Катя Воронцова никогда не думала, что в свои пятьдесят восемь окажется тем человеком, который орет на родственников в собственной квартире. Она всегда считала себя человеком терпеливым, даже интеллигентным — в конце концов, тридцать лет проработала библиотекарем, а библиотекари не орут. Они шипят, укоризненно смотрят и выставляют нарушителей порядка тихо, но твердо.
Но сейчас она кричала. И даже не стыдилась этого.
— Требовать кровать помягче и ужин повкуснее будете у себя дома! Собрались и быстро вон из моей квартиры!
Племянница Люда замерла с вилкой на полпути ко рту. Ее муж Артём покраснел и уставился в тарелку с макаронами. А их сын Кирюша, девятилетний наглец с планшетом в руках, даже не поднял головы.
— Катя, ты чего? — прошептала Люда, и в голосе звучала такая искренняя обида, будто это Катю надо было стыдить. — Мы же родственники…
Вот именно. Родственники…
Всё началось три недели назад с невинного звонка.
— Тетя Кать, — засюсюкала Люда в трубку, — нам на пару недель надо перебраться в Москву. У Тёмы командировка, а я с Кирюхой. Ты же не против?
Катя тогда промолчала о том, что вообще-то против. Что ее двушка на Соколе — не гостиница. Что у нее свой ритм жизни, свои привычки и нервы, которые после всех этих лет работы с народом требуют покоя.
Но промолчала. Потому что Люда — дочка покойной сестры Ирки. А Ирку Катя любила больше всех на свете. И когда Ирка умерла пять лет назад от рака, Катя пообещала себе: буду помогать Людке. Хоть она и выросла уже, хоть и замужем.
— Конечно, приезжайте, — сказала тогда Катя, и это было первой ошибкой.
Второй ошибкой было не спросить: «А почему бы вам не снять квартиру?» Но Катя тогда еще не знала, что у Людки с Артёмом денег нет вообще никаких, зато амбиций — на троих…
Они приехали в субботу вечером на такси. Два огромных чемодана, три сумки, коробка с игрушками и сам Кирюша с планшетом, который даже не поздоровался.
— Ой, тетя Кать, как у тебя тут уютно! — воскликнула Люда, оглядывая квартиру так, будто видела ее впервые, хотя бывала тут раз двадцать за жизнь.
Катя молча смотрела, как Артём тащит чемоданы в ее крошечную комнату. В квартире было две комнаты: одна — Катина спальня с книжными полками и старым диваном, вторая — гостиная с раскладным диваном, на котором Катя иногда дремала перед телевизором.
— Мы в какой комнате? — спросил Артём, вытирая пот со лба.
— Ну, я думала, вы на раскладушке в гостиной, — начала было Катя, но Люда перебила:
— Тетя Кать, ну мы же не одни. С ребенком. Нам нужна нормальная комната, чтобы дверь закрывалась. Ты ж на диване можешь поспать?
Катя открыла было рот, но слова застряли где-то в горле. Испанскую инквизицию никто не ждал, как говорится.
— Ладно, — выдавила она. — Берите мою комнату. Я на диване.
— Вот спасибо! — расцвела Люда. — Ты золото просто!
Золото. Ага…
Катя быстро поняла, что «пара недель» — это эвфемизм. Как «просто зайти на минутку» означает час разговоров на пороге, так и «пара недель» у Людки с Артёмом означало «непонятно сколько, но долго».
Командировка у Артёма оказалась какой-то странной. Он уходил утром, но возвращался к обеду. Сидел в гостиной, смотрел футбол, жрал всё, что Катя готовила, и бубнил в телефон. Иногда Катя слышала обрывки: «Да понимаю, Вань, но я же не виноват… ну дадут деньги, сразу отдам».
Люда целыми днями сидела в Катиной комнате с ноутбуком. На вопрос «Чем занимаешься?» отвечала загадочно: «Удаленка». Какая удаленка — непонятно, потому что Люда по образованию парикмахер, а по факту домохозяйка.
Кирюша же вообще жил в своем мире. Планшет в руках, наушники в ушах. Катя пыталась с ним заговорить пару раз, но мальчик смотрел на нее так, будто она — докучливая муха.
А еда… Господи, еда!
Катя всегда жила скромно. Пенсия библиотекаря — не ахти, но хватало. Макароны, гречка, курица раз в неделю, овощи по сезону. Она покупала продукты на неделю вперед и никогда не выходила за бюджет.
Но теперь в холодильнике не задерживалось ничего. Артём умял за один присест кастрюлю борща, которая должна была хватить Кате на три дня. Кирюша требовал «нормальную еду» — пиццу, наггетсы, колу.
— Тетя Кать, ну купи ему что-нибудь вкусное, — ныла Люда. — Ребенок же растет.
Растет. Вширь, судя по аппетиту.
Катя молча ходила в магазин и покупала. Наггетсы по двести рублей за пачку. Колу. Чипсы. К концу первой недели она потратила больше пяти тысяч — это треть пенсии.
— Люд, а вы чего сами не покупаете? — осторожно спросила Катя за ужином.
— Ой, тетя Кать, мы же временно. Вот как Тёма получит аванс, сразу всё вернем.
Аванс. Конечно…
К началу второй недели Катя поняла, что живет не в своей квартире, а в какой-то коммуналке, где правила устанавливают другие.
Ванная. Катя привыкла вставать в шесть утра, принимать душ и пить кофе в тишине. Теперь же в шесть утра ванная была занята — там плескался Артём. Минут сорок. А после него на полу оставались лужи, и пахло мужским гелем для душа, который Катя терпеть не могла.
Когда Артём наконец выходил, в ванную заползала Люда. Еще на полчаса. Фен, косметика, переодевания. А потом Кирюша — и еще двадцать минут.
Катя попадала в ванную только к восьми, когда уже опаздывала на встречу с подругой или в поликлинику.
Кухня. Раньше это было Катино святилище. Она любила готовить в тишине, под радио. Теперь на кухне всегда кто-то сидел. Артём пил пиво и смотрел футбол на телефоне. Люда болтала по телефону с подругами. Кирюша хрустел чипсами.
— Тетя Кать, а ты сегодня что-то невкусное сделала, — заявила Люда как-то вечером, ковыряя вилкой картошку с курицей.
— Это невкусное называется «домашняя еда», — сухо ответила Катя.
— Ну можно же как-то разнообразить. Специи какие-нибудь добавить.
Специи. У Катьки в шкафчике стояли соль, перец и лавровый лист. Этого всегда хватало.
— Специи стоят денег, — сказала Катя.
— Ой, не жадничай, — хихикнула Люда.
Не жадничай. Вот так вот просто.
К середине второй недели Катя поняла, что живет в минусе. Продукты, электричество, вода — всё съедало пенсию с космической скоростью. А Людка с Артёмом даже не думали скидываться.
— Послушайте, — сказала Катя однажды вечером, когда все сидели на кухне. — Может, давайте как-то договоримся по деньгам? Вы же тут живете уже две недели…
Артём поднял голову от телефона и посмотрел на Катю так, будто она предложила ему почку продать.
— Кать, ну ты чего? Мы же родственники. Че такое, жалко, что ли?
— Не жалко, но у меня пенсия не резиновая.
— Да ладно, — отмахнулась Люда. — Тетя Кать, ну ты же одна живешь. Тебе на что деньги? Мы вот с кредитами, с ребенком. У нас сейчас вообще жопа полная.
Катя молча встала и вышла из кухни. Ей хотелось заплакать. Или разбить что-нибудь. Но она сделала ни то, ни другое. Просто легла на диван в гостиной и уставилась в потолок.
«Испанская инквизиция, блин», — подумала она…
А потом пришла та самая суббота.
Катя с утра убиралась в квартире. Мыла полы, вытирала пыль, чистила ванну после ночных банных процедур Артёма. В комнате у Людки с Артёмом царил хаос: разбросанные вещи, грязные носки, пустые бутылки из-под пива на подоконнике.
— Люд, может, уберешься? — попросила Катя, заглядывая в комнату.
— Ой, тетя Кать, потом. Мне некогда сейчас, — Люда не отрывалась от ноутбука.
Катя стиснула зубы и убрала сама. Потом пошла в магазин — снова на пять тысяч, потому что продукты кончились опять.
Вернулась, начала готовить обед. Суп, макароны с котлетами, салат. К двум часам всё было готово.
— Обедать! — позвала Катя.
Сели за стол. Артём молча налег на котлеты. Люда ковыряла салат. А Кирюша скривился:
— Фу, опять макароны. Я это не буду.
— Кирюша, ешь, что дают, — устало сказала Катя.
— Не хочу. Хочу пиццу.
— Пиццы нет.
— Мам, закажи пиццу, — заныл мальчик, поворачиваясь к Людке.
— Тетя Кать, ну закажи ему пиццу, — попросила Люда. — Ребенок же голодный.
Катя медленно опустила вилку.
— Люда. У меня нет денег на пиццу. Я потратила всю пенсию на еду для вас.
— Ну так ты же взрослый человек, — пожала плечами Люда. — Могла бы как-то планировать бюджет.
Что-то щелкнуло у Кати внутри. Как будто перегорел предохранитель.
— А еще, тетя Кать, — вдруг подал голос Артём, — диван у тебя какой-то неудобный. Спина болит по утрам. Может, купишь нормальный матрас?
— И еще, — встряла Люда, — у тебя борщ какой-то кислый получился. В следующий раз добавь сахара.
Катя медленно встала из-за стола. Руки дрожали. Лицо горело.
— Требовать кровать помягче и ужин повкуснее будете у себя дома! — выкрикнула она так громко, что Кирюша даже поднял голову от планшета. — Собрались и быстро вон из моей квартиры!
Воцарилась тишина. Люда смотрела на Катю круглыми глазами. Артём покраснел как рак.
— Тетя Кать, ты чего…
— Я? — Катя рассмеялась, и смех вышел истерическим. — Я? Вы тут две недели живете нахлебниками, сожрали всё, что у меня было, выгнали меня из моей же спальни, и еще претензии предъявляете? Всё, хватит. Собирайте вещи и съезжайте. Сегодня же.
— Но нам некуда…
— Не мое дело. Снимите квартиру. Или езжайте к друзьям. Или в гостиницу. Мне все равно. Но отсюда — вон.
Люда всхлипнула и убежала в комнату. Артём нервно задвигал стулом и поплелся следом. Кирюша тоже исчез.
Катя осталась на кухне одна. Села на стул и закрыла лицо руками…
Через час они собрали вещи. Молча. Люда всхлипывала и бросала на Катю обиженные взгляды. Артём делал вид, что его тут нет. Кирюша дулся.
Когда они наконец ушли, Катя закрыла за ними дверь, прислонилась к ней спиной и выдохнула. Так глубоко, что легкие заболели.
Тишина. Впервые за две недели — тишина.
Она прошлась по квартире. Зашла в свою комнату. Открыла окно, чтобы выветрить чужой запах. Поправила покрывало на кровати. Села на край и огляделась.
Ее комната. Ее квартира. Ее жизнь.
На столе лежал телефон. Через полчаса пришло сообщение от Людки: «Спасибо тебе большое. Ты показала свое истинное лицо. Мама бы такого не одобрила».
Катя прочитала, усмехнулась и удалила сообщение.
Ирка бы поняла. Ирка бы первая сказала: «Кать, выгони их к ч.е.р.т.о.в.о.й матери»…
Прошло три дня. Катя снова жила своей жизнью. Вставала в шесть, пила кофе в тишине, готовила себе гречку и курицу, смотрела сериалы по вечерам. Никто не хрустел чипсами. Никто не занимал ванную по полтора часа. Никто не жаловался на ужин.
Однажды вечером позвонила соседка тетя Галя:
— Кать, а чего это у тебя родственники съехали? Поругались?
— Да так, — уклончиво ответила Катя. — Они свою жизнь живут, я — свою.
— Ну и правильно, — одобрительно сказала тетя Галя. — Родственники — они как рыба: на третий день начинают вонять.
Катя рассмеялась. Точнее не скажешь.
Она заварила себе чай, взяла книгу, которую не могла дочитать уже месяц, и устроилась на диване. Своем диване. В своей квартире.
И знаете что? Было хорошо. Очень хорошо.
