужно было гладить, стирать, убирать.
Однажды подруга пригласила ее на день рождения.
— Мам, можно я пойду к Лене? Пожалуйста, у нее день рождения!
— День рождения? — мама даже не подняла глаз от телефона. — А кто ужин готовить будет? Кто стирку развесит? Я после работы с ног валюсь, а ты гулять собралась!
— Но я все сделаю! Быстро все сделаю, и потом…
— Никаких «потом»! Сиди дома, делай свои дела. Вот закончишь все — тогда и поговорим.
Маша все сделала к восьми вечера. Праздник у Лены давно закончился.
— Ну что, закончила? — спросил отец, не отрываясь от телевизора.
— Да…
— И зачем теперь бежать? Уже поздно. Никудышная ты. Даже время рассчитать не можешь.
В четырнадцать лет на родительском собрании классная руководительница сказала:
— Маша очень способная девочка. У нее отличные результаты по математике и литературе. Ей стоит готовиться к поступлению в хороший вуз.
Мама выслушала это молча. По дороге домой она сказала:
— Вуз ей нужен. Как будто у нас денег куры не клюют. Хорошо если в училище пойдешь какое-нибудь. На кассира выучишься или продавца. Твой максимум — это полы мыть да товар раскладывать.
— Но мама, учительница сказала…
— Учительница! Она тебе в жизни поможет? Она тебя кормить будет? Знаешь, сколько этих умных в уборщицах работает? Не надо о себе слишком много думать.
Маша замолчала. Что-то внутри сжалось в тугой узел. Слова матери падали как камни, тяжелые и холодные.
В девятом классе, когда Маше было пятнадцать, родители объявили свое решение за ужином.
— Ну что, — отец положил вилку, — хватит тебе в школе прохлаждаться. Пора работать начинать.Семье помогать.
Маша подняла голову:
— Как работать? У меня же школа… Мне еще два года учиться…
— Доучишься в вечерней, — отрезала мама. — Столько лет тебя кормим, одеваем. Пора и тебе в семейный бюджет вклад вносить.
— Но я не могу! У меня экзамены скоро, я хочу нормально школу закончить!
— Захотела тут! — отец повысил голос. — Мы тебе говорим — пойдешь работать! Устроим тебя в магазин, будешь продавцом. Там и дуры справляются, и ты справишься.
— Нет! — Маша впервые за много лет решилась на открытое сопротивление. — Я не пойду! Если вы меня заставите, я уйду от вас! Совсем уйду!
Повисла тишина. Родители переглянулись. Потом отец медленно встал, прошел в спальню и вернулся с паспортом Маши в руках.
— Вот, — он помахал красной книжечкой перед ее лицом. — Видишь? Это твой паспорт. А теперь попробуй уйди.
Он открыл шкаф, запер документ в металлический ящик и сунул ключ в карман.
— Ты никуда от нас не денешься, — сказала мама с холодной улыбкой. — Так что заканчивай капризничать и делай, что говорят.
Маша сидела, оцепенев. Все внутри онемело. Она понимала: ловушка захлопнулась окончательно.
Через неделю она вышла на работу в продуктовый магазин. Учеба перешла на вечернюю форму. Маша вставала в шесть утра, шла на смену к восьми, работала до пяти, потом бежала в школу. Домой возвращалась к десяти вечера.
— Ну как, заработала сегодня? — спрашивал отец, протягивая руку.
Маша отдавала зарплату. Всю, до копейки.
— Вот и умница, — мама пересчитывала купюры. — Хоть какая-то польза от тебя.
На себя не оставалось ничего. Маша донашивала старые вещи, ходила в потертых кроссовках. Когда подруги приглашали в кино или кафе, она отказывалась — не на что было идти.
Постепенно подруги отдалились. Маша осталась одна — с работой, школой и бесконечной усталостью.
Но что-то внутри нее был железный стержень ,который гнулся ,но не ломался . По ночам, когда родители спали, Маша сидела над учебниками. Решала задачи по алгебре, читала литературу, учила английский. Она не знала зачем — просто не могла остановиться.
Школу она закончила с твердой четверкой. Учительница по математике задержала ее после выпускного:
— Маша, ты могла бы учиться дальше. У тебя голова светлая. Подумай о техникуме хотя бы, а?
— Спасибо, Марья Ивановна, — Маша устало улыбнулась. — Я подумаю.
Она поступила в торговый техникум на заочное. Платное обучение. Откладывала из своих мизерных денег, которые иногда удавалось утаить от родителей — мелочь, сдача, премиальные. Собирала по рублю.
Родители узнали, когда пришла повестка об оплате.
— Учиться вздумала? — мама швырнула письмо на стол. — Совсем обнаглела! На какие деньги, интересно?
— Я сама плачу, из своих…
— Из своих! Какие у тебя свои? Все, что ты зарабатываешь — наши деньги! Мы тебя вырастили, на ноги поставили!
— Я заплачу, мам. Это важно для меня…
— Важно! Дура набитая, вот ты кто! — отец стукнул кулаком по столу. — Думаешь, с корочкой этой ты кем-то станешь? Продавцом и помрешь. Таким как ты дорога одна — от прилавка к прилавку!
Маша молчала. Пусть говорят. Она все равно доучится. Обязательно.
Прошло десять лет. Маше исполнилось двадцать пять.
Техникум она окончила. Работала в том же магазине — но теперь уже старшим продавцом. Хорошо знала товар, умела с людьми общаться, вела учет безупречно. Директор магазина, Виктор Петрович, ценил ее.
Зарплату Маша по-прежнему отдавала родителям почти полностью. Оставляла себе только на проезд и обеды.
— Маш, опять копейки принесла! — мама недовольно морщилась. — Что, нельзя было смены подольше взять?
— Я работаю на полную ставку, мам. Больше не могу.
— Не можешь! Всегда у тебя «не могу»!
Маша устало шла в свою комнату — маленькую, с узкой кроватью и старым шкафом. Ложилась и смотрела в потолок. Иногда ей казалось, что так она проживет всю жизнь. Без надежды, без выхода. Просто существование — от дома до работы, от работы до дома.
Но однажды все изменилось.
— Маша, зайдите ко мне после смены, — сказал Виктор Петрович в конце рабочего дня.
Сердце екнуло. Что-то случилось? Сокращение? Замечание?
Она вошла в кабинет директора, комкая в руках платок.
— Садитесь, Маша, — Виктор Петрович улыбнулся. — Не бойтесь, ничего страшного. Наоборот. У меня к вам предложение.
— Предложение?
— Да. Видите ли, мне нужен управляющий для нашего второго магазина. И я думаю, что вы идеально подходите на эту должность.
Маша молчала, не веря своим ушам.
— Вы работаете у меня уже десять лет, — продолжал директор. — Я видел, как вы росли профессионально. Вы ответственная, грамотная, клиенты вас любят. Персонал вас уважает. Вы справитесь.
— Но я… Я же не…
— Есть только одно условие, — Виктор Петрович нахмурился. — Нужно высшее образование. Это требование сети. Но мы готовы оплатить вашу учебу. Заочную форму, чтобы вы могли совмещать.
Маша сидела, ошеломленная. Управляющая. Высшее образование. Это казалось нереальным, как сон.
— Я… Я не знаю, что сказать…
— Скажите «да», — директор улыбнулся. — Подумайте, конечно. Но я был бы рад, если бы вы согласились. Вы этого заслуживаете, Маша. По-настоящему заслуживаете.
Она шла домой как в тумане. В голове крутилась одна мысль: я смогу. Я действительно смогу.
Впервые за много лет что-то внутри проснулось. Надежда. Теплая, робкая, но настоящая.
Дома родители смотрели телевизор. Маша собралась с духом:
— Мам, пап, мне сегодня на работе предложили повышение.
— Что? — мама нехотя оторвалась от экрана.
— Меня хотят сделать управляющей. Нового магазина. И… они готовы оплатить мое обучение. В институте. Чтобы я получила высшее образование.
Повисла тишина. Потом отец расхохотался. Громко, раскатисто.
— Ты? Управляющей? — он вытирал выступившие слезы. — Господи, ну это же надо такое придумать!
Мама тоже засмеялась:
— Машка, ты серьезно? Ты думаешь, тебя с твоими мозгами в институт возьмут? Да там учиться надо, а не просто прийти!
— Но мне предложили…
— Предложили! — отец отмахнулся. — Да это директор твой просто издевается. Или проверяет тебя, не зазнаешься ли. А ты повелась! Дура набитая!
— Высшее образование ей нужно, — мама покачала головой. — Маш, ты посмотри на себя. Что ты из себя представляешь? Продавец в магазине. С техникумом каким-то. И ты думаешь, что из тебя кто-то получится? Знай свое место, уборщица!
— Я не уборщица! — крикнула Маша. — Я работаю! Я всю жизнь работаю, с шести лет! Я училась по ночам! Я…
— Не смей на нас голос повышать! — отец встал. — Мы тебе добра желаем! Чтобы ты не позорилась! А ты…
Маша развернулась и ушла в свою комнату. Закрыла дверь. Села на кровать.
И вдруг поняла.
Поняла с абсолютной ясностью: они лгут. Всегда лгали. С самого начала. Они говорили ей, что она никчемная, бестолковая, никудышная — но это неправда.
Виктор Петрович — человек, который ничего ей не должен, который ничего не выигрывает от ее успеха, — этот человек верит в нее. Видит в ней потенциал. Предлагает возможности.
А родители… Родители просто хотят держать ее здесь. Рядом. Удобной. Покорной. Работающей на них.
На следующее утро Маша пришла к Виктору Петровичу.
— Я согласна, — сказала она твердо. — Я готова стать управляющей. И я буду учиться.
— Отлично! — директор улыбнулся. — Я рад, Маша. Очень рад. Мы оформим все документы. И начнем готовиться.
После работы она не пошла домой. Зашла в банк, открыла счет. Взяла небольшой кредит — на первый и последний месяц аренды квартиры. Нашла объявление в интернете — однокомнатная на окраине города, скромная, но своя.
Вечером она пришла домой в последний раз.
Собрала вещи. Их было немного — одежда, несколько книг, документы. Паспорт нашла в ящике отца — замок она вскрыла отверткой, руки не дрожали.
Когда она выходила из комнаты с сумкой, родители как раз ужинали.
— Куда это ты собралась? — мать нахмурилась.
— Ухожу, — просто сказала Маша.
— Как это — ухожу?
— Так. Я сняла квартиру. Буду жить отдельно. Работать. Учиться. Жить своей жизнью.
Отец встал:
— Ты что, совсем ополоумела? Какая квартира? На какие деньги?
— На свои. Взяла кредит. Разберусь.
— Маша, не дури, — мать тоже поднялась. — Куда ты пойдешь? Ты же без нас пропадешь! Ты ничего не умеешь!
— Неправда, — Маша улыбнулась. Странно, но ей было спокойно. — Я умею работать. Я умею учиться. Я умею не сдаваться. Вы меня этому научили — сами того не желая.
— Стой! — отец шагнул к двери, преграждая путь. — Ты не имеешь права!
— Имею. Мне двадцать пять лет. Я совершеннолетняя. У меня есть паспорт, — она показала красную книжечку. — Который вы, кстати, незаконно удерживали. И я ухожу.
— Неблагодарная! — мама побледнела. — Мы тебя растили, кормили, одевали! А ты!
— Вы меня эксплуатировали, — спокойно сказала Маша. — С шести лет. Заставляли работать. Отбирали деньги. Ломали психологически. Но я больше не позволю. Прощайте.
Она обошла отца и вышла за дверь. Он крикнул что-то вслед, но она уже не слушала. Она шла по лестнице вниз, и с каждой ступенькой груз становился все легче.
На улице Маша остановилась. Вдохнула полной грудью. Воздух был прохладный, вечерний, пахнущий весной. Где-то пели птицы. Зажигались фонари.
И впервые в жизни Маша чувствовала себя свободной.
Первые месяцы были трудными. Очень трудными. Кредит давил. Аренда съедала треть зарплаты. Учеба требовала времени и сил. Работа на новой должности — еще больше.
Но Маша справлялась.
Она вставала в шесть утра. Делала зарядку — теперь, когда никто не заставлял работать до изнеможения, у нее появились силы на это. Ехала на работу. Разбиралась с документами, с персоналом, с поставщиками. Училась управлять людьми, принимать решения, брать ответственность.
Вечером — институт. Лекции, семинары, контрольные. Она сидела за партой рядом с ребятами на пять лет младше, и ей было все равно. Она училась. Настоящему, глубокому, тому что интересно.
Ночью — домашние задания, курсовые, подготовка к экзаменам.
Спала по пять часов. Но просыпалась не от крика матери, а от собственного будильника. И это меняло все.
Родители звонили. Сначала часто.
— Маша, ну хватит дурить. Возвращайся домой, — говорила мать.
— Нет.
— Ты там без нас пропадешь! Кто тебе поможет? У тебя же денег нет!
— Заработаю.
— Машка, ты меня слышишь? Я тебе как отец говорю…
— Папа, мне надо идти. До свидания.
Потом звонки стали реже. Потом появились сообщения:
«Нам денег не хватает. Помоги.»
Маша отправила небольшую сумму. Не из чувства долга — из желания помочь. Но больше не давала своей жизнью управлять.
Через три года Маша защитила диплом. С отличием. На защите присутствовал Виктор Петрович.
— Поздравляю, — он пожал ей руку. — Вы молодец, Маша. Я всегда знал, что вы справитесь.
— Спасибо, — у нее на глазах блестели слезы. — Спасибо, что поверили в меня. Когда никто не верил.
— Я не верил, — он улыбнулся. — Я просто видел. То, что есть. А дальше — вы сами все сделали.
Магазин под управлением Маши процветал. Оборот вырос на сорок процентов за два года. Текучка кадров снизилась почти до нуля — люди хотели работать с ней. Она была строгой, но справедливой. Требовательной, но поддерживающей.
Через год после получения диплома ей предложили должность директора регионального филиала сети. Зарплата выросла втрое. Маша переехала в просторную двухкомнатную квартиру. Выплатила кредиты. Записалась на курсы французского — просто потому что хотела.
У нее появились друзья. Настоящие, которые ценили ее за то, какая она есть. Появился мужчина — добрый, понимающий, который восхищался ее силой.
— Ты удивительная, — говорил он, обнимая ее. — Пройти через такое и не сломаться…
— Я чуть не сломалась, — признавалась Маша. — Много раз чуть не сломалась. Но что-то внутри держало. Не знаю что. Упрямство, наверное.
— Не упрямство. Достоинство. Внутренний стержень. То, что делает человека человеком.
Родители узнали о ее успехах от соседей. Позвонили.
— Маш, это правда, что ты теперь большим начальником стала? — в голосе матери звучало что-то новое. Не презрение. Почти… уважение?
— Да, мам. Я директор филиала.
— Ну надо же… А мы думали, ты там бедствуешь…
— Нет. Не бедствую.
Пауза.
— Маш, может приедешь? Вгости? Мы бы хотели… Ну, повидаться…
Маша задумалась. Простить? Она еще не знала. Боль все еще была там, внутри, хотя и притупилась. Но злости не было. Была просто усталость от прошлого.
— Не знаю, мам. Я подумаю.
Она не приехала. Может, когда-нибудь потом. Когда будет полностью готова. А пока…
А пока она жила. Своей жизнью. Той, которую построила сама. Из осколков детства, из шрамов юности, из упрямой надежды, которую они так и не смогли в ней убить.
