– Ты посмотри, ведь ей сорок лет, а носит джинсы. Какой ужас, хорошо, что ты у меня не такая! – бубнила себе под нос Агата Христофоровна. – Нинель, ты меня вообще слушаешь?
– Конечно, мама, – привычно кивнула ее дочь, пропуская слова матери мимо ушей. – Очень внимательно тебя слушаю.
– Вот представляешь, соседская Катерина-то чего чудит. Но ты-то у меня, директор музея, никогда до подобного моветона не опустишься.
В детстве Нина часто слышала от матери, что ей непременно нужно гордиться своими предками. Она с интересом рассматривала портреты каких-то старичков и старушек в местной картинной галерее, а рядом ворковала ее мать Агата Христофоровна.
– Вот наша прабабушка, фрейлина императрицы, а это прадед, помещик, все Дубовицкие были очень известными людьми. Гордись, кем ты являешься, Нинель!
– Я Нина, – отвечала ей дочь. – Это имя мне больше нравится. А эти люди, они ведь жили так давно, откуда известно, что мы родственники?
– Есть архивы, – наставительно объявляла дочери Агата Христофоровна. – Там все сохраняют.
Нина ей верила и представляла себе эти самые архивы как огромный свиток с записями за много столетий.
После школы она отучилась в историко-архивном институте, потом получила искусствоведческую степень и устроилась работать в музей, который внезапно пожелал открыть местный меценат. Он был впечатлен знаниями и искренней увлеченностью Нины искусством. Вскоре она стала заведующей отделом, а потом и директором музея.
У них была прекрасная коллекция, регулярно пополнявшаяся интересными экспонатами, отличный дружный коллектив, который Нина набирала лично. И финансирования хватало. Более того, музей приобрел популярность у блогеров, в их город сначала тонким ручейком, потом полноводной рекой начали стекаться потоки туристов.
Нина работала здесь более пятнадцати лет, на личную жизнь времени не хватало, ее детищем был музей. Жила с мамой, хотя имела собственную квартиру, полученную от бабушки по завещанию. И ежедневно слушала нотации как хорошая дочь.
– Нинель, ты выглядишь по утрам, как доярка! неужели так трудно выходить к завтраку в порядке?
– Это как, мама? – отмахивалась Нина. – В жемчугах и меховом палантине?
– В блузке и юбке хотя бы, а не в вульгарной пижаме. Что ты напялила, какое-то дешевое кружево по цветам, где нормальное шелковое белье?! – возмущалась Агата Христофоровна.
– Мама, ну хватит, – уговаривала ее Нина. – Мне в твоем шелке холодно, не май месяц на дворе. А это хлопок, уютно и хорошо.
– Колхозно, ужасно, немедленно сними эту половую тряпку! – возмущалась Агата Христофоровна. – Я ее выкину.
– Мама, ты предлагаешь мне завтракать без всего? – пошутила Нина. – Ну хватит, в самом деле, вне дома я твой дресс-код соблюдаю, предков не позорю. По-моему, этого достаточно.
– Может быть, плебеям и достаточно, но не мне, – презрительно ответила Агата Христофоровна. – Чтобы завтра этой пижамы в моем доме не было!
И такой критике подвергался практически любой наряд, будь то джинсы или майка, худи или куртка-косуха.
Любая из этих вещей, по мнению Агаты Христофоровны, моментально превращала человека в плебея, а потому в принципе не имела права на существование в их доме и в гардеробе дочери. В шестнадцать лет это еще как-то себя оправдывало, но в сорок Нина уже устала жить как шпион.
– Когда ты собираешься ей сказать? – посмеивалась ее заместитель и лучшая подруга Наталья, глядя, как Нина в своем кабинете меняет жуткий твидовый костюм на легкий удлиненный льняной пиджак с футболкой и джинсы. – Это же смешно, Нин.
– Поживи с моей маменькой, еще не в такие игры играть научишься, – сердито отвечала Нина. – Господи, откуда у меня в штанах орехи?
– Мы белок в пятницу кормили после фуршета, – расхохоталась Наталья. – Видимо, они из кулька вывалились.
– Точно, – Нина оправила руками футболку и улыбнулась отражению в зеркале. – Наташка, понимаешь, она с этой аристократичностью помешалась совсем. Предки дворяне, спина должна быть прямая, настоящие женщины не носят подделки, только натуральные камни и жемчуг.
– Да уж, – кивнула ей Наталья, – непросто тебе приходится с маман. Ну и переехала бы, жила отдельно. Чего тянуть эту лямку до старости?
– Да ладно, может, ее это развлекает. И потом, вспомни, когда я в Японию в отпуск ездила, она же весь дом достала. Всех на уши подняла. Считай, я так людей спасаю от маминого разрушительного воздействия.
– Ну давай, мать Тереза, – вздохнула Наталья. – Раскроет Агата Христофоровна всю твою конспирацию, тут и повеселимся.
Нина только отмахнулась, для них с Натальей эта вечная пикировка была делом привычным. Женщины были однокурсницами и дружили около двадцати лет.
А вечером дома она не досчиталась своей новой пижамы. Недрогнувшей рукой Агата Христофоровна отправила неугодную ей вещь в мусорное ведро, предварительно изрезав ножницами.
Нина тут же вспомнила свою единственную попытку открытого бунта против деспотизма матери.
В двадцать лет она с первых заработков купила себе кожаную куртку-косуху, мать просто стащила ее с плеч Нины и порезала на лоскутки. Больше домой обновки девушка не приносила, хранила запрещенную одежду у подруг, потом на работе.
Увлеченность матери своими корнями тоже была серьезной проблемой.
На приближающийся юбилей она потребовала от дочери свой парадный портрет. Прикинув, как он будет смотреться в стенах хрущевки, Нина обещала подумать, а сама заказала генеалогическое исследование, чтобы потом по нему сделать книгу и порадовать свою вечно недовольную мать. Но все пошло не так.
– Понимаете, такое дело, вы вообще не дворяне, – сообщил ей по телефону, смущаясь, студент-исследователь. – Мама ваша родилась в деревне, в семье зажиточной, но совершенно неинтересной с генеалогической точки зрения. Кстати, с рождения ее звали Агафьей, видимо, меняла имя.
– Как интересно, – ответила шокированная Нина, которую с детства замучили необходимостью соблюдать миллион правил. – Спасибо большое.
– Мне продолжать исследование или не нужно? – расстроенно спросил юноша, понимая, что теряет клиента.
– Нет, пришлите все, что нашли, я оплачу ваш труд, – ответила Нина.
О результатах этого неудачного исследования она рассказала только подруге Наталье. А потом так уж совпало, что к ней неожиданно обратились сотрудники одного глянцевого журнала.
Они планировали для нового номера большой материал о женщинах в искусстве и хотели сделать Нину героиней своего разворота. Еще вчера она бы не решилась на эту авантюру, но теперь, зная о том, как много лет провела, подчиняясь чужим глупым правилам, неожиданно ответила согласием.
Приехали журналисты, было много съемок в музее, на фото Нина позировала в удобном и привычном ей расслабленном образе. Никакого твида и жемчугов. Фотограф искренне восхищался, говорил что-то про редкий цветотип и умение сочетать одежду, Нина почти не слушала, но все происходящее ей невероятно нравилось.
Когда журналисты уехали, Наталья пришла в кабинет подруги с термосом кофе и спросила:
– Ну и что это вот сейчас было? Какой-то отрыв и бенефис одного актера. Нет, конечно, мы именно благодаря тебе и всяким креативным проектам стали так известны. Но раньше ты только местным новостям интервью давала. И то в твиде. А тут просто праздник какой-то.
– Все, Наташка, надоело, – улыбнулась подруге Нина. – Хватит с меня маминого деспотизма. Если хочет, пусть обижается, орет. Больше я ей не позволю над собой издеваться. Сама пусть хоть до маразма играет в обнищавшую аристократию. А меня вполне устраивает мой рабоче-крестьянский статус, без необходимости тщательного подбора бус под платье.
– Правильно, ты молодец, Нина, – рассмеялась Наталья. – Знаешь, я думала, тебя эта история меньше затронула.
– Ага, сейчас, да я в ярости просто! Ты представляешь, она сочинила нам этих родственников-дворян?! Зачем, почему, ей одной, видимо, известно. Просто по сходству фамилий. И потом всю жизнь этим пользовалась.
Да я замуж в юности не пошла, потому что парень был из пролетариев, по выражению мамочки. Понимаешь, она вокруг этой лжи такую систему накрутила. И все верили, никто не усомнился. Получила бы свой парадный портрет и водила на него соседок смотреть, как в картинную галерею.
– Да успокойся ты, ну стоит ли это таких нервов? – попыталась образумить подругу Наталья. – Подумаешь, твоя маман соврала, в первый раз, что ли?
– Нет, Наташа, вот это мое интервью и будет ей уроком. Пусть увидит, а я уж постараюсь, чтобы журнал мимо не прошел. А там поглядим, как пойдет.
Нина дождалась выхода журнала, ей прислали экземпляр.
Небрежно сунув его в свой рабочий портфель, женщина отправилась домой, не забыв про привычную униформу – блузку, жемчуг, приличный твидовый костюм. Дома она сослалась на головную боль и ушла спать пораньше, точно зная, что мать заметит журнал в портфеле и полезет его читать. Так и вышло.
Пробуждение было не самым приятным, Нина с трудом разлепила глаза, пытаясь сфокусироваться на источнике звука. Он обнаружился прямо возле кровати. Мать ошеломленно стояла, держа в руках журнал с интервью, где ее дочь была снята в джинсах и футболке. Она трясла этим изданием у Нины перед носом и кричала:
– Как ты посмела?! Чему я тебя всю жизнь учила. Что за подростковый вид? Нинель, ты доктор наук, а не девица из подворотни! Какой ужас, надевать штаны рудокопов и золотодобытчиков! А что за вульгарная красная помада?
Где твой прекрасный костюм и нитка жемчуга, откуда вообще взялся этот наряд?! И что ты там несешь в интервью про крестьянское происхождение? К твоему сведению, мы потомственные дворяне, прабабушка была…
– Мама, да хватит уже, а, – устало ответила Нина. – Перестань аристократией представляться. И вообще, может, стоит отказаться от всего вот этого притворного? Тебя по свидетельству о рождении зовут не Агата, а Агафья Христофоровна. Разительный контраст, правда? И никакие мы не родственники дворянам, самые обычные крестьяне. Я заказывала генеалогию, хотела тебя порадовать. Узнала много нового.
– Да как ты смеешь?! – задыхалась от гнева Агата Христофоровна. – Меня обвинять во лжи! Бесстыжая, и исследователи твои все врут. Понятно в кого это, в отца! Тот тоже всю жизнь был плебеем, неспособным отличить оперу от балета. Портреты наших предков висят в музее.
– Мама, хватит, – еще раз сказала Нина. – Там совершенно чужие люди, однофамильцы. У них свои родственники наверняка есть. А я, между прочим, тоже давно не Нинель по паспорту, уж очень меня бесило это имя.
– А кто? – слабым голосом спросила Агата Христофоровна. – Маша, что ли?
– Нет, просто Нина, и джинсы, кстати, ношу постоянно. Просто из дома выхожу в твиде ради тебя. А в музее у нас полная демократия. К тому же джинсы отлично сочетаются с пиджаком.
– Ты меня опозорила! – снова попыталась напасть мать.
Но у Нины уже был иммунитет против ее капризов.
– Знаешь, наверное, все дело в том, что мне пора повзрослеть. Я поживу в бабушкиной квартире, она ближе к музею, съемщики как раз съехали. А ты можешь и дальше считать, что дочь опозорила род, семью, фамилию… Что угодно.
– Неблагодарная, – трубным гласом взвыла Агата Христофоровна, – прокляну!
– Давай, мама, как ты любишь, устраивай скандал на весь дом. Я пока вещи соберу, – равнодушно сказала Нина. – Хватит уже этого лицемерия.
Она действительно собрала вещи и переехала. Агата Христофоровна сделала вид, как будто это она настояла на том, чтобы дочь стала более самостоятельной, а журналом с ее портретом и интервью трясла буквально перед всеми знакомыми. Так что пришлось покупать второй экземпляр – первый поистрепался и выглядел непрезентабельно.
Признать свою неправоту для нее было настоящим поражением, поэтому Агата Христофоровна привычно сделала из этого подкинутого жизнью лимона лимонад и продолжила изображать наследницу дворянского рода. Только теперь дочь в ее спектакле не участвует
