Внутри меня все похолодело. Вот оно что. Я всегда подозревала, что Нина Петровна хитра, как лиса, но чтобы вот так, внаглую…
— Нина Петровна, вы же понимаете, что квартира в ипотеке. Это не так просто… – начала я осторожно.
— Да что там просто! Прописка – дело пяти минут! Машка у вас жить не будет, только на консультации и роды приедет. А потом обратно, к себе.
Солнце едва пробилось сквозь неплотно задернутые шторы, когда звонок в дверь разнесся по нашей тихой квартирке, словно взрыв. Я, еще толком не проснувшись, решила, что это мобильник. Нашарила рукой по тумбочке телефон, надеясь увидеть сообщение о переносе встречи или отмене записи. Вместо этого на экране высветилось время – 7:15. Кто в такую рань?
Дима, мой муж, ворча что-то невнятное, поплелся открывать дверь. Я приподнялась на локте и тут же замерла, услышав знакомый до боли высокий голос:
— Здравствуй, Димочка! Совсем нас забыл, мать родную!
Сердце екнуло. Мама Димы, Нина Петровна. И в такую рань? Что-то тут не так. Нина Петровна, существо консервативное и не любящее резких движений, в столицу выбиралась редко и всегда предупреждала о своем визите за неделю.
Дима впустил ее в квартиру. Она, окинув критическим взглядом нашу скромную прихожую, прошла на кухню.
— А вот и Светочка! – воскликнула Нина Петровна, стараясь изобразить радость. Я знала ее наизусть. Этот тон означал, что сейчас начнется что-то, к чему я совершенно не готова.
— Нина Петровна, здравствуйте. Что-то случилось? Вы даже не предупредили, – осторожно спросила я, наливая ей чай.
— Да что там случилось… Забеспокоилась я о вас, детки. Решила проведать. – Она сделала глоток чая и, немного поколебавшись, выдала: — Да и дело у меня к вам есть…
Завтрак превратился в пытку. Нина Петровна методично, словно опытный следователь, подводила нас к сути вопроса. Хвалила нашу квартиру (купленную, между прочим, в ипотеку, которую нам еще лет десять выплачивать), восторгалась моими кулинарными способностями (хотя я всего лишь поджарила тосты и сварила кофе) и, наконец, перешла к главному.
— В общем, Димочка… Ты же помнишь Машку, сестру свою младшую?
— Конечно, мам, помню, – ответил Дима с легкой улыбкой.
— Так вот… Машка-то наша беременна! – торжественно объявила Нина Петровна.
Я искренне порадовалась за Машу. Она всегда была немного легкомысленной, но добрая и отзывчивая.
— Поздравляю! Это прекрасная новость, – сказала я.
— Прекрасная-то прекрасная, да вот беда… Живут они в нашей глуши, какие там врачи? А льготы? В столице для мамочек с детьми – рай просто! Вот я и подумала… – Она сделала паузу, пристально глядя на нас. — Не могли бы вы Машку у себя прописать? Хоть на время. Для статуса, для ребенка…
Внутри меня все похолодело. Вот оно что. Я всегда подозревала, что Нина Петровна хитра, как лиса, но чтобы вот так, внаглую…
— Нина Петровна, вы же понимаете, что квартира в ипотеке. Это не так просто… – начала я осторожно.
— Да что там просто! Прописка – дело пяти минут! Машка у вас жить не будет, только на консультации и роды приедет. А потом обратно, к себе.
Я молчала, обдумывая последствия. Я знала, что Нина Петровна лукавит. Машка, конечно, уедет, но только после того, как хорошенько обживется у нас. А Нина Петровна будет названивать каждый день, требуя внимания и заботы для своей внучки.
Дима, как всегда, разрывался между двумя огнями. С одной стороны – желание помочь сестре, с другой – мои опасения. Я видела, как он смотрит на меня с мольбой в глазах.
— Мам, ну Света права, это не так просто… – пробормотал он.
— Да что ты Светку слушаешь! – возмутилась Нина Петровна. – Сестре родной помочь не можешь? Она же мать будущая!
— Я понимаю, мам, но…
— Хорошо, – перебила я Диму. — Я поговорю с юристом. Узнаю, какие могут быть последствия. И тогда решим.
Нина Петровна нахмурилась, но спорить не стала. Видимо, рассчитывала на положительный исход.
Юрист развеял все мои сомнения. Прописка Маши – это только начало. После рождения ребенка она сможет прописать и его. А выписать несовершеннолетнего – это практически нереально, даже если Маша уедет. Получается, мы будем нести ответственность за чужого ребенка, который будет иметь право проживать в нашей квартире до 18 лет!
Я была в шоке. Рассказала все Диме вечером. Он слушал молча, опустив голову.
— Дим, ты понимаешь, во что мы ввязываемся? – спросила я, стараясь говорить спокойно. — Это не просто прописка. Это – чужой ребенок на нашей шее. На восемнадцать лет!
Дима поднял на меня уставшие глаза.
— Я понимаю, Свет. Но как я маме скажу? Она же обидится…
— А ты подумал, что она ставит нас в неудобное положение? – возмутилась я. — Это ведь, по сути, мошенничество! Она пытается получить льготы, используя нас.
Дима долго молчал, потом вздохнул и сказал:
— Ладно. Я ей позвоню.
Разговор был тяжелым. Я слышала обрывки фраз. Сначала Нина Петровна кричала, потом заплакала, а в конце сухо попрощалась. Дима чувствовал себя виноватым и расстроенным.
— Ну что, как все прошло? – спросила я, стараясь подбодрить его.
— Плохо. Очень плохо. Она страшно обиделась, – ответил Дима, опускаясь на диван.
— Она успокоится. Нина Петровна всегда так делает. Покричит, пообижается, а потом снова придет просить о помощи, – сказала я, обнимая его.
Дима покачал головой.
— Не знаю, Свет. Что-то мне не верится.
После этого разговора Нина Петровна перестала звонить. Наступила тягостная тишина. Я понимала, что это затишье перед бурей. Нина Петровна копила обиду и разочарование.
Однажды вечером Дима вернулся с работы особенно уставшим и грустным.
— Мама до сих пор не звонит, – сказал он, глядя на меня с тоской в глазах. – Кажется, она действительно обиделась.
— Она позвонит. Обязательно позвонит, когда ей что-нибудь понадобится, – ответила я, стараясь быть оптимистичной. — Но теперь она будет знать, что мы можем отказать.
Я посмотрела на нашу уютную гостиную, на фотографии, висящие на стенах, на книги, расставленные на полках. Все это было нашим, заработанным потом и кровью. И я не позволила бы никому разрушить наш мир, даже собственной свекрови.
— Мы все сделали правильно, Дим, – сказала я, обнимая его. — Мы отстояли свои интересы. Мы сказали «нет».
Мы долго сидели молча, прижавшись друг к другу. На душе было неспокойно, но в то же время чувствовалась какая-то странная уверенность. Мы справились. Мы выстояли.
Прошло несколько месяцев. Нина Петровна по-прежнему не звонила. Я уже начала думать, что она смирилась с нашим отказом. Но однажды вечером, когда мы сидели за ужином, раздался звонок. На экране высветился знакомый номер.
Дима замер, глядя на телефон, словно на бомбу замедленного действия. Я кивнула ему. Он глубоко вздохнул и ответил.
— Мам?
Я не слышала, что говорит Нина Петровна, но по выражению лица Димы понимала, что разговор идет нелегко.
— Мам, я понимаю… Но сейчас… Это невозможно… – говорил Дима, стараясь говорить спокойно. — Мы поможем, чем сможем… Но прописку… Прости…
Он повесил трубку и посмотрел на меня виновато.
— Она просит денег на лекарства для Машки. У нее какие-то осложнения после родов.
— Конечно, мы поможем, – сказала я. — Но только деньгами. Никаких прописок. Никаких переездов.
Дима вздохнул с облегчением.
— Спасибо, Свет. Я знаю, что ты права.
В этот момент я поняла, что мы прошли через серьезное испытание. Мы научились говорить «нет» своим родным, отстаивать свои интересы и ценить то, что у нас есть. И это сделало нас сильнее. Намного сильнее.
И пусть Нина Петровна обижается. Рано или поздно она поймет, что мы любим ее, но не позволим собой манипулировать. А пока… У нас есть наша квартира, наша любовь и наша общая жизнь. И этого достаточно. Более чем достаточно…
