На кухне раздался крик, от которого задрожали стёкла в старых рамах:
— Ты променяла семью на штаны, Кира!
Надежда Петровна сжимала в руках влажную тряпку, словно готовилась швырнуть её в дочь. Седые волосы выбились из-под платка, на щеках пылали красные пятна — верный признак того, что мать дошла до точки кипения.
Кира стояла у двери, застёгивая пальто. Сумка на плече оттягивала шерстяную ткань, образуя некрасивую складку. На лице двадцативосьмилетней женщины застыла маска усталости, сквозь которую пробивалось едва сдерживаемое раздражение.
В тесной кухне пахло пережаренным луком и детскими лекарствами — приторно-сладкий запах сиропа от кашля смешивался с чем-то горелым. На плите шипела забытая сковорода.
— Мама, хватит, — Кира устало провела рукой по лицу. — Соседи услышат.
— Пусть слышат! Пусть все знают, какая у меня дочь! — Надежда Петровна всхлипнула и тут же вытерла глаза краем фартука. — Своих бросила ради мужика!
За дверью детской раздался тонкий голосок:
— Баба Надя! Баба Надя, иди сюда!
Племянница Маша звала бабушку, но та не обращала внимания, продолжая сверлить дочь обвиняющим взглядом.
Кира выскочила из подъезда материнского дома, жадно глотая холодный воздух. Руки дрожали, когда она искала в сумке ключи от машины. Позади хлопнула дверь — мать не стала провожать.
Всё началось год назад, в феврале. Тогда ещё никто не мог подумать, что их обычная семья превратится в поле бо я.
Лена, жена Антона, у мер ла на пятый день после родов. Септический шок — сухо сказал врач. Заражение крови — перевела медсестра. Антон тогда сидел в больничном коридоре с грудным Ванечкой на руках, а восьмилетний Илюша и четырёхлетняя Маша ждали маму дома.
Надежда Петровна взяла командование на себя. Перевезла внуков в свою трёхкомнатную квартиру в спальном районе, где когда-то росли сами Антон с Кирой. Детские рисунки Киры сняли со стен, её халат убрали с крючка в ванной.
— Детям нужна стабильность, — твердила мать, расставляя по полкам детские вещи.
Через месяц Антону позвонили из Твери — крупная стройка, нужен прораб, полтора миллиона в год. Деньги были остро нужны: памятник Лене, лекарства младшему, Илюше — репетитор по англмйскому.
Кира жила своей жизнью в студии на Речном вокзале. Тридцать два квадрата, купленные родителями к её поступлению в универ. Антон сделал там ремонт в подарок на двадцать пятый день рождения — положил ламинат, поклеил обои с геометрическим рисунком.
Восемь месяцев назад появился Максим. Высокий, широкоплечий парень из Саратова, приехавший покорять Москву. Познакомились банально — в фитнес-клубе, где он работал тренером. Сначала просто кофе после тренировки, потом кино, потом он стал оставаться на ночь. Приносил продукты, чинил подтекающий кран, готовил белковые омлеты на завтрак.
Звонки матери участились постепенно:
— Кирочка, зайди к Антону, возьми зимние вещи детям.
— Дочка, забери Машу из садика, я с Ваней в поликлинике.
— Приди, помоги с уроками Илюше, у меня сил нет.
Сначала Кира послушно ездила к матери. Забирала детей, варила супы, проверяла домашние задания. Но с каждым разом просьбы матери становились всё настойчивее, а тон — жёстче.
В тот вечер Кира вернулась домой около девяти. Лифт, как назло, не работал. Она поднималась на пятый этаж, перекладывая тяжёлые пакеты из руки в руку. В одном — молоко и курица для завтрашнего ужина с Максимом, в другом — овощи и какие-то баночки с йогуртом по акции.
Ключ не сразу попал в замочную скважину — пальцы онемели от пластиковых ручек пакетов. Дверь неожиданно распахнулась изнутри.
— Наконец-то, — Надежда Петровна стояла в прихожей в своём стареньком цветастом халате. — Я уже час жду.
— Мам? — Кира опустила пакеты на пол, растирая красные полосы на ладонях. — Ты как вошла?
— Запасные ключи у меня остались. Садись, разговор есть.
Мать прошла в комнату, даже не предложив помочь с продуктами. Села на диван, сцепила руки в замок — привычная поза для серьёзных разговоров.
— Завтра Антон уезжает обратно в Тверь, — начала она без предисловий. — Контракт продлили. Ты заберёшь Илюшу к себе, всё решено.
Кира замерла, держа в руках пакет молока.
— Что? Подожди, мам… У меня же однокомнатная! Где он там жить будет?
— На раскладушке в углу поставишь. Или диван разложишь, — мать махнула рукой, словно речь шла о пустяке. — Мне с тремя тяжело, разве не понимаешь? Илюша большой, самостоятельный.
— Мам, тут едва на двоих места хватает…
— А! — Надежда Петровна вскинула палец. — С твоим… как его, Максимом, значит, можно ютиться, а с родным племянником нельзя?
Кира медленно опустилась на стул, чувствуя, как внутри поднимается волна возмущения. Мать говорила так, словно её жизнь, её выбор, её чувства — всё это пустое место.
— Илюше девять лет, мам. Ему нужен стол для уроков, шкаф для вещей, своё пространство.
— Вот и освободи пространство! Выгони своего… этого!
В комнате повисла тишина. Кира смотрела на мать и впервые по-настоящему видела: для Надежды Петровны её дочь существовала только как функция. Помощница, нянька, запасной вариант. Но не человек со своей жизнью.
— Уходи, мам, — тихо сказала Кира. — Просто уходи.
Надежда Петровна не заставила себя ждать долго. В восемь утра следующего дня в дверь настойчиво позвонили — три длинных, требовательных звонка.
Кира открыла, ещё в пижаме, с кружкой кофе в руке. На пороге стояла мать, а за ней — Илюша в школьной форме. В руках у Надежды Петровны был его рюкзак с человеком-пауком и полиэтиленовый пакет, из которого торчал рукав свитера.
— Забирай, — мать протолкнулась в прихожую, поставила вещи у стены. — Ему у тебя лучше будет. Ты молодая, справишься. Школа рядом с твоим метро, я проверила.
Илюша остался на лестничной площадке. Мальчик переминался с ноги на ногу, теребил лямку куртки. В его карих глазах плескался страх и непонимание.
— Баб Надь, я не хочу… — начал он тихо.
— Помолчи! — оборвала его Надежда Петровна. — Взрослые разговаривают.
Кира посмотрела на племянника — худенький, в очках с заклеенной скотчем дужкой. На щеке след от подушки, волосы торчат вихром. Сердце сжалось от жалости, но вместе с тем внутри поднялась волна злости — чистой, освобождающей.
— Мам, нет, — Кира отступила вглубь квартиры. — Это не мой ребёнок. Я не смогу, не буду.
Лицо Надежды Петровны покраснело пятнами.
— Ах, вот как! Значит, тебя интересует только штаны в доме?
Крик разнёсся по всему подъезду. Из соседней квартиры выглянула Марья Сергеевна в бигудях, тут же спряталась обратно.
— Стыдоба! Предательница! — мать схватила Илюшу за руку, дёрнула к лестнице. — Пошли, внучек. Тётке мы не нужны!
Мальчик обернулся на пороге — в глазах стояли слёзы. Потом послушно пошёл за бабушкой, волоча по ступенькам рюкзак.
Дверь хлопнула с такой силой, что задребезжало стекло в раме.
Кира медленно опустилась на табурет в прихожей. Ждала, когда накроет вина, стыд, желание догнать и извиниться. Но внутри была только тишина. И странное, почти пугающее чувство свободы.
Прошло три недели с того скандала. Кира научилась не вздрагивать от звонка в дверь и перестала проверять телефон каждые пять минут, ожидая сообщения от матери.
Максим официально переехал к ней неделю назад — привёз две спортивные сумки с вещами и коробку с протеиновыми коктейлями. А вчера появился Сергей — его друг, тоже тренер, которого выселили из съёмной квартиры.
— Кир, это ненадолго, пару недель максимум, — уверял Максим, расставляя раскладушку в углу. — Серёга хороший парень, ты даже не заметишь его.
Заметить тридцатилетнего мужчину в студии тридцать два квадрата было невозможно не заметить. Утром все трое по очереди стояли в крошечной ванной, завтракали по очереди на единственном столе, спотыкались друг о друга в узком коридоре.
Но странное дело — Кира не злилась. Впервые в жизни она сама решала, кого пускать в свой дом. Не мать диктовала, не чувство долга давило — она сама сказала «да».
Вечером, разбирая бельё после стирки, Кира присела на диван. Максим с Сергеем ушли в спортбар смотреть футбол — квартира погрузилась в непривычную тишину. Она потянулась за телефоном проверить время и случайно открыла галерею.
Старое фото — годовалой давности. День рождения Маши в кафе. Антон обнимает беременную Лену, она смеётся, запрокинув голову. Илюша корчит рожицу, Маша тянется к торту со свечками. Все живые, счастливые, целые.
Сердце сжалось так, что стало трудно дышать. Кира уставилась на улыбающееся лицо невестки — через два месяца после этого снимка её не станет.
Мать тогда не спала ночами. Металась между детьми, как раненая птица. Варила супы, стирала, укачивала младенца, проверяла уроки. И всё это — в свои шестьдесят два года, с больными коленями и давлением.
Кира села прямо на пол, прижав телефон к груди. Горло сдавило. Лены больше нет. Антон где-то в Твери, роет котлованы. А мама… мама просто тонет, пытаясь удержать на плаву троих детей.
«Не злость ею руководила, — медленно осознала Кира. — Отчаяние».
Пальцы потянулись к контактам. Номер матери — первый в списке. Но страх оказался сильнее. Что если снова крик? Снова обвинения? Кира отложила телефон.
Ещё через неделю деньги кончились. Зарплату задерживали, на карте оставалось триста рублей. Максим тоже был на мели — клиенты после праздников не спешили возвращаться в зал. Сергей предложил занять, но у самого были только обещания от работодателя.
Кира долго ходила по комнате, собираясь с духом. Наконец набрала номер.
Гудки тянулись бесконечно. На пятом мать ответила:
— Слушаю.
— Мам, привет… — голос предательски дрогнул. — Это я. Как вы там?
— Живём.
Пауза повисла между ними, как натянутая струна.
— Мам, у меня тут… зарплату задерживают. Можешь помочь немного? До понедельника отдам.
Молчание длилось секунд пять. Потом мать произнесла ровным, холодным голосом:
— Денег нет. Обращайся к своим «штанам».
Короткие гудки ударили по ушам.
Кира опустила телефон на колени. В гостиной взорвался смех — Максим с Сергеем смотрели футбол. Кто-то забил гол.
— Да ты видел это? Видел? — орал Сергей.
— Красава! Вот это подача!
На журнальном столике — три пивные банки, пачка чипсов, носки Сергея. На её любимом кресле — чья-то толстовка.
Кира встала, прошла в кухню. В раковине — гора немытой посуды. На плите — засохшие капли соуса.
Она налила воды в стакан, выпила мелкими глотками. За стеной снова загремел смех. В собственной квартире она чувствовала себя гостьей.
Телефон завибрировал — перевод на карту. От Антона. Пять тысяч. Без комментариев.
Прошло четыре месяца. Кира вышла из продуктового с пакетом хлеба и молока. У входа в аптеку стоял Антон — в той же рабочей куртке, только борода отросла. Курил, щурясь на мартовское солнце.
— Привет, — сказал он первым.
— Привет.
Постояли молча. Антон затушил сигарету о мусорку.
— Как ты?
— Нормально. Ты как?
— Приехал на выходные. Илюшке кроссовки покупаю. — кивнул на витрину обувного. — Растёт, зараза. Мама справляется. Соседка помогает. Я каждые две недели приезжаю теперь.
Кира переложила пакет в другую руку. Между ними не было враждебности — только холод, как между незнакомыми людьми в очереди.
— Ладно, пойду я, — Антон сунул руки в карманы. — Будь.
— Давай.
Дома Кира поставила чайник. Максима и Сергея не было — уехали на дачу к родителям Сергея, чинить крышу. В квартире стояла непривычная тишина.
Она села у окна с кружкой чая. За стеклом медленно падал мокрый снег — последний снег уходящей зимы. Хлопья таяли на подоконнике, оставляя мокрые следы.
— Всё равно я не предательница, — сказала Кира вслух пустой комнате. — Просто я выбрала себя.
За окном мигнул уличный фонарь — раз, другой. Как будто кто-то невидимый подавал знак: да, всё правильно. Ты имеешь право.
