— А ты чего тут?.. — Лариса застыла на пороге кухни, держа в руках пакет с продуктами.
— Да я с ночёвкой. Завтра же выходной. — Катя, сестра её мужа, наливала себе чай и вальяжно разглядывала вид из окна, будто это её родовое поместье. — Ну а что, тебе жалко, что ли?
Глаза у Ларисы дёрнулись. Вот прямо физически — бровь вверх, губы дрогнули. Не жалко. Жалко-то ей не забор, не лавочку на веранде, не даже подушку, которую Катя уже успела утащить из спальни. Жалко было спокойствия. Жалко было мечты.
— Катя… — начала она тихо, — ты даже не предупредила.
— Ну, ты же знаешь, у меня ключ остался. И что такого? Дом же большой, я в гостевой. Вам не мешаю.
Мешала. Ещё как мешала. Только муж Ларисы — Виталик — никак этого не замечал. Или делал вид.
— Ты опять её защищаешь? — шипела Лариса тем вечером, когда Катя вышла на прогулку «по свежему воздуху».
— Ну а что я могу сделать? Она же моя сестра. Времена у неё сейчас не очень… Развод, стресс. Пускай отвлечётся.
— Пусть отвлекается у подруг. А не в нашем доме! У нас с тобой была одна мечта: построить дачу. Для нас. Для выходных. Для семьи, для тишины. Я ради этой мечты вторую работу нашла!
Виталик вздохнул и отвернулся к окну.
— Ты слишком всё близко к сердцу принимаешь. Она же не каждый день.
Катя приехала в третий раз за месяц. Без звонка. Без предупреждения. И каждый раз — как к себе домой.
Домик они купили два года назад, взяв кредит пополам. Поначалу — просто земля, старая баня и трухлявая скамейка. Но Лариса мечтала. И Виталик вроде бы тоже. Она рисовала план участка на кухонной салфетке, подбирала шторы по тону к обоям, сама сажала кустики сирени. Даже доски на веранде красила ночью, с фонариком, потому что на работе были переработки.
А теперь в её шезлонге валялась Катя. Без лифчика, в чужом халате. Грызла семечки, плевалась под кусты и громко ржала над сериалом.
— Тебе жалко, что ли?.. — опять прошипела Катя, когда Лариса попыталась объяснить, что дача — не общежитие.
И эти слова прилипли, как грязь к подошве. Жалко.
Лариса сидела на ступеньках, кутаясь в плед. В доме Катя хлопала дверями и рылась в шкафу.
— Господи… — прошептала Лариса. — А если бы я ей в ответ так приехала? В её однушку?
Смех разобрал её саму. Нет у Кати никакой однушки. Снятая комнатушка, где стены бумажные, а холодильник на всех. Зато сюда — как на курорт.
— Виталик… — сказала она мужу наутро, уже не с яростью, а с болью. — Или мы ставим границы, или я просто перестаю сюда ездить.
Он посмотрел на неё долго. Потом пожал плечами:
— Лар, ну ты чего… Она же временно.
Но временное начало перерастать в постоянное. Катя начала заказывать себе доставки на адрес дачи. Завела собаку. Мелкую, вонючую и громкую.
— Всё равно тут летом никто не живёт, чего ей в городе жариться? — оправдывалась она.
Лариса поняла: если не остановить сейчас — они просто потеряют эту дачу. А вместе с ней — и остатки взаимопонимания.
Катя всегда была такой — весёлая, громкая, слегка наивная и очень удобно наглая. С детства привыкшая брать, а не просить. Когда Виталик рассказывал о ней на заре их отношений, Лариса думала: «Ну, сестра как сестра». Но тогда она ещё не знала, что это будет отдельный жанр жизни.
— У Катьки всегда так, — говорил Виталик. — Она что в голову вобьёт — уже не выгонишь.
— Но ведь взрослый человек… — пыталась спорить Лариса. — Можно же включать разум, учитывать других.
Он только усмехался:
— У нас с ней разница в девять лет. Я её полжизни на шее таскал. Привычка.
Вот только привычка к чьей-то наглости — не повод для терпения. Особенно, когда тебе сорок с хвостиком, и единственное, чего ты хочешь — это чашка чая в тишине на собственной веранде.
Лариса помнила, как они покупали эту дачу. Как она по ночам просматривала объявления, как спорили из-за бюджета — взять подешевле и самим чинить или переплатить и въехать сразу.
Взяли подешевле. И год жили между работой, стройматериалами и нервами. Он строгал, она красила. Он клал плитку, она держала фонарик. Это была их история, их усилие, их вложение.
Катя в то время разводилась с очередным «гением бизнеса». То занимала у Виталика, то пропадала, то появлялась в слезах. Лариса ей сочувствовала. Серьёзно сочувствовала. Пока Катя не начала ходить по головам в туфлях на шпильке.
— Лар, ну ты не сердись, — как-то сказала Катя, разваливаясь на диване. — Ты же сама говорила, что дача — для семьи. Ну, я тебе кто?
— Ты — гость, Катя. А гость должен спрашивать, можно ли ему приехать.
— Ну, ты и зануда… — хмыкнула та. — У меня ни друзей, ни нормального жилья. Ты бы на моём месте что делала?
— Искала бы жильё. Или хотя бы уважала тех, у кого оно есть.
Однажды Лариса не выдержала и позвонила заранее, чтобы предупредить о приезде. Катя не взяла трубку. Когда они с Виталиком приехали, ворота были распахнуты, а во дворе стояла компания — трое неизвестных девушек в обтягивающих лосинах и с пластиковыми стаканами в руках.
Музыка гремела, пахло шашлыком. Катя, босая, в каком-то пеньюаре, встретила их с радостным:
— Ну вы чё так рано? Я вас к вечеру ждала!
— Это что?.. — Лариса даже не смогла сразу подобрать слова. — Это КТО?
— Подруги с работы. Мы просто на воздух, ну! Никого не трогаем.
— На какой, простите, воздух?! Ты устроила вечеринку в нашем доме, без спроса, и это… нормально?
Катя закатила глаза:
— Ну ты прям, как мать моя. Не накручивай. Тебе жалко, что ли?
Эти слова уже стали каким-то заклинанием. Как будто они всё оправдывали. Наглость? — «Тебе жалко, что ли?» Неуважение? — «Ты чё, не родная теперь?» Занятая спальня, переворошены шкафы, сломана ручка на двери? — «Ну, бывает, не кипишуй.»
Но в тот день Лариса не просто кипела. В ней что-то щёлкнуло.
— Виталик, выбирай. Или ты разговариваешь с сестрой и ставишь всё по местам, или я больше сюда ни ногой. И ты сам тут будешь жить. С ней. С собачкой. И с пеньюаром.
— Лара, ну ты чего опять начинаешь… — Виталик почесал затылок, оглянулся на пьяную Катю, которая уже угощала подруг ликёром.
— Я не начинаю. Я заканчиваю.
Ночь Лариса провела дома, в городе. Одна. Без разговоров. Без «ну она же сестра». Без храпа Кати и псовьего лая за стенкой. Она села на балконе, включила плейлист с шумом дождя и просто… дышала. После всего, что случилось, это было похоже на глоток ледяной воды в пустыне.
Утром в телефоне было четыре пропущенных от Виталика. Потом ещё два. И одно сообщение:
«Прости. Всё сказал. Она уехала».
Лариса не ответила.
На выходных она решилась. Собрала сумку, взяла ключи, села за руль и поехала на дачу. Медленно, не спеша, будто не в привычный домик, а в новое пространство, где надо будет проверить — не треснула ли веранда от внутреннего давления.
Во дворе было тихо. Сирень цвела, как ни в чём не бывало. Солнце падало в том самом углу, где она мечтала ставить качели. Казалось, всё спокойно. Но стоило открыть дверь — как у неё дёрнулась бровь.
— Приехала? — раздался с кухни голос Кати.
Катя. Сидела. На их кухне. И пила кофе из её любимой чашки.
— Я… Я не поняла… — Лариса побелела.
— Я просто забыла пару вещей. Ну, подумала — чего мотаться туда-сюда, раз всё равно никто не живёт?
— Ты ПЕРЕСТУПИЛА через меня. Через мой запрет. Через всё. — Голос у Ларисы задрожал, но она держалась. — И ты ещё смеешь сидеть тут, как ни в чём не бывало?
Катя встала. Даже не виновато. Раздражённо.
— Лар, ну серьёзно… Чё ты как прокурор? Ну, приехала. Ну, переночевала. Не воровала же! Своей сестрой меня теперь не считаешь, да?
— Не считаю тебя человеком, Катя. Потому что человек — это тот, кто знает слово «границы».
Она стояла на веранде, обхватив себя руками. В доме гремели шаги. Катя металась, собирая свои «пару вещей», которых оказалось два пакета и чемодан.
— Жалко ей! — кричала она. — Ну пусть теперь одна живёт в этой будке!
Лариса ничего не ответила. Только смотрела. Впервые — не сдерживая ни капли злости. Виталик подъехал через полчаса. Вышел из машины, увидел Катю с чемоданом — и застыл.
— Ты что, опять приехала?.. Я же… я же…
— Не ори, Виталь. Всё, ухожу. Слава богу, не с такой невесткой жить.
— Слава богу, что не тебе здесь жить, — спокойно ответила Лариса.
Катя ушла. С хлопком двери. С фырканьем. С тяжестью на душе у всех.
— Лара… — Виталик тихо, как мальчик, подошёл ближе. — Я… извини.
— Извинения — это не слова. Это поступки. Я буду смотреть.
Он кивнул. И молча стал прибирать в доме. Убрал крошки со стола. Вынес мусор. Поменял наволочки.
Молча.
А на следующий день — Лариса закрыла все замки.
Поменяла навесной замок на калитке.
Катя не звонила неделю. Потом — написала. Одно сообщение, длинное, злое, с претензиями, упрёками и знакомым приговором:
«Вот ты и показала своё нутро. Жалко тебе дачу. Поздравляю. Осталась при своём сарае. Без родни».
Лариса не ответила.
Удалив сообщение, она впервые за долгое время выдохнула с настоящим облегчением. Без злости. Без обиды. Как будто у неё наконец-то перестала болеть старая, запущенная рана.
— Всё-таки ты была права, — тихо сказал Виталик вечером, сидя с кружкой чая на веранде. — Я думал — ну что там… Подумаешь, сестра. А это как гвоздь в подошве. Сначала терпишь, потом привыкаешь… А потом — хромаешь. И не понимаешь — почему жить тяжело.
Лариса молчала. Смотрела, как закат красит небо в медь. Рядом потрескивал фонарь. Впервые за долгое время — ничто не раздражало.
— Ты ведь не злишься? — неуверенно спросил он.
— Я злюсь. Но уже не на неё. А на нас. Что мы так долго позволяли топтать нашу границу. Что ставили её комфорт выше собственного.
Он кивнул.
— Я больше так не буду.
Прошёл месяц. Дача преобразилась: появились новые шторы, Лариса наконец посадила тот самый жасмин у забора, купили плетёные кресла. Теперь — каждый уголок тут дышал спокойствием. Дом, где больше не ждали неожиданного хлопка калитки и визга:
— Ооо, а у вас тут пир на весь мир! Чё не звали?!
Катя исчезла. То ли обиделась, то ли нашла себе новую «базу». Писать перестала. А у Ларисы — даже не чесались пальцы, чтобы узнать.
В их доме снова зазвучала тишина. Не глухая — как раньше, когда гасили конфликты. А лёгкая, живая. Такая тишина, где слышно, как ветер шуршит в травах, как ложка звенит о чашку. Где два человека могут просто сидеть и быть рядом. Без раздражения. Без натянутых улыбок. Без фраз «ну она же сестра».
В один вечер, перелистывая старый семейный альбом, Лариса посмотрела на фото Виталика с сестрой.
— Она всегда тебя использовала.
— Да. А я — всегда позволял.
— Больше не позволяй. Ни ей. Ни другим.
Он взял её за руку.
— Спасибо тебе.
Потому что иногда любовь — это не молчаливое терпение. А чёткое «нет» в ответ на наглость.
Потому что защищать границы — это не про злость. А про уважение. К себе. К дому. К отношениям.
И потому что даже если родство по крови, дом — не обязан быть проходным двором.
