Марина знала, что эта поездка будет неприятной. Но откладывать дальше было нельзя. Свекровь лежала в больнице уже третий день, и хотя врачи говорили о стабилизации состояния, всем было ясно, что с её сердцем дела обстоят всё хуже. Пора было действовать.
— Ну что, едешь? — спросила она мужа, застёгивая короткую замшевую куртку перед зеркалом в прихожей.
Андрей сидел на диване, уставившись в телефон. Он даже не поднял головы.
— Мне на работу завтра рано. Ты же знаешь.
— Твоя мать в больнице, Андрей.
— Ну и что я там сделаю? — он наконец оторвался от экрана, посмотрел на неё усталыми глазами. — Посижу в коридоре? Врачи всё равно не пускают по вечерам. Ты сама сказала.
Марина поджала губы. Спорить не хотелось. Если честно, она даже предпочитала поехать одна. Андрей всегда был слишком мягким, слишком сентиментальным. Сейчас нужна была твёрдость.
— Хорошо. Тогда позвони ей хотя бы завтра утром.
Дорога до больницы заняла сорок минут. Марина ехала на такси, считая в уме расходы. Пятьсот рублей туда, пятьсот обратно. Тысяча на ветер. Хотя, если подумать, это были инвестиции. Временные неудобства ради будущей стабильности.
Они с Андреем снимали однушку уже четыре года. Тридцать пять тысяч в месяц, которые просто испарялись без следа. Друзья давно взяли ипотеку, обзавелись своим жильём, пусть и с долгами на двадцать лет. Но Марина была умнее. Зачем брать кредит и платить банку двойную стоимость квартиры, когда можно подождать? Всего-то пару лет. Максимум три.
У Галины Павловны была хорошая трёшка в спальном районе с отличной инфраструктурой. Школа рядом, садик через дорогу. Метро в пятнадцати минутах. Марина уже присматривала новую мебель в интернет-магазинах, представляя, как они с Андреем сделают ремонт, выбросят весь этот советский хлам, поставят современную кухню.
Свекровь ей никогда особо не нравилась. Галина Павловна была из тех женщин, которые считают, что никто не достоин их сыновей. При первой встрече она смотрела на Марину так, будто оценивала товар на рынке. Потом, правда, смирилась, но тепла между ними так и не появилось. Формальные поздравления с праздниками, редкие неловкие встречи, когда Андрей настаивал на визите. Галина Павловна никогда не лезла в их жизнь, но и близости не искала.
Больница встретила привычным запахом хлорки и застарелой краски. Марина поднялась на четвёртый этаж, нашла нужное отделение. Медсестра за столом даже не подняла головы.
— К Анисимовой можно?
— Только на пятнадцать минут. И тихо там, мне проблемы не нужны.
Марина кивнула и прошла по коридору. В палате было душно и темно, только ночник у кровати бросал желтоватый свет. Галина Павловна лежала у окна, глаза закрыты, руки поверх одеяла. На тумбочке стояла початая бутылка воды и лежали какие-то бумаги.
— Галина Павловна, — тихо позвала Марина.
Свекровь открыла глаза, повернула голову. В её взгляде не было ни удивления, ни радости. Просто усталость.
— А, это ты, — голос был слабым, с хрипотцой. — Андрей не приехал?
— У него завтра важная встреча. Он очень переживает, просил передать.
— Конечно, — губы свекрови дрогнули в подобии улыбки. — Работа.
Марина придвинула стул, села рядом с кроватью. Нужно было начинать разговор, но прямолинейность могла всё испортить. Она взяла руку свекрови, сжала её. Кожа была холодной, сухой.
— Как вы себя чувствуете?
— Как видишь живая пока.
— Врачи что говорят?
— Да что они могут говорить. В моём возрасте с моим сердцем… Надо радоваться, что ещё хожу. Пока хожу, — Галина Павловна поморщилась, словно от боли, но быстро взяла себя в руки. — Людмила приходила утром. Принесла фрукты, журналы. Хорошая женщина.
Людмила. Соседка по площадке. Марина помнила её — полная тётка лет пятидесяти пяти, всегда в застиранном халате, с вечной авоськой в руках. Они пару раз сталкивались, когда приезжали к Галине Павловне. Людмила каждый раз пыталась заговорить, спросить о том о сём, но Марина быстро сворачивала беседу. Не любила она этих любопытных соседей.
— Это хорошо, что у вас есть поддержка, — осторожно сказала Марина. — Но всё-таки в такие моменты рядом должна быть семья. Мы с Андреем готовы помочь. Чем угодно.
Галина Павловна посмотрела на неё долгим взглядом. В её глазах мелькнуло что-то, что Марина не смогла разобрать. Насмешка? Сарказм?
— Помочь, — медленно повторила свекровь. — Спасибо, конечно. Но помощь бывает разная.
— Мы понимаем, что вам тяжело одной, — продолжала Марина, стараясь говорить мягко, участливо. — И хотим, чтобы вы знали: мы рядом. Всегда рядом.
— Рядом, — снова эхом отозвалась Галина Павловна. Она отвернулась к окну, где за стеклом чернела ночь. — Последний раз вы были у меня… когда это было? На Новый год?
Марина напряглась. Это было почти десять месяцев назад. И то они заехали всего на полчаса, привезли дешёвый торт и коробку конфет, которые купили по акции в супермаркете. Просидели за столом минут двадцать, Андрей всё время смотрел на часы, а потом они сославшись на дела, уехали. С тех пор ни разу не приезжали, даже не звонили. Только короткие сообщения в мессенджере: «Как дела?», «Всё хорошо?», на которые Галина Павловна отвечала односложно.
— Мы очень заняты, вы же знаете, — начала оправдываться Марина, но свекровь подняла руку, останавливая её.
— Я не упрекаю. У вас своя жизнь. Это нормально.
Повисла пауза. Где-то в коридоре прошаркала медсестра, хлопнула дверь. Одна из соседок по палате застонала во сне. Марина смотрела на свекровь, подбирая слова. Надо было переходить к главному, пока не закончились эти пятнадцать минут.
— Галина Павловна, — она снова сжала руку свекрови, — я хочу поговорить с вами о важном. О будущем.
— О будущем, — повторила та устало. — Каком будущем? У меня его, считай, и нет уже.
— Ну что вы! Врачи же сказали, что всё стабилизировалось.
— Сегодня стабилизировалось. А завтра? Послезавтра? — Галина Павловна повернулась к ней, и в её глазах Марина увидела какую-то странную решимость. — Я понимаю, к чему ты клонишь. Не надо ходить вокруг да около.
Марина сглотнула. Что ж, прямота так прямота.
— Вы правы. Я хочу поговорить о квартире. Мы с Андреем думаем, что было бы правильно… оформить всё официально. Чтобы потом не было проблем, бумажной волокиты. Вы же понимаете, как это бывает. Оформите завещание, и все будут спокойны.
— Завещание, — медленно проговорила Галина Павловна, и по её лицу скользнула едва заметная улыбка. — Интересно. А на кого, по-твоему, я должна писать это завещание?
— Ну… на нас с Андреем. Пополам. Это же логично, он ваш единственный сын.
— Логично, — согласилась свекровь. Она откинулась на подушку, закрыла глаза. — Очень логично. Сын, который приезжал ко мне три раза за год. Невестка, которая звонила дважды, и то по делу. Логика железная.
— Галина Павловна, ну при чём тут это? Мы же не специально… У нас своя жизнь, работа, проблемы…
— Знаешь, что мне говорят врачи? — перебила её свекровь, всё ещё не открывая глаз. — Что мне нельзя волноваться. Что мне нужен покой, забота, положительные эмоции. А я лежу здесь уже третий день, и до тебя никто не приехал. Зато сейчас, когда им понадобилось…
— Это несправедливо! — Марина почувствовала, как злость поднимается комом к горлу. — Мы не обязаны были каждый день к вам ездить! У вас есть своя жизнь, у нас своя!
— Ты права, — спокойно сказала Галина Павловна, открывая глаза. — Не обязаны. Совсем не обязаны. Так же, как я не обязана оставлять вам квартиру.
Марина замерла. В голове словно что-то переключилось, мысли на секунду запутались.
— Что вы имеете в виду?
— Ровно то, что сказала. — Свекровь протянула руку к тумбочке, взяла несколько листов бумаги. — Вот, смотри. Завещание. Нотариально заверенное. Людмила помогла мне оформить его недавно.
Марина взяла листы дрожащими руками. Пробежала глазами по строчкам. Адрес квартиры. Данные Галины Павловны. И имя наследника — Людмила Викторовна Сомова.
— Вы… вы отдали квартиру соседке? — голос Марины сорвался на фальцет. — Чужому человеку?
— С чего вы решили, что я оставлю квартиру вам? — Галина Павловна произнесла эту фразу медленно, отчётливо, глядя Марине прямо в глаза. — Людмила для меня не чужой человек. Она вот уже два года возит меня в поликлинику, когда мне плохо. Она покупает мне лекарства, потому что мне тяжело стоять в очередях. Она приносит мне еду, когда я лежу и не могу даже до магазина дойти. Она сидит со мной по вечерам, когда мне страшно и одиноко. А где были вы? Где был Андрей?
— Но она же… она просто соседка! Она не родная! — Марина чувствовала, как всё внутри собирается в хлопушку из паники и ярости.
— Родная, — горько усмехнулась Галина Павловна. — Ты знаешь, что такое родная? Родная — это не та, что на бумаге записана. Родная — это та, что рядом, когда тебе плохо. Та, что не считает минуты, проведённые с тобой. Та, что не ждёт, когда же ты наконец умрёшь, чтобы получить квадратные метры.
— Вы не имеете права! — Марина вскочила со стула, бумаги выпали из рук на пол. — Это же семейное! Это должно остаться в семье!
— В какой семье? — голос свекрови звучал устало, но твёрдо. — У меня нет семьи. У меня есть сын, который вспоминает обо мне раз в полгода. И есть невестка, которая приезжает только тогда, когда ей что-то нужно. Это не семья. Это формальность.
— Андрей любит вас! Он просто… он не умеет показывать чувства!
— Не умеет показывать чувства, — повторила Галина Павловна. — Знаешь, Марина, я много лет работала педагогом в школе. И я видела таких людей. Они всегда находят оправдания. «Не умею», «не получается», «нет времени». А правда в том, что они просто не хотят. Не хотят прикладывать усилия. Не хотят жертвовать своим комфортом.
— Это всё ваши фантазии! — Марина схватила сумку, развернулась к выходу, но остановилась. Надо было что-то сделать, что-то сказать, вернуть контроль над ситуацией. — Мы оспорим это завещание. Мы пойдём в суд. Андрей имеет право на эту квартиру!
— Попробуйте, — спокойно ответила Галина Павловна. — Завещание составлено правильно, нотариус всё проверил. У меня нет никаких психических отклонений, справка от врача прилагается. Я в здравом уме и твёрдой памяти решила оставить своё имущество человеку, который действительно обо мне заботился.
Марина стояла в дверях, чувствуя, как всё рушится. Все планы, все расчёты, все эти годы ожидания — всё разлетелось в прах за несколько минут. В голове мелькали обрывки мыслей: как это объяснить Андрею? что делать со съёмной квартирой? как теперь копить на собственное жильё?
— Людмила даже не ждала ничего, — тихо продолжала Галина Павловна, глядя в потолок. — Она просто была рядом. Просто помогала. Не из расчёта, не ради выгоды. А когда я сказала ей о завещании, она плакала. Говорила, что это слишком, что не нужно. Но я настояла. Потому что хочу, чтобы моя квартира досталась хорошему человеку.
— А мы, значит, плохие? — голос Марины дрожал.
— Нет. Вы просто другие. Вы живёте в своём мире, где всё должно быть удобно и выгодно. Где люди — это ресурсы. Где отношения — это инвестиции. Может, для вас это нормально. Но я в ваш мир не вписываюсь.
Марина развернулась и вышла из палаты, не попрощавшись. Шла по коридору быстро, почти бежала, мимо дремлющей медсестры, мимо каталки с бельём, мимо окон, за которыми светили фонари. Только когда она выбралась на улицу, в холодный октябрьский воздух, только тогда она позволила себе остановиться.
Руки тряслись, когда она набирала номер Андрея.
— Марина? Ты уже едешь домой? — голос мужа был сонным, он явно уже лёг спать.
— Твоя мать… — она сделала вдох, пытаясь успокоиться. — Твоя мать отписала квартиру соседке.
— Что?! — теперь он был полностью бодр. — Какой соседке?
— Людмиле. Той тётке, что на одной площадке с ней живёт.
— Но как… почему… — Андрей, похоже, не мог подобрать слова. — Она не может так просто взять и…
— Может. Она уже всё оформила. Завещание. Нотариус. Всё по закону.
В трубке повисла тишина. Марина представила, как он сидит там, на диване, с растерянным лицом, пытаясь осознать происходящее.
— Я приеду, — наконец сказал он. — Сейчас же приеду, поговорю с ней.
— Поздно уже ехать. Да и толку не будет. Она всё решила.
— Но это же… это же моя мать! Я её сын! Как она могла?
Марина закрыла глаза. Как она могла. Хороший вопрос. Только теперь, стоя здесь, на холодном ветру, она начинала понимать. Все эти годы они действительно не были рядом. Не звонили. Не приезжали. Не интересовались. А когда узнали про проблемы с сердцем, в глубине души только подумали: ну значит, скоро. Значит, ждать недолго.
Галина Павловна была права. Они не были семьёй. Они были людьми, связанными только формальными узами, которые давно утратили всякое значение.
Она повесила трубку и пошла к остановке такси.
По дороге домой она смотрела в окно, наблюдая, как мелькают фонари и редкие прохожие. В голове крутились мысли: что теперь делать? брать ипотеку? искать квартиру подешевле? переезжать в другой район? Всё казалось таким сложным, таким несправедливым.
Но где-то в глубине, в самом дальнем углу сознания, куда она не хотела заглядывать, шевелилось другое чувство. Стыд. Неловкость. Осознание того, что Галина Павловна была права. Что они действительно вели себя отвратительно. Что весь этот расчёт, всё это ожидание наследства было омерзительным.
Марина отогнала эту мысль. Нет, они ничего плохого не сделали. Просто жили своей жизнью. Просто не считали нужным постоянно навязываться свекрови. Она же сама никогда их не звала, сама держалась отстранённо. Какого чёрта теперь ждать от них заботы и внимания?
Но аргументы звучали всё слабее, и Марина это чувствовала.
Дома Андрей уже не спал. Он ходил по комнате, нервно комкая футболку. Когда Марина вошла, он набросился на неё с вопросами.
— Ну что она сказала? Ты точно правильно поняла? Может, она просто пугала?
— Я видела завещание. Настоящее, с печатями.
— Но почему эта Людмила? Она что, заставила её? Может, это какое-то мошенничество?
— Нет, — Марина сбросила туфли, упала на диван. — Она просто помогала твоей матери. Всё время. А мы нет.
Андрей остановился, посмотрел на неё.
— То есть ты считаешь, что это правильно? Что мать должна отдать нашу квартиру чужому человеку?
— Не нашу, — устало поправила Марина. — Её квартиру.
— Да какая разница! Я её сын! Кому ещё она должна её оставить?
— Тому, кто был рядом, — Марина закрыла глаза. — Как она сама сказала.
— Ты издеваешься? — голос Андрея стал резким. — Мы просто не могли постоянно к ней ездить! У нас работа, дела!
— Я знаю.
— Тогда почему ты так говоришь? Ты на чьей стороне?
Марина открыла глаза, посмотрела на мужа. На его возмущённое, обиженное лицо. И вдруг поняла, что ответ на этот вопрос не так очевиден, как ей хотелось бы.
— Не знаю, — честно призналась она. — Честно, Андрей, я больше не знаю.
Он смотрел на неё непонимающе, потом махнул рукой и вышел на кухню. Марина осталась сидеть в темноте, слушая, как он хлопает там дверцами шкафов, наливает воду.
Она думала о Галине Павловне. О той странной решимости в её глазах. О спокойствии, с которым она произнесла: «С чего вы решили, что я оставлю квартиру вам?» Было в этих словах что-то окончательное, бесповоротное. Как приговор.
И самое страшное — этот приговор был справедливым.
Марина встала, подошла к окну. Внизу светили окна соседних домов, где люди жили своими жизнями, решали свои проблемы, строили свои отношения. Где-то там, в одном из этих домов, возможно, были другие семьи, которые тоже забыли о своих родителях. Или наоборот — которые заботились о них, не ожидая ничего взамен.
Андрея крикнул с кухни: «Завтра поеду к матери. Поговорю с ней нормально. Всё уладим».
Марина не ответила. Она знала, что ничего уладить не получится. Галина Павловна приняла решение, и это решение было продумано и взвешено. Она отдала свою квартиру человеку, который заслужил её. Не кровью, не родством, а простым человеческим участием.
И в этом была своя правда, которую Марина наконец начинала понимать. Слишком поздно, но всё-таки понимать.
На следующий день Андрей действительно поехал в больницу. Вернулся он поздно вечером, мрачный и молчаливый. Марина не спрашивала — было ясно, что разговор не принёс результата. Он лёг спать, отвернувшись к стене, и она не стала его беспокоить.
Через неделю Галину Павловну выписали из больницы. Людмила забрала её, помогла устроиться дома, купила продукты и лекарства. Марина узнала об этом случайно, из короткого сообщения свекрови: «Я дома. Всё в порядке».
Она хотела ответить, но не знала, что написать. «Выздоравливайте»? «Мы рады»? Всё звучало фальшиво, неискренне. В итоге она просто поставила сердечко и отложила телефон.
Прошёл месяц. Потом ещё один. Жизнь текла своим чередом. Марина и Андрей продолжали снимать квартиру, копить деньги, строить планы. Только теперь эти планы уже не включали в себя трёшку в спальном районе. Теперь приходилось всё пересчитывать заново.
Однажды вечером, когда Марина возвращалась с работы, она случайно встретила Людмилу в метро. Та сидела с авоськой на коленях, усталая и задумчивая. Марина хотела было пройти мимо, но их взгляды встретились, и Людмила улыбнулась.
— Здравствуйте, — сказала она. — Как дела?
— Нормально, — сухо ответила Марина. Ей не хотелось разговаривать с этой женщиной, которая получила то, что должно было достаться им.
— Галина Павловна часто о вас вспоминает, — продолжала Людмила, словно не замечая холодка в её голосе. — Говорит, что скучает по Андрею.
— Передайте, что мы тоже скучаем, — неловко сказала она.
— Передам, — кивнула Людмила. — Знаете, она очень добрый человек. Переживает, что всё так получилось. Но она говорит, что не могла иначе. Она должна была знать, что её последний дом достанется тому, кто его ценит. Не как квадратные метры, а как место, где она жила, где ей было хорошо и плохо, где прошла её жизнь.
Марина молча кивнула. Поезд подъехал к её станции, и она вышла, не попрощавшись. Но слова Людмилы застряли в голове, крутились там, не давая покоя.
«Не как квадратные метры, а как место, где прошла её жизнь».
Может, именно в этом была разница между ними и Людмилой…
