В советском кино было много лиц, ставших родными. Лиц, которые появлялись на экране, и зритель сразу понимал: вот свой, понятный герой. Лев Прыгунов был из таких. Красивый, резкий, с обаятельной улыбкой и стальным стержнем во взгляде, он идеально вписывался в типаж положительного современника — будь то военный, рабочий или молодой ученый.
Он сыграл в культовых фильмах «Сердце Бонивура», «Без права на ошибку», «Рожденная революцией». Мы знаем его по этим картинам, но мало что знаем о его жизни, в которой были гонения, запреты, столкновения с системой и, главное, — упорное, почти врожденное нежелание жить по чужим правилам.
Алма-атинский Маугли из рода священников
История Льва Прыгунова начинается в далекой Алма-Ате, куда его семью забросили ветры революции и гражданской войны. Дед по материнской линии был сельским священником в Тюменской области, в селе Красногорское. В 1919 году его судьба оборвалась трагически. Красные, войдя в село, устроили показательную расправу: схватили батюшку и потащили на расстрел.
Прихожане, рискуя собой, смогли его отбить. Но потрясение и травмы, полученные в тот день, оказались роковыми — через неделю священника не стало. Семье, заклейменной как «поповская», пришлось бежать, чтобы выжить. Так они оказались сначала в Ташкенте, а затем осели в Алма-Ате.
Отец, Георгий Прыгунов, был человеком совершенно иного склада — ученый-биолог, орнитолог. Его страстью были птицы. Он был еще и блестящим таксидермистом, создававшим из птиц настоящие произведения искусства. Эта любовь к природе передалась и сыну.
Когда Льву было всего десять лет, отец погиб — разбился в горах во время одной из своих экспедиций. Он ушёл из жизни буквально на руках у сына. Прыгунов никогда не вдавался в детали, лишь глухо упоминал, что «это очень темная история». От отца ему остались два ружья и великолепная библиотека с книгами, связанными с биологией.
Уход отца не оттолкнул мальчика от природы, а наоборот, привязал еще сильнее. Лев стал настоящим дикарем, алма-атинским Маугли. Каждый день подъем в шесть утра — и в горы. Один или с компанией таких же увлеченных ребят.
Они знали всё о местной фауне. Могли с километрового расстояния по звуку, по силуэту, по едва заметной траектории полета определить любую птицу — будь то синица, дрозд или редкий урагус. Из всей той компании, по словам Прыгунова, все стали биологами. Все, кроме него. Поначалу он и не мыслил для себя иного пути.
После школы, как само собой разумеющееся, Лев поступил в педагогический институт на биологический факультет. Казалось, дело отца будет продолжено, но в стенах института его ждало открытие, которое перевернуло всю его жизнь.
Ранняя молодость
Два года на биофаке стали для Прыгунова временем тотальной переоценки ценностей. Во-первых, он обнаружил в себе невероятную влюбчивость, что отвлекало от изучения флоры и фауны. А во-вторых, и это главное, он попал в компанию, которая, по его собственному признанию, «была умнее всех в городе».
Это были студенты филфака — интеллектуальная элита Алма-Аты того времени. Стиляги, пижоны, знатоки джаза, но прежде всего — люди, одержимые литературой, поэзией и искусством в целом.
Прыгунов в первый же день в этой компании понял, что он «полный идиот». Его дворовых «штампов» и начитанности в рамках школьной программы по классике хватило ровно на один вечер общения. Парень, проживший жизнь в горах, не знал многих стихов, не читал авторов, которыми зачитывались его новые друзья. И он с головой окунулся в этот новый мир.
Начал читать запоем, открывая для себя Бунина, Куприна, перелопатил всего Бальзака. Но настоящим потрясением стала живопись. Он увлекся импрессионистами, чьи имена в те годы приравнивались к ругательствам. В советской идеологической парадигме они стояли в одном ряду с «фашистами и империалистами». Ну, а Прыгунов восхищался их картинами.
Лев Прыгунов всегда инстинктивно сторонился пионерии и комсомола, прикрываясь тем, что ему это не нужно — ему нравятся птицы, а остальное неинтересно. И его не трогали. Но однажды Прыгунов стал свидетелем истории, которая расколола весь институт и стала для него ярчайшим примером того, каким должен быть свободный человек.
В Алма-Ату с визитом приехал известный киноактер, красавец Михаил Кузнецов, который остановился в гостинице «Алатау». Вскоре в деканат пединститута пришла телефонограмма: бдительная дежурная гостиницы видела, как на рассвете из номера артиста выходила студентка их вуза. Немедленно было созвано общее комсомольское собрание. Огромный актовый зал был набит до отказа. Студентку вызвали на трибуну.
— Скажи, что ты делала ночью в гостиничном номере? — спрашивал ректор.
Девушка, не моргнув глазом, ответила:
— Что хотела, то и делала! Какое ваше дело?!
Зал ахнул. Ей пригрозили:
— Мы тебя исключим из института и из комсомола!
Ответ вошел в легенды вуза:
— А мне плевать на ваш институт и ваш комсомол!
Девушка развернулась и ушла. Ее, конечно, исключили. Но этот поступок, эта демонстрация абсолютной внутренней свободы, произвел на Прыгунова большое впечатление. Он понял, что педагог из него никакой. Нужно было искать что-то свое.
И к этому времени он уже знал, что именно. Энергия била через край, он читал стихи, выступал на институтских вечерах, и все вокруг твердили: «Тебе надо в артисты». Если раньше он отмахивался, то теперь решение созрело. Прыгунов поедет в Ленинград, поступать в театральный.
Полтавский бунт и черная метка «Мосфильма»
Актерская карьера Прыгунова началась ярко. Дебютные роли в фильмах «Увольнение на берег» и «Утренние поезда» сразу сделали его узнаваемым. Молодой, харизматичный, он идеально соответствовал запросу времени на новых героев.
Казалось, впереди блестящее будущее на главной киностудии страны — «Мосфильме». Но все перечеркнул один случай, произошедший в 1964 году на съемках масштабного советско-итальянского проекта «Они шли на Восток».
Режиссером картины был знаменитый итальянец Джузеппе де Сантис. Это был один из первых опытов сотрудничества советских кинематографистов с «капиталистической страной», и проект находился под неусыпным контролем соответствующих органов. Прыгунову досталась ключевая роль итальянского солдата Баццоки.
Роль была автобиографической для де Сантиса, и он подходил к выбору актера с особой тщательностью. Изначально на нее планировали голливудскую звезду Энтони Перкинса, но тот запросил миллион долларов — неподъемную сумму. Тогда пригласили молодого Питера Фолка (будущего лейтенанта Коломбо) с контрактом на 150 тысяч долларов.
Но когда де Сантис увидел, что у Фолка один глаз стеклянный, он от его кандидатуры отказался. Начались лихорадочные поиски по всей Европе. Месяц простоя, колоссальные убытки. И тут кто-то из ассистентов показал режиссеру фотографию Прыгунова.
Прыгунов в тот период всегда можно было найти в кафе «Националь» — культовом месте московской богемы. Де Сантис посмотрел фильмы с его участием, встретился лично в том самом кафе, и решение было принято мгновенно. На следующий день Прыгунов уже ехал в Полтаву на съемки.
То, что он там увидел, поразило его до глубины души. Советская часть съемочной группы, более ста человек, жила в спартанских условиях.
Кормили их баландой, которую варили в двух огромных котлах. В сорокаградусную жару к этим котлам выстраивалась унизительная очередь с алюминиевыми мисками. Итальянцев же кормили отдельно, в комфортабельном вагончике-ресторане с кондиционером и молоденькими официантками.
Ко всему прочему, к Прыгунову был приставлен «куратор» от КГБ, числившийся вторым режиссёром. Он постоянно читал актеру нотации:
«Даже близко не подходи к итальянцам!».
— Как же так? — недоумевал Прыгунов. — Я же играю итальянца! Мне нужно наблюдать за ними, за их пластикой, жестами.
— Издалека смотри! — говорил «куратор».
Терпение лопнуло после очередного изнурительного съемочного дня. Прыгунов, получив свою порцию щей, сорвался. Он с криком швырнул миску на землю, упал и в истерике катался по траве, выкрикивая все, что думает о происходящем.
Это был нервный срыв, но одновременно и осознанный демарш. Закончив представление, Прыгунов встал, отряхнулся, молча зашел в итальянский вагончик и заявил: «Теперь я буду питаться только здесь!».
С того дня актёр завтракал, обедал и ужинал вместе с итальянской группой. Когда из Москвы привезли отснятый материал, итальянцы пришли в восторг. Они подняли Прыгунова на руки и начали качать — его работа была выше всяких похвал.
Но для руководства «Мосфильма» демарш Прыгунова стал пощечиной. Актер посмел публично указать на двойные стандарты и унизительное положение советских кинематографистов. Такого не прощали. Его фамилию внесли в негласный черный список. На долгие годы двери «Мосфильма» для него захлопнулись.
Более того, Льву Прыгунову запретили и выезды за границу. Его приглашали на роль Тристана в итальянский фильм «Тристан и Изольда» — ЦК отказал, хотя итальянцы предлагали за актера 150 тысяч долларов. Его звали в советско-британо-итальянский проект «Красная палатка» — отказ.
Утвердили в американо-итальянский «Петр Великий» — сняли, но не выпустили. Датчане приглашали на главную роль в «Красной мантии» — снова «нет», и вместо него снялся Олег Видов. Полтавский бунт аукнулся ему сполна.
Звезда периферии и запрещенное кино
Опала на «Мосфильме» могла бы сломать карьеру любому актеру, но с Прыгуновым вышло иначе. Пока главная студия страны его игнорировала, он стал одним из самых востребованных артистов на других киностудиях — Одесской, «Ленфильме», «Беларусьфильме». Он снимался по две-три картины в год. Его популярность в народе росла, несмотря на негласный запрет на съёмки.
Лев Прыгунов сыграл небольшую, но запоминающуюся роль в эпохальной картине Марлена Хуциева «Мне 20 лет» («Застава Ильича»), появился в роли Ричарда в фильме «Иду на грозу». А настоящим прорывом стала роль в детективе Михаила Файнциммера «Без права на ошибку». Прыгунов сыграл откровенного подонка, преступника.
И сделал это так ярко и убедительно, что все положительные герои на его фоне просто померкли. Это был редкий для советского кино случай, когда отрицательный персонаж обладал невероятным обаянием. Эффект был ошеломительным. После выхода фильма на Прыгунова обрушился шквал писем от восторженных поклонниц. Такого количества признаний в любви, по его словам, он не получал больше никогда в жизни.
Среди множества ролей того периода он сам особенно выделял работу в фильме Марка Осепьяна «Три дня Виктора Чернышева». Его герой по тем временам считался циником, но, как говорил сам Прыгунов, «если посмотреть сейчас, это единственный нормальный человек на экране».
Самой любимой и самой важной для себя ролью Прыгунов считает работу в фильме Булата Мансурова «Картина» по роману Даниила Гранина. Фильм был снят в 1985 году, в нем играли Павел Кадочников, Василий Лановой, Майя Булгакова, молодая Елена Цыплакова.
Картину показали по телевизору всего один раз, после чего она намертво легла на полку. Прыгунов вспоминал слова одного человека: «»Картину» никогда не покажут, если она поднимает самосознание человека». В фильме, по словам актёра, было много закодированных смыслов, понятных думающей аудитории.
Такая же судьба постигла и другой его знаковый фильм — «Сердце Бонивура». В 70-е годы этот историко-революционный боевик о герое-комсомольце, замученном белогвардейцами, был суперхитом. Его регулярно показывали по телевизору, он был популярен у молодежи, его продвигал ЦК ВЛКСМ. Прыгунов в роли Виталия Бонивура стал кумиром миллионов. Но с 1986 года фильм исчез с экранов.
Полностью. Словно его и не было. Прыгунов объяснял это так: «Они не дураки. Они видели, что и фильм, и герой — чужие. Режиссёры пытались скрыть свой посыл и идею за той идеальной советской маской, которую хотели видеть цензоры. Иногда это срабатывало, но чаще всего такие картины оказывались под запретом».
«Железный Люсик» и звонок, который все решил
Опала на «Мосфильме» закончилась так же внезапно и нелогично, как и началась. И помог в этом не высокопоставленный чиновник и не знаменитый режиссер, а человек из совершенно другого мира. Звали его Люсик Гардт, прозвище — «Железный Люсик».
Это была колоритнейшая фигура советской теневой жизни. Двухметровый одесский еврей, подпольный цеховик, артельщик, известный на всю Москву карточный игрок-«катала» и при этом — умнейший, образованный человек.
Прозвище «Железный» он получил за то, что его трижды пытались подвести под «вышку» (расстрельную статью за экономические преступления), и каждый раз он, благодаря своему уму и связям, выходил из-под стражи прямо в зале суда.
Прыгунов был знаком с ним еще по богемным посиделкам в «Национале». К тому же Люсик оказался любовником лучшей подруги первой жены актера. Однажды, находясь в компании Прыгунова, Гардт услышал о его проблемах с «Мосфильмом». Он, недолго думая, при актере набрал номер директора одного из мосфильмовских объединений, Лазаря Милькиса.
Состоялся короткий разговор. И всё. Проблема, которую не смог решить даже великий Сергей Герасимов, хлопотавший за своего ученика, была решена одним звонком подпольного миллионера. Прыгунова немедленно начали снова снимать на «Мосфильме». Этот эпизод — ярчайшая иллюстрация того, что реальная советская власть не всегда принадлежала людям, сидящих в официальных правительственных кабинетах.
«Оглянись во гневе» в коридоре
Несмотря на успешную кинокарьеру, Прыгунов, как и многие актеры его поколения, мечтал о театре. В 1963 году его целью был «Современник» — самый модный, живой и честный театр страны. Актёр бредил пьесой Джона Осборна «Оглянись во гневе» и мечтал сыграть главного героя, Джимми Портера — бунтаря, интеллигента, мечущегося в тисках мещанского быта. Роль была взрывная, мощная — идеально подходила его темпераменту.
Олег Ефремов, основатель театра, очень хотел взять Прыгунова в труппу. Но в «Современнике» царила, по выражению самого Ефремова, «демократия», и решение о приеме нового актера принимал коллектив. А против кандидатуры Прыгунова выступил один из ведущих актеров театра — Олег Табаков. Как позже рассказывал Прыгунову его друг из труппы, Табаков лично обходил актеров и настраивал их против новичка.
Пробы на роль прошли унизительно. Не на сцене, а просто в коридоре театра. Прыгунову следовало бы отказаться, но он так долго и тщательно готовился, что решил все-таки показать отрывок. Результат был предсказуем — его не взяли. Роль Джимми Портера позже сыграл Игорь Кваша. «Прекрасный актер, — говорил Прыгунов, — но сыграл роль неважно».
Много лет спустя, когда Прыгунов снимался в Болгарии, туда на гастроли приехал «Современник». Их вместе с Табаковым пригласили на встречу со студентами театрального института. И там Табаков, давая советы будущим актерам, сказал: «А еще самое главное — держитесь за свое место в театре зубами и когтями».
И, повернувшись к Прыгунову, добавил со смехом: «Вот Лева не даст соврать — когда-то я сделал все возможное, чтобы его не было у нас в театре». Прыгунов кивнул. Это была правда. Причина была проста — Табаков боялся конкуренции, и открыто это признавал.
Жалел ли Прыгунов, что его «роман» с театром не сложился? «Нисколько», — отвечал он. Театральная жизнь казалась ему чудовищной рутиной: в 11 утра репетиция, потом несколько часов безделья, в 7 вечера — спектакль, а после — обязательное пьянство в ресторане ВТО.
«А я за это время, — говорил он, — прочитал массу прекрасных книг, поездил по стране, выучил английский, писал картины… Господи, я жил прекрасно!».
Женщины, мифы и одна большая любовь
Личная жизнь красивого и популярного актера всегда была предметом слухов и домыслов. У Прыгунова было множество романов, в том числе и с актрисами, но, по его словам, «слава богу, пронесло» — ни на одной из них он не женился.
Прыгунов был хорошо знаком с Валентиной Малявиной, одной из самых красивых и трагических фигур советского кино. Они вместе снимались, были в приятельских отношениях. Прыгунов вспоминал о ней как о «блистательной артистке и фантастически чувствительном человеке», который вспыхивал мгновенно. Но при этом отмечал ее крайне тяжелый характер.
Малявина познакомила его с Александром Кайдановским, с которым у нее был бурный роман. Позже Прыгунов подружился с Кайдановским, и тот рассказывал ему о невыносимой жизни с Валентиной.
По его словам, не проходило и дня без скандала: «Она обязательно должна была разбить об мою голову тарелку или кинуть в меня что-то, довести себя до истерики, до слез, и только тогда бросалась в объятия». Таких историй было очень много в актёрских кругах. Прыгунов искренне радовался тому, что подобные отношения с артистками обошли его стороной.
А вот историю о своем якобы романе с Натальей Гвоздиковой на съемках «Рожденной революцией» Прыгунов категорически опровергал, называя ее выдумкой самой актрисы. «У меня была очень бурная молодость. Но к Гвоздиковой это не имело никакого отношения… У меня с ней ничего не было, да и не могло быть просто. Хотя бы потому, что я тогда был уже женат и был этим счастлив, у меня рос сын».
Личная жизнь Льва Прыгунова, вопреки слухам, сложилась счастливо. Сын от первого брака, Роман, стал кинорежиссером, и у них с отцом хорошие отношения. А со своей второй женой Ольгой, с которой он познакомился на съемках фильма Павла Чухрая, он вместе уже более 30 лет. Но об этой части своей жизни Прыгунов предпочитает не распространяться, оберегая ее от посторонних глаз.
Даос, художник и полиглот
Прыгунов всегда немного стеснялся своей профессии. «Не мужская она, — говорил он, — только если ты не снимаешься как Энтони Хопкинс или Марлон Брандо». Его всегда восхищало конкретное умение, мастерство, когда человек что-то делает руками или головой. Актерство же — профессия зависимая.
Возможно, поэтому он всю жизнь искал и находил реализацию в других сферах. Лев Прыгунов серьезно занимался живописью, участвовал во многих выставках и считает себя в этом деле профессионалом. Живопись, по его признанию, нравится ему гораздо больше, чем кино. Вдобавок он пишет стихи, издал книгу.
Еще одна его страсть — языки. Английский он выучил еще в 1964 году, но не для голливудской карьеры, а чтобы читать в оригинале книги, которые в СССР не печатались. Три месяца он ставил произношение по магнитофонным записям, потом начал практиковаться, знакомясь с иностранцами в Москве, что по тем временам было делом рискованным — за каждым иностранцем велась слежка.
На съемках в Румынии он через месяц свободно говорил по-румынски. Работая с итальянцами — заговорил по-итальянски. Снимаясь в ГДР с Анатолием Кузнецовым в комедии «Мой нулевой час», они договорились общаться между собой только по-немецки, которого оба не знали. «Мы сами хохотали, всех смешили, но через три недели уже смогли объясняться и в магазине, и на площадке!», — вспоминал актёр.
С возрастом Лев Прыгунов увлекся китайской философией и гимнастикой тайцзицюань. К цифрам в паспорте он относится с даосским спокойствием. «Даосские монахи считали, что настоящая жизнь начинается только после 70 лет.
Уже нет иллюзий никаких и накоплен большой опыт. Надо им пользоваться». Он не боится говорить о смерти, считая ее единственной стопроцентно достоверной вещью в жизни, а всё остальное, по его мнению, лишь мираж.
Лев Прыгунов прожил жизнь, в которой было все: слава и забвение, любовь миллионов и негласные запреты, дружба с диссидентами и роли пламенных коммунистов. Но сквозь все эти парадоксы он пронес главное — умение жить вольно.
Делать только то, что хочешь, читать то, что хочешь, и общаться с теми, с кем хочешь. В этом, пожалуй, и заключается его главный талант, который оказался важнее актерского. Талант быть свободным человеком.
