Этот фильм часто упоминали в советских публикациях о становлении кинематографа Страны Советов, однако, по телевизору не показывали… Точнее, стали показывать в конце 1980-х – начале 1990-х. В чём же дело? Почему «Третья Мещанская» (1927) Абрама Роома была под своеобразным запретом, при том, что никто не оспаривал высокие художественные качества ленты?
Всё дело в той морали, каковая лежит в основе сюжета. А ещё «Третья Мещанская» — лишь подзаголовок, а настоящее имя того кинофильма – «Любовь втроём». Да-да. В СССР всё было, а на момент съёмок – даже больше, чем на Западе. Там эти штуки вуалировались, а в большевистском государстве – нет.
В постреволюционном десятилетии вовсю пропагандировалась «свободная любовь», которая, как ни странно, вообще не имела ничего общего с paзвратом. Просто считалось, что не надо зацикливаться на страстях, ибо соитие – есть обычное отправление потребностей организма, а не какие-то там романсы-букеты-конфеты.
Отвлекусь! Был такой примечательный рассказ Пантелеймона Романова – «Без черёмухи». Автор не то ужасается, не то констатирует, что отношения в студенческой среде стали похожи на физиологическую реальность приматов, и всё протекает без цветов, то есть без предварительной романтики.
Александра Коллонтай со своими теориями о «любви пчёл трудовых», упрощение брачно-семейного законодательства – всё это влекло за собой не появление сознательных пролетариев, для коих любовь – не вздохи на скамейке, но варваризацию нравов.
Но вернёмся на Третью Мещанскую, где проживает молодая советская семья – Коля (Николай Баталов) со своей Людмилой (Людмила Семёнова). Он – строитель-десятник на реконструкции Большого Театра, и …нам показывают Москву с высоты, а Людмила – хозяйка домашнего очага.
Это к вопросу, что в СССР всех пинками гнали на работу, как нынче врут о советских временах – до 1960-х годов было огромное количество жён-домохозяек. Да, пропагандировался женский труд на производстве, но никто не понуждал.
В Москву прибывает бывший Колин однополчанин — Владимир (Владимир Фогель), чтобы устроиться в типографию. Да, Коля с Вовой когда-то служили в Красной Армии, оба – коммунисты, и вообще – в комнатке на Третьей Мещанской имеется фото Семёна Будённого и небольшой портретик Иосифа Сталина, чей культ в те годы лишь набирал силу.
В общем, тут не нэпманы, и не господа «из бывших», а типичные и даже – приличные советские люди. Поскольку Володе негде жить, он приходит к своему старинному другу и поселяется у него на диванчике, а когда муж уезжает в командировку, то… перебирается на супружескую постель к Людмиле.
Всё быстро и без особых сантиментов – так, небольшой комплимент и чуточка флирта. Николай попытался уйти из дома, но… жить в кабинете – это сплошной бытовой триллер. Вернувшись, он …играет с разлучником в шахматы, пока Людмила стелет для Володи постель. Это какой-то трэш, если честно.
К слову, это в духе того времени – дружба считалась намного выше любви, точнее физической стороны вопроса, которую по привычке всё ещё именовали термином «любовь». Собираются пить чай – тут можно увидеть примус, главное действующее лицо тогдашней кухни.
И так – каждый вечер. Потом, видимо соскучившись, Людмила «возвращается» к мужу. И вот кульминация той l’amour à trois по-большевистски – «общая жена» оказывает беременной… И неизвестно от кого. Отправившись делать aборт, глядит на женщин разного возраста и социального положения…
Да, в СССР 1920-х годов были разрешены подобные процедуры. Дескать, а что такого? Правда, и тут есть – нюанс. Бесплатно не делали, только в частных кабинетах. И тогда, поняв, что избавление от ребёнка – это путь в никуда, женщина уходит из больницы и, написав записку своим кавалерам, уезжает куда-то на поезде.
А два «мужа» понуро возвращаются в опустевшую комнату на Третью Мещанскую. И фраза Володи: «Коля, кажется, мы с тобой подлецы». Правда, финал там вообще – атас. Погрустневшие, было, мужья спрашиваются друг друга: -Ну, что будем пить чай? -А варенье там, Коля, осталось? Типа, ничего катастрофического. Пойдут да найдут себе ещё одну Людмилочку.
