Я до сих пор помню, как впервые услышал про Александра Мартынова. Кто-то в театральной курилке бросил фразу: «Он мог свести с ума любую женщину одним взглядом». И в тот момент я подумал — очередная легенда про «звёздного ловеласа». Но чем глубже погружаешься в его историю, тем больше понимаешь: перед тобой не банальный красавчик из советского кино, а человек с парадоксальной судьбой.
Мальчишка без отца, с матерью-художницей, которая вечерами вытирала кисти от масляной краски, а днём ухаживала за парализованной бабушкой. Он рос среди московских дворов, где пахло углём и гарью, а «безотцовщина» звучала как клеймо. Сашка придумал себе легенду: будто его отец был летчиком-героем, воевавшим во Франции. Мальчишки слушали — и уважали. Враньё? Возможно. Но иногда враньё становится бронёй.
Однажды он зашёл в драмкружок — просто потому, что там было тепло. Но в этом «тепле» нашёл своё будущее. Сначала — детские роли, потом самодельные костюмы из занавесок, первые аплодисменты. Ему нравилось, что здесь его называли не «безбатченко», а просто Сашкой. И это было важнее любых слов.
Парадокс в том, что он и не собирался становиться актёром. Поступил на геофак МГУ, мечтал об экспедициях и картах. Но судьба уже ткала свои узоры: из университетской самодеятельности его вытащил сам Анненский. Тот самый режиссёр, который искал «свежий типаж».
Я представляю себе эту сцену: мальчишка с остатками грима на лице, сердце колотится так, что кажется — весь коридор его слышит. И незнакомец в поношенном пиджаке: «А в кино сниматься не пробовали?»
В тот миг в нём что-то щёлкнуло. Обычная жизнь осталась за дверью.
Я пересматривал его дебют в «Татьянином дне» и ловил себя на мысли: да, видно, что он ещё зелёный, что не хватает техники, но камера его любит так, будто знала его с детства. В каждом движении — внутренняя энергия. И это было только начало.
Он бросил географию, подал документы в школу-студию МХАТ. Василий Марков, принимая его на курс, будто проверял на прочность: «Ну что ж, посмотрим, что из тебя выйдет». И вышло. Вышло больше, чем кто-либо ожидал.
70-е стали для Мартынова золотыми. Шесть фильмов за десятилетие — и это не массовка. Следователь, спортсмен, комбат… Но настоящим триумфом стал «Военно-полевой роман». Там он был именно тем, кем зрители хотели его видеть — мужчиной, от которого у героинь буквально кружилась голова. Я слушал рассказы актрисы Мухи: «Он был как Давид Микеланджело. Носил себя гордо, как хрустальный кубок». И верю каждой её букве.
Но ещё большее признание ждало его в театре. Маяковка стала его домом. Двадцать лет на сцене, ключевые роли, спектакли, билеты на которые доставали с боем. «Кошка на раскалённой крыше» с Аллой Балтер — это был феномен. Очереди у театральных касс, перекупщики, суммы, сравнимые с зарплатой инженера. В те годы театр был не просто культурой — это была битва за смысл жизни.
Я думаю о том, каково это — двадцать лет быть на гребне. Каждый выход на сцену — событие, каждый взгляд публики — электрический разряд. И одновременно понимать: люди вокруг завидуют, ревнуют, ждут, когда ты оступишься. Такой накал выдержит не каждый.
Но Александр держался. Более того, он притягивал к себе людей. Все говорили о его магнетизме: начитан, умен, умел слушать. Но был один нюанс — этот интерес к людям у него включался и выключался по щелчку. Сегодня он душа компании, завтра смотрит сквозь тебя, будто тебя не существует. И вот это «сквозь» — наверное, самая точная характеристика его натуры.
Истории про женщин вокруг него всегда ходили с налётом сплетен. Театр живёт кулуарными разговорами не хуже любого рынка. Но в 37 лет он наконец-то решился на брак — с актрисой Татьяной Мухой. Ей было всего 22, она только начинала, и многие уверяли: «Да бросит он её через три дня». Но не бросил. По крайней мере, не сразу.
Я представляю, как это выглядело со стороны: он, звезда, сияющий и уверенный, и она — совсем девчонка, с горящими глазами. В театральном буфете перешёптывались: «Цветы — это пока, потом будут слёзы». А Татьяна переехала к нему и свято верила: вот он, настоящий, сильный, её мужчина.
Через полгода — беременность. Сцена, которую она вспоминала потом с болью: призналась ему, ждала хоть какой-то эмоции, а он — глухо, в сторону окна: «Решай сама». Это был холод, который ранит сильнее крика.
И всё же родилась дочь. И вот тут проявилась другая сторона Мартынова. Он стирал пелёнки, вставал по ночам, писал жене инструкции, как варить суп, когда уезжал на гастроли. И вроде бы идеальный отец, заботливый, вовлечённый. Но мужа в нём Таня так и не нашла.
Она потом говорила: «У него не было таланта любить». И это звучит страшнее, чем «он был холоден» или «он был эгоист». Потому что талант любить — это не про влюблённость, не про романтику. Это про способность открыться, отдать себя другому. А он — как волк-одиночка. Всегда держал дистанцию, даже в собственной семье.
Я думаю, что это и была его трагедия: человек, которого обожали миллионы зрителей, дома оставался пустым, закрытым, недоступным. Четыре года брака — и всё. Она получила опыт материнства и горечь разочарования. Он — свободу, которой, как оказалось, не знал, что делать.
И именно в эти годы, когда рушилась семья, начали рушиться и его отношения с театром.
Мартынов всегда относился к славе с иронией. В отличие от многих коллег, он не цеплялся за овации, не жаждал лишний раз мелькнуть на афише. Но это равнодушие постепенно превращалось в опасную игру — он как будто проверял мир на прочность.
Главная странность — его исчезновения. На несколько дней он просто растворялся. Ни театра, ни звонков, ни объяснений. И дело не в алкоголе — он к спиртному относился с отвращением. Нет, это была жажда одиночества, такая, что ни один близкий человек не мог её насытить.
Кульминация случилась перед премьерой «Бешеных денег». Главная роль. Генеральная репетиция. Театр в напряжении, публика ждёт. А он — не пришёл. Худрук Гончаров метался, пришлось срочно вводить дублёра. Коллеги шептались: «Да он всегда такой. Хоть премьера, хоть конец света — всё равно». Но на этот раз всё обернулось иначе.
Когда Александр наконец появился, он заговорил про Голливуд. Про якобы контракт, продюсеров, будущее за океаном. Для тридцатилетнего мальчишки из TikTok это прозвучало бы как нормальная бравада. Но для актёра, который держал театр на себе — это был удар.
Гончаров взорвался: «Вон из моего театра!» И это был не театральный жест. Это был приговор. В один день Мартынов потерял всё — сцену, роли, уважение.
Я часто думаю: что бы было, если бы тогда нашёл в себе силы извиниться, смирить гордость? Но, видимо, это было невозможно. Человек, который двадцать лет привык держать голову высоко, не умел начинать заново. И сцена перестала его манить.
После этого о нём говорили в прошедшем времени, хотя он был ещё молод. Как будто он умер для искусства, но продолжал жить в теле. И это, наверное, страшнее настоящего конца.
Что происходит с человеком, который однажды сходит с вершины? В случае Мартынова — тишина. Он не стал искать новый театр, не бегал по кастингам. Просто исчез.
Сейчас, если заехать в подмосковное Кратово, можно случайно встретить его — седовласого мужчину с прямой спиной, который подрезает кусты у дома или выбирает картошку на рынке. Соседи называют его приветливым, хотя и немногословным. И вряд ли догадываются, что когда-то этот человек собирал аншлаги и сводил с ума театральную Москву.
Говорили, что он пишет сценарии. Но рукописей никто не видел. Однажды мелькнул в сериале — сыграл олигарха. Камера всё так же его любила, и, признаться, это было почти болезненно: как будто прошлое напомнило о себе, но тут же спряталось обратно в шкаф.
А ещё был эпизод, о котором в театральных кругах шептались десятилетиями. История с Любовью Руденко. Она родила сына, но отца мальчика скрывала. Потом вышла замуж, и ребёнка воспитывал другой мужчина. А когда сыну исполнилось шестнадцать, она сказала ему правду: «Твой отец — Мартынов».
Я представляю, какой это момент: подросток узнаёт, что его биологический отец — легенда, но легенда, которая не захотела быть рядом. И реакция сына удивительна: «У меня есть только один отец — тот, кто меня воспитал». Никакой драмы, никакой истерики. Просто спокойное принятие. В этом тоже что-то мартыновское — умение держать дистанцию, сохранять достоинство.
И тут возникает вопрос, который я задаю себе снова и снова: а может, именно это и было его главной ролью? Быть рядом, но не принадлежать. Быть видимым, но недосягаемым. Прожить жизнь так, чтобы о тебе помнили, но не знали до конца.
Сегодня, в 2025-м, мы привыкли к избытку публичности. Каждый актёр ведёт блог, каждый день выставляет куски своей жизни напоказ. А Мартынов, наоборот, выбрал исчезновение. Его путь кажется странным, даже нелепым. Но, может, в этом и была его свобода?
Он не хотел быть любимцем навсегда. Не хотел, чтобы аплодисменты диктовали его существование. Он просто однажды сказал «хватит» — и ушёл.
И я ловлю себя на мысли: может, в этом и есть честность? Ведь не каждому дан талант любить. Но, возможно, у него был другой дар — талант исчезать.
