— Ты можешь говорить потише? — Дима прижал палец к губам и кивнул в сторону ноутбука. — У меня созвон через пять минут.
Я хотела было съязвить, что его созвоны — это вечное состояние, но проглотила слова.
Вместо этого я молча взяла со стола его кружку с недопитым морсом и пошла на кухню.
Вечер катился по своей привычной колее: работа, ужин на скорую руку, попытки урвать хотя бы час для себя.
В кармане завибрировал телефон. Свекровь. Странно, Екатерина Семёновна никогда не звонила так поздно без веской причины.
— Аня? — её голос в трубке был на удивление резким, с незнакомыми дребезжащими нотками. — Вы дома? Дима рядом?
— Дома, Екатерина Семёновна. Что-то случилось? Дима готовится к совещанию.
— Какое совещание, господи, — она отмахнулась от моих слов, будто я сказала глупость. — Я еду к вам. Буду через полчаса.
И она повесила трубку. Не дожидаясь ответа.
Я замерла с телефоном в руке. Это было так на неё не похоже. Никаких долгих прелюдий, никаких жалоб на здоровье. Только сухой, почти приказной тон.
— Дим, твоя мама едет, — я заглянула в комнату.
Он оторвался от экрана, нахмурившись.
— Зачем? Она же была у нас в воскресенье.
— Не знаю. Сказала, будет через полчаса, и всё. Голос у неё… странный.
Мы переглянулись. Тревога, ещё неясная, тонкой иглой кольнула где-то в груди.
Оставшиеся полчаса тянулись мучительно долго. Дима отменил свой созвон, нервно расхаживая по коридору. Я механически протёрла пыль с комода, просто чтобы занять руки.
Звонок в дверь заставил нас обоих вздрогнуть.
На пороге стояла Екатерина Семёновна. Бледная, осунувшаяся, в своём строгом сером пальто, которое вдруг показалось на пару размеров больше. А за её спину прятался маленький мальчик.
Он был совсем крошечный, лет четырёх, не больше. Взъерошенные светлые волосы, огромные, испуганные глаза цвета пасмурного неба.
Он крепко сжимал в руке фигурку какого-то супергероя, потёртую и старую.
— Простите, я без предупреждения, — свекровь прошла в квартиру, подталкивая ребёнка вперёд.
Мы с Димой молчали, не в силах подобрать слова.
Она сняла пальто, повесила его на крючок и повернулась к нам. Взгляд её был тяжёлым, полным такой усталости, что мне на миг стало не по себе.
— Это Тёма, — она кивком указала на мальчика. — Артём.
Мальчик ещё ниже опустил голову, пряча лицо.
— Галя умерла, — буднично, без всякого выражения произнесла свекровь. — Соседка моя. Сердце. Два дня назад.
Дима ахнул. Он знал эту женщину, милую и одинокую, которая иногда угощала его в детстве конфетами.
— Какой ужас… А мальчик… он её сын?
— Да. Больше у неё никого. И у него тоже.
Екатерина Семёновна сделала шаг к нам. Она взяла Тёму за плечи, развернула его лицом к нам, словно представляя товар. Мальчик вцепился в её руку, но она мягко, но настойчиво высвободила её.
Она посмотрела сначала на Диму, потом на меня. Взгляд её был прямым и пронзительным.
— Галя оставила записку. У нотариуса. Она сделала меня опекуном, представляете? Старую женщину… Зачем он мне? У меня давление, сердце… Мне его просто не поднять.
Она помолчала, давая нам осознать услышанное. А потом протянула ребёнка вперёд, как хрупкую, но ненужную посылку.
— Я привезла его вам. Теперь это ваша забота. Воспитайте его. Вы молодые, сильные. У вас всё получится.
Воздух в прихожей сгустился, стал плотным, в нём было трудно дышать. Слова свекрови повисли между нами, как приговор.
— Мама, ты в своём уме? — первым очнулся Дима. Его голос, обычно спокойный, сорвался. — Какой ребёнок? Мы работаем сутками. У нас нет ни времени, ни места!
— А у меня есть? — парировала Екатерина Семёновна, и в её голосе не было ни капли сочувствия. — У меня есть здоровье бегать за ним? Я документы уже привезла. Завтра пойдёте в опеку, всё оформите.
Она положила на комод плотную папку. Звук хлопка эхом разнёсся по квартире.
Тёма стоял между нами, маленький и потерянный. Он не плакал, просто смотрел в пол, на свои крошечные ботинки.
Казалось, он изо всех сил старался стать невидимым.
— Но это же… это не наше решение! Нельзя так просто привезти ребёнка и оставить! — я наконец обрела голос. Он дрожал. — Это огромная ответственность!
— А на улице его оставить — это ответственность? — свекровь посмотрела на меня так, будто я предложила нечто чудовищное.
— Я свою ответственность выполнила. Я привезла его к родным. Ты его сын, Дима. Ты должен помочь своей матери.
Она больше не сказала ни слова. Просто развернулась, надела своё пальто и, не прощаясь, вышла за дверь, плотно прикрыв её за собой.
Мы остались втроём в звенящей пустоте коридора. Я, Дима и этот маленький, абсолютно чужой нам мальчик.
— Я не верю, что она это сделала, — прошептал Дима, проводя рукой по волосам. Он выглядел растерянным, как никогда. — Просто привезла и сбросила. Как котёнка.
Я присела на корточки перед Тёмой.
— Привет. Я Аня. А это Дима.
Мальчик не поднял глаз. Его пальцы ещё сильнее сжали фигурку супергероя.
— Ты, наверное, голоден? Хочешь есть?
Он едва заметно мотнул головой.
Что делать дальше, мы не знали. Наша двухкомнатная квартира, наше уютное гнёздышко, вдруг стала чужой и неуютной.
Дима ходил из угла в угол, что-то бормоча про юристов и опеку. Я же просто смотрела на этого ребёнка и чувствовала, как внутри всё застывает от страха и растерянности.
Мы постелили ему на диване в гостиной. Дали Димину старую футболку вместо пижамы. Он молча переоделся и залез под одеяло, сжавшись в комок.
Ночью я не могла уснуть. Прислушивалась к каждому шороху из соседней комнаты. Наш мир, такой понятный и выстроенный, рухнул за один вечер.
— Мы не можем его оставить, — сказал Дима, когда я вернулась в спальню. Он сидел на кровати, подперев голову руками.
— Аня, пойми, это не наша жизнь. Мы не готовы. Я позвоню утром в службу опеки. Есть же какие-то процедуры. Приюты, в конце концов.
— Приюты? — переспросила я, и слово царапнуло горло. — Дим, он только что потерял маму…
— А мы потеряли свою жизнь! — он вскинул на меня глаза, и в них плескалось отчаяние. — Нашу спокойную, нормальную жизнь! Я не просил об этом. И ты тоже. Моя мать сошла с ума, но мы не обязаны идти у неё на поводу.
Наш спор затянулся до рассвета. Хриплый, злой шёпот метался по спальне. Аргументы Димы были железными: карьера, ипотека, наша свобода. Мои — хрупкими, сотканными из сочувствия и внезапно проснувшейся жалости.
— Хорошо, — выдохнул он наконец, когда за окном посерело. — Я сделаю этот звонок. Ты просто не понимаешь, во что мы ввязываемся.
Он ушёл на кухню. Я слышала, как он наливает воду в стакан, как шагает по плитке. Я села на кровати, обхватив колени руками. Чувствовала себя разбитой и преданной.
Вдруг дверь в спальню тихонько скрипнула. На пороге стоял Тёма. Он уже оделся в свою вчерашнюю одежду. Взгляд его огромных глаз был прикован ко мне.
Он подошёл к кровати. Поколебался секунду, а потом протянул мне свою фигурку супергероя.
Протянул молча, но так настойчиво. Будто отдавал самое ценное, что у него было, чтобы утешить меня.
И в этот момент что-то во мне перевернулось. Я посмотрела на эту крошечную пластиковую фигурку в его ладошке, и все аргументы Димы о карьере и свободе рассыпались в пыль.
Я взяла игрушку.
— Спасибо, — прошептала я. И впервые за всё это время мальчик поднял на меня взгляд. Прямой, осмысленный.
В комнату вошёл Дима с телефоном в руке. Он замер на пороге, глядя на нас. На меня, сжимающую в руке супергероя, и на мальчика, который стоял рядом с моей кроватью.
— Я… я ещё не позвонил, — сказал он неуверенно.
— Не звони, — ответила я твёрдо. — Не надо.
Он молчал, переводя взгляд с меня на Тёму и обратно. Я видела, как в его глазах отчаяние борется с чем-то новым.
— Ты уверена? — спросил он тихо. — Аня, это навсегда.
— Уверена, — я протянула руку и взяла ладошку Тёмы. Она была тёплой. — Мы справимся.
Это не было концом проблем. Это было их настоящим началом. Были и бессонные ночи, и детские болезни, и походы по инстанциям, и ссоры от усталости.
Екатерина Семёновна больше не появлялась, будто вычеркнув нас из своей жизни. Мы остались одни.
Но шаг за шагом мы учились. Учились быть родителями. Дима оказался прекрасным отцом — терпеливым и весёлым.
Я открыла в себе запасы любви, о которых даже не подозревала. А Тёма… Тёма медленно оттаивал. Учился смеяться, доверять, называть нас мамой и папой.
Прошло двенадцать лет.
— Пап, ключ на семнадцать, — голос Тёмы, уже сломавшийся, с подростковыми хриплыми нотками, вывел меня из задумчивости.
Я стояла на пороге нашего загородного дома и смотрела, как Дима и шестнадцатилетний Тёма возятся со старым мотоциклом.
Оба в перепачканных машинным маслом джинсах, сосредоточенные и увлечённые.
— Держи, — Дима протянул сыну нужный инструмент. — Только раму не поцарапай, чемпион.
Тёма усмехнулся.
— Мам, — крикнул он мне, не оборачиваясь, — а ужин скоро? Мы тут вечность проторчим.
— Скоро, мой вечно голодный механик, — улыбнулась я.
Вечернее солнце заливало двор тёплым светом. Дима поймал мой взгляд, подмигнул и обнял Тёму за плечи.
В этом простом жесте было всё: наша общая история, наша борьба и наша безоговорочная победа.
Мы не просто воспитали чужого ребёнка. Мы построили семью.
Настоящую. Крепкую. На руинах наших прежних планов, из страха, отчаяния и одного маленького пластикового супергероя.
