Телефон завибрировал в моих руках так неожиданно, словно змея, готовая ужалить. Номер сестры высветился на экране, и я почувствовала, как холодок пробежал по спине. Марина звонила редко, и каждый её звонок означал только одно — очередную просьбу о деньгах или помощи.
Но на этот раз в её голосе прозвучало что-то особенное, что заставило меня понять: наша семейная идиллия вот-вот разлетится вдребезги.
Всю свою сознательную жизнь я наблюдала удивительную картину: мать словно забыла, что у неё две дочери. Её безграничная любовь доставалась только Маринке, младшенькой, а на меня оставались объедки материнской заботы. Порой казалось, что я — неудачный черновик, а сестра — чистовая версия дочери, которую мама действительно хотела.
Эта несправедливость преследовала меня с детских лет и во взрослой жизни. Маринка превратилась в изнеженную особу, которая считала весь мир своим должником. Она умела только протягивать руку и требовать, словно принцесса в башне из слоновой кости. И все вокруг — и мать, и я — исправно выполняли роль её слуг.
Семейные неурядицы стали одной из причин распада моего брака. Супруг не выдержал постоянных финансовых вливаний в бездонную бочку маминой любимицы.
— Устал я от того, что ты постоянно их выручаешь, — бросил он однажды вечером, когда решился на откровенный разговор. — Едва что-то случается — ты мчишься спасать. А на наши отношения уже сил не хватает.
Впрочем, и у меня накопилось немало претензий к нему — его матушка считала своим долгом вмешиваться в каждое наше решение. Поэтому мы, окончательно разочаровавшись друг в друге, решили разойтись мирно. Я предпочитаю говорить, что именно он принял решение о разводе, поскольку сама бы ещё долго мирилась с этим положением дел. Терпеливость — моя сильная сторона. Он же оказался менее стойким, и, возможно, это было к лучшему.
Расставались мы без драм и скандалов: жильё он оставил мне, забрал некоторую технику и уехал в другой регион создавать новую семью. О нашем общем ребёнке, Артёме, вспоминал крайне редко — только присылал алименты и раз в году интересовался: «Как поживает?»
Артём был совсем крохой, когда отец покинул нас, поэтому практически не помнит его. Постепенно я встала на ноги, продвинулась по службе до начальника департамента. Из городской квартиры перебралась в загородный коттедж, купленный после карьерного взлёта. Мне нравилась жизнь за пределами города, да и Артёму там было комфортно, рядом находилась приличная школа.
Городское жильё я сдавала в аренду, а доходы направляла на погашение ипотеки за дом. Можно было продать квартиру и сразу закрыть долг, но я решила сохранить её для Артёма. Он собирался поступать в институт, а расположение квартиры было очень удачным. Общежитие ему могли и не предоставить, а ежедневные поездки на электричке отняли бы много времени. Возить его, как я делала это в школьные годы, уже не получилось бы — институт находился на противоположном конце мегаполиса, и мне потом пришлось бы часами добираться на работу через пробки.
Всё складывалось весьма удачно. Артёму исполнилось семнадцать, приближались выпускные экзамены. Не поступит с первого раза — потратит год на подготовку и попробует снова. Поступит — прекрасно, будет обеспечен жильём в городе. Квартира была двухкомнатной, поэтому я разрешила ему подселить соседа, а доходы оставлять себе. Или, возможно, в институте у него появится подруга — не придётся скитаться по съёмным углам.
Однако у моих родственников оказались совершенно иные замыслы.
Выпускные экзамены Артём сдал успешно, поэтому готовился к переезду со дня на день. От арендаторов я освободила квартиру ещё две недели назад. Мы с сыном объездили магазины, приобрели всё необходимое для самостоятельного быта, и я пообещала навещать его еженедельно первое время, а через несколько месяцев, когда он адаптируется, планировала дать ему больше свободы и заняться собственными планами. В доме давно требовался ремонт, можно будет спокойно им заняться. Кроме того, я намеревалась наконец наладить личную жизнь… Пора было подумать о романтических отношениях. Сын уже повзрослел, покидал родительский дом, карьера достигла пика, собственное жильё было.
За несколько дней до Артёмова переезда, когда чемоданы уже стояли наготове, мне позвонила Маринка.
Обращалась она ко мне обычно только по одной причине — выпросить денег. По натуре она была капризной особой, которая мило строила глазки и ждала, когда ей всё преподнесут на серебряном подносе. Мужчины легко поддавались такому обаянию, однако романы у неё всё равно не складывались — по каким причинам, не знаю. Замужем она никогда не была и большую часть существования провела с матерью. Был период, когда она получала образование в другом городе и обитала в студенческом общежитии, но вуз она быстро бросила и вернулась в отчий дом.
— Приветствую, Олечка! — начала она. У неё была отвратительная манера — постоянно коверкать моё имя. Кем я только не становилась: и Олечкой, и Олюшей, и Оленькой, и Олюшечкой — фантазия Маринки была безгранична.
— Здравствуй, — ответила я.
Наступила тишина. Прерывать её я не собиралась — пусть сестрица сама объясняет, чего желает. Я в тот момент не была занята и могла хоть час слушать её дыхание в трубке.
— Мамочка рассказала, что ты квартиру от арендаторов очистила, — произнесла она наконец, собравшись то ли с мужеством, то ли с идеями.
— Верно, — подтвердила я. — Артём в институт поступил и будет там проживать. А в чём дело?
— Ну я вот подумала, Оленька, знаешь ли, перебираюсь-ка я в твою квартирку. Надоело мне с мамулей сидеть — она с годами делается всё более невыносимой. Постоянно ворчит и прочее в том же духе… Да и кавалер у меня объявился, а его даже некуда привести. Мамочка сразу заявила: никаких представителей сильного пола в её жилище. А как мне романы устраивать? Не на улице же…
— Подожди, Маринка, — прервала я её воодушевлённую речь. — Это всё прекрасно, но квартиру я передала сыну.
— Твой сын будет жить в общежитии, его квартира мне нужнее — Заявила сестра
— Ничего не перепутала? — поинтересовалась я. — На это жильё зарабатывал Артёмов отец. И достанется оно Артёму, ты к нему совершенно никакого отношения не имеешь. Что за чушь? Сидела-сидела, а теперь вдруг жильё тебе подавай на блюдечке?
— Олюша, ну что ты, словно чужая! Артёмка у тебя юный ещё, в общежитии ему будет полезно пожить…
— Не желаю я, чтобы мой сын в студенческой коммуналке существовал, Маринка. Зачем, если у него есть собственное жильё? А тебе следовало бы на работу устроиться вместо того, чтобы выпрашивать деньги. Давно бы уже накопила на квартиру.
— Ах вот как ты со мной поступаешь? — приторная сладость из голоса мгновенно испарилась, и я легко уловила неприкрытое возмущение. — Ну я тебе это запомню, Оль. Так запомню…
— А что ты мне сможешь сделать? — усмехнулась я. — Квартира оформлена на меня, Артём там зарегистрирован как мой несовершеннолетний сын. Хоть головой об стену бейся, ничего тебе не достанется. Так что успокойся и иди трудиться. Или продолжай жить с мамой, мне безразлично.
Маринка, даже не попрощавшись, отключилась. Я отложила телефон и вернулась к прерванному занятию — к просмотру триллера про маньяков. В комнату заглянул Артём, только покинувший ванную, и поинтересовался:
— С кем ты спорила, мам?
— С тётей Мариной, — ответила я, снова нажимая на паузу и смиряясь с тем, что спокойно посмотреть кино мне сегодня не удастся. — Ей захотелось поселиться в твоей квартире, а тебя отправить в общежитие.
Артём нахмурился.
— Я не хочу в общежитие, — неуверенно сказал он. — Если можно…
— Квартира принадлежит тебе, — ответила я. — Никто не принудит тебя жить там, где не хочешь.
Студенческое общежитие — испытание не из лёгких. Я сама в университетские годы обитала в общаге, и воспоминания об этом времени не назовёшь радостными. Кому-то подходит, кому-то нет. Кто-то способен делить всё своё с посторонними людьми, а кто-то так не может. В любом случае, я даже размышлять над требованием Маринки не собиралась, пусть хоть от злости лопнет.
Через полчаса мне позвонила мама и начала устраивать разбор полётов. О фильме можно было забыть, и я просто выключила его, утратив всякую надежду узнать, чем закончится история.
— Ты очень огорчила сестру, — заявила она. — Что ты ей такого наговорила? Рыдает сидит, утешить невозможно.
— Просто отказалась впускать в свою квартиру, — ответила я. — А то ты для неё уже невыносима, ей хочется отдельного жилья, на которое она, между прочим, не заработала.
— И что? Это причина расстраивать сестру?
— Мам, мне наплевать на её переживания.
— Да я заметила, — недовольно произнесла она. — У тебя всё равно квартира простаивает, пустила бы её пожить на годик-другой.
— С каких пор она простаивает? — удивилась я. — Раньше в ней арендаторы обитали, теперь будет жить мой сын — твой внук, кстати, если ты вдруг забыла. Единственный, между прочим. Или ты готова выселить внука на улицу, лишь бы Маринку пристроить? Только не надо мне про общежития рассказывать, он не иногородний, не предоставят ему. Но даже если бы и предоставили… абсурд какой-то — обитать в общаге, когда есть собственная квартира.
— Ты мне хоть словечко-то дай произнести, Оль! Маринке нужнее, ей судьбу надо устраивать…
— А моему сыну не надо? Девушку он куда приведёт — на вокзал жить? Сама ему объявишь в глаза, что ты, заботливая бабушка, его из квартиры выгоняешь, на которую даже никаких законных прав не имеешь?
Мама тяжело вздохнула.
— Да толку с тобой беседовать… словно с каменной стеной.
— Это вы с Маринкой словно с каменной стеной. Нравится глупостями заниматься — пожалуйста, только меня и моего сына в это не впутывайте. Разбирайтесь со своими судьбами самостоятельно. Хватит и того, что деньги из меня обе выкачиваете, я вам не дочь и сестра, а банкомат на ногах.
В этот раз не попрощалась уже я — так меня разозлила мамина ограниченность. Зачем вообще влезать в споры между сёстрами? Что мы, сами свои конфликты уладить не можем — две взрослых особы? Да ещё и выбрала, чью сторону принять, Боже мой, совершенно мозгов нет ни у одной, ни у другой.
Несколько дней спустя я отвезла Артёма в город и взяла с него слово вести домашнее хозяйство нормально, как подобает взрослому человеку: не превращать жилище в свинарник, не питаться фастфудом, а если возникнут какие-то затруднения — немедленно связываться со мной.
Попрощавшись с ним, я поехала в офис, и в очередной раз убедилась в правильности своего решения поселить сына в отдельное жильё. Простояла в заторах от квартиры до работы столько времени, что могла бы уже все служебные задачи выполнить.
Я попросила Артёма первое время связываться со мной каждый вечер — не для контроля, а чтобы успокоить материнское беспокойство. И он послушно звонил мне ровно в девять — когда я уже была дома и занималась своими делами.
В субботу, однако, он позвонил мне днём — я в это время стояла у плиты и готовила спагетти. Меня сразу охватило волнение: неужели что-то произошло? У Артёма — период взросления, он по собственной воле мне не позвонит. Да и не любитель он пустых разговоров по телефону.
— Мам, — раздался в динамике его взволнованный голос. — Тут вот… тётя Марина…
— Жаловаться задумал?! — раздался вопль. — А ну трубку клади!
— Отстаньте, пожалуйста, дайте поговорить!.. в общем, она приехала с багажом и не уезжает. Я не знаю, как поступить… милицию вызывать? Но она же родня…
— Ничего не предпринимай, — сказала я, отключая горелку. — Я сейчас приеду. Постарайся к ней вообще не подходить. Только из квартиры не выходи, а то мало ли что…
Поспешно одевшись, я села в автомобиль и поехала к Артёму. Он выглядел ужасно испуганным — предполагаю, у него в голове царил полный хаос. Я воспитала его в уважении к старшим, и теперь он, естественно, слова наперекор не мог Марине сказать, а она уже вовсю распоряжалась на кухне — что-то готовила, напевая мелодию.
— Считаю до трёх, — громко произнесла я, входя на кухню и даже не разувшись. — На «три» чтобы духу твоего тут не было, иначе я вызываю милицию! И потребую через суд запретительный ордер против приближения к моему сыну, дрянь.
Понятия не имею, существует ли у нас в стране закон, позволяющий это провернуть, но Марине с её незаконченным высшим и образом жизни нахлебницы тем более неоткуда было этого знать. Я пыталась напугать её, чтобы не вытаскивать силой, но, если не получится, я была готова сама тащить её прочь из квартиры, лишь бы отвязалась от моего сына.
— А ты меня, Олюша, давай не пугай, — сладеньким голосом пропела она, не прерывая помешивание какого-то варева в кастрюльке.
Я поняла, что беседовать с ней бесполезно. Какой толк, если она всю жизнь получала желаемое, стоило только изобразить капризное выражение лица и разрыдаться? Взрослая женщина, а застряла в двенадцатилетнем возрасте.
Тогда я схватила её за руку, дождавшись, когда она отойдёт от плиты к столу. С плитой шутки плохи, я ведь всего лишь хотела преподать ей урок. А когда она завизжала, я решительно потащила её к выходу.
— Запомни, сестрица моя дорогая, — прошипела я. — Это у мамы ты — любимая дочка, которой всё дозволено. А у меня — свой ребёнок, который для меня дороже всего на свете. Ещё раз вломишься к нему в квартиру — я тебя сама в милицию потащу, тебе там такое дело оформят, что мало не покажется. Сядешь надолго.
Я фантазировала на ходу, но полагала, что моя интонация — достаточный довод в пользу серьёзности моих намерений. Вытолкав Маринку в коридор, я приказала немедленно собирать свои пожитки, которые она уже успела разбросать. Маринка зарыдала и, усевшись на пол и заламывая руки, начала биться в истерике. Я стояла рядом в ожидании, когда представление закончится. Ничего нового я не увидела — она и раньше частенько так поступала, только прежде я ни разу не устраивала скандал. А зря, видимо.
Артём стоял, ошеломлённый, и во все глаза наблюдал за истерящей тётей. А когда ей надоело захлёбываться слезами, она встала, собрала вещи и, храня гробовое молчание, покинула квартиру.
— Может, не следовало так… — проговорил Артём. — Жалко её…
— Она на то и рассчитывала, сынок, — ответила я. — Я этих людей насквозь вижу — и тётю твою, и бабушку. Поверь: раз я так поступила, значит, по-другому бы не вышло. А теперь отдыхай, я поехала домой. Плиту только выключи. Если ещё раз явится — сразу звони мне, а я уже приеду с милицией.
К вечеру мне позвонила мама и устроила грандиозную ссору, но я это выслушивать не стала — отключилась. Пусть обижаются на меня, сколько угодно. Привыкли жить хорошо за мой счёт — сама виновата, на шею себе посадила. Но жить за счёт моего сына я не позволю.
