Света проснулась не от будильника и не от солнечного луча, которого в петербургском ноябре ждать было так же бессмысленно, как повышения зарплаты без скандала. Она проснулась от звука. Звук был металлическим, наглым и до боли знакомым — скрежет ключа в замочной скважине.
На часах светилось предательское 07:14. Суббота. Единственный день, когда Света, главный бухгалтер небольшой транспортной компании, могла позволить себе роскошь не думать о счетах-фактурах, НДС и вечно ноющем директоре. Она мечтала проспать до десяти, потом медленно, в халате и шерстяных носках, сварить кофе в турке, а не хлебать растворимый суррогат на бегу. Но мечты разбились о быт, как дешевая тарелка об кафельный пол.
— Серёжа, — шепотом позвала она мужа.
Сергей спал, отвернувшись к стене и натянув одеяло на ухо. Он обладал удивительной способностью игнорировать реальность, если она ему не нравилась. Храп его был ровным, с легким присвистом, выдававшим искривленную в молодости перегородку (драка на дискотеке в 89-м, которой он до сих пор гордился).
В коридоре щёлкнул замок. Дверь, которую они ставили пять лет назад за бешеные по тем временам тридцать тысяч, предательски впустила захватчика. Послышалось тяжелое дыхание, шуршание плотных полиэтиленовых пакетов и звонкий стук каблуков по ламинату. Ламинат Света выбирала сама — 33-й класс, «дуб арктический», чтобы пыль не видно было. Но Людмила Петровна, свекровь, видела пыль даже там, где её не было.
— Светочка! Серёжа! — голос свекрови был бодрым, как утренний гимн по радио. — Подъём! Я вам гостинцев принесла!
Света зажмурилась. Внутри неё поднялась горячая, душная волна раздражения. Это происходило не в первый раз. И даже не в десятый. Людмила Петровна считала квартиру сына продолжением своей собственной жилплощади, а понятие «личные границы» воспринимала как буржуазную блажь, выдуманную психологами, чтобы разваливать крепкие советские семьи.
— Мама пришла, — толкнула она мужа локтем в бок.
Сергей дернулся, замычал и открыл один глаз. В нём читался ужас человека, которого разбудили посреди эвакуации.
— Что? Кто? — прохрипел он. — Пожар?
— Хуже. Мама. С ключом.
В спальню, даже не постучав, заглянула Людмила Петровна. Она была одета так, словно собралась на парад: драповое пальто, берет с брошью в виде какой-то неопознанной ящерицы и шарф, завязанный сложным узлом. В руках она держала два пакета из «Дикси», набитых чем-то объемным.
— Ой, вы еще в постели? — удивилась она, хотя удивление было явно наигранным. — Время-то уже восьмой час! Нормальные люди уже на ногах. Я вот на рынке была, творог взяла, пока свежий. И молока разливного. У вас-то вечно это… в пакетах, которое год не киснет. Химия одна.
Она прошла в комнату и поставила пакеты на комод. Прямо на Светину шкатулку с украшениями. Света услышала, как звякнула крышка.
— Людмила Петровна, — Света села в кровати, подтягивая одеяло к подбородку. Она чувствовала себя голой и беззащитной, хотя была в пижаме. — Мы спим. Сегодня выходной. Мы работали всю неделю. Зачем вы так рано?
— Как зачем? — искренне возмутилась свекровь. — Я же помочь хочу! Думаю: приду, блинчиков напеку, пока вы дрыхнете. А то Серёжа отощал совсем. Вон, одни кости торчат.
Сергей, чьи «кости» были надежно укрыты слоем уютного жирка, наеденного на Светиных борщах, виновато засопел.
— Мам, ну правда… Мы же просили звонить, — промямлил он.
— Я звонила! — парировала Людмила Петровна. — Вчера вечером. Вы трубку не брали.
— Мы фильм смотрели, телефон на беззвучном был, — попытался оправдаться Сергей.
— Вот именно! Фильмы они смотрят. А мать с давлением лежит, может, помирает — никому дела нет. Ладно, вставайте. Я там курицу принесла, надо разделать, а то потечет.
Она развернулась и вышла, оставив после себя запах улицы, сырости и какого-то резкого, сладковатого парфюма — не «Красная Москва», конечно, но что-то из каталога сетевой косметики, под названием вроде «Очарование юности», который на женщине семидесяти лет звучал как ирония судьбы.
Света откинулась на подушку и уставилась в потолок. Там, в углу, виднелось маленькое желтое пятнышко — след от того раза, когда соседи сверху залили их. Пятнышко напоминало глаз, который с укоризной смотрел на Свету: «Ну и долго ты будешь это терпеть?».
— Серёжа, — сказала она тихо, но так, что муж перестал делать вид, что ищет тапочки. — Это был последний раз.
— Свет, ну не начинай, — заныл Сергей. — Она же как лучше хочет. Ну старый человек, скучно ей одной. Отец умер, подруги все по дачам или на кладбище. Мы одни у неё.
— У неё есть кот, телевизор и дача, на которую она нас гонит каждые майские, — отрезала Света. — А у меня есть только эта квартира и мои нервы. И то, и другое она методично разрушает.
— Я поговорю с ней, — пообещал Сергей, натягивая треники с вытянутыми коленками. Эти штаны Света ненавидела, но выбросить не могла — «любимые, домашние».
— Ты говоришь с ней уже двадцать лет, — Света встала и сунула ноги в тапки. — Результат нулевой. Она считает, что мой дом — это её филиал. Она открывает шкафы, переставляет крупы, критикует мои шторы. А теперь она приходит в семь утра с ключом, который ты ей дал «на всякий случай».
— Ну случай же разный бывает… — пробормотал Сергей, убегая в ванную.
Света пошла на кухню. Там уже вовсю кипела жизнь. Людмила Петровна хозяйничала так, будто жила здесь всегда. Она уже достала Светину любимую сковородку (ту самую, с керамическим покрытием, которую нельзя царапать вилкой, но свекровь всегда скребла её ножом) и выкладывала на стол содержимое пакетов.
На столе образовалась гора: синюшная курица, пакет муки (у Светы была своя мука, итальянская, для пасты, но Людмила Петровна признавала только «Макфу»), десяток яиц в грязной картонке и банка какого-то мутного варенья.
— Вот, — сказала свекровь, заметив Свету. — Варенье из кабачков с лимоном. Сама варила. Полезно для сосудов. Ты, Света, бледная какая-то. Гемоглобин низкий? Или опять на диете сидишь? Мужики не собаки, на кости не бросаются.
— У меня нормальный гемоглобин, — сухо ответила Света, включая чайник. — И я не на диете. Я просто не ем жирное на ночь.
— Ой, да ладно тебе. Жирное… Мозг должен питаться! Вы же бухгалтеры, цифры считаете. А от травы твоей только злость одна.
Света достала банку кофе. Хорошего, зернового. Запах арабики немного примирил её с действительностью.
— Людмила Петровна, — начала она, глядя, как свекровь разбивает яйца в миску. — Давайте договоримся. Ключи — это для экстренных ситуаций. Пожар, потоп, мы в отпуске. Но не для визитов без звонка.
Свекровь замерла с венчиком в руке.
— Ты меня выгоняешь?
— Я прошу соблюдать правила приличия.
— Правила приличия… — Людмила Петровна поджала губы. — Я к сыну пришла! И к тебе, между прочим. Помочь. Вон у вас окна грязные. Дождь прошел, всё в разводах. Ты же не помоешь, ты занята вечно.
— Я помою, когда захочу, — Света чувствовала, как внутри закипает чайник и её терпение одновременно. — Это мои окна. И моя грязь.
— Гордыня это, Света. Гордыня, — заключила свекровь и начала яростно взбивать яйца. — Ладно, раз вы такие самостоятельные, я просто блинов напеку и уйду. Не буду мешать вашему счастью.
Но Света знала: она не уйдет. После блинов начнется чай. После чая — разговор о том, как подорожала коммуналка. Потом она вспомнит, что у неё болит поясница, и попросит Сергея намазать её мазью. Потом они будут смотреть «Давай поженимся» или какой-то сериал по второму каналу, потому что «у вас телевизор большой, а у меня глаза устают». И суббота будет убита
Блины Людмила Петровна пекла вкусные. Этого у неё было не отнять. Тонкие, кружевные, жирные. Сергей ел их с урчанием, макая в сметану и то самое мутное варенье.
— Вкусно, мам, — говорил он с набитым ртом.
— Кушай, сынок, кушай. А то Света тебе небось одни салаты строгает, — поддевала свекровь, победно глядя на невестку.
Света пила черный кофе без сахара. Ей кусок в горло не лез. Она смотрела на кухню. Навесной шкафчик висел чуть криво — Сергей обещал поправить еще месяц назад. На столешнице лежала квитанция за ЖКХ. Семь тысяч восемьсот рублей. Зимой, с отоплением, будет все десять.
— Кстати, о деньгах, — как будто прочитав её мысли, начала Людмила Петровна. — Серёж, мне тут счёт пришел за телефон. И за свет перерасчет сделали. Представляешь, насчитали три тысячи лишних! Я ходила в ЖЭК, ругалась, а они говорят — тарифы выросли.
Сергей перестал жевать.
— И что?
— Ну как что? У меня пенсия — слезы. Лекарства одни сколько стоят. Ты же знаешь, мне этот… как его… препарат для вен нужен. Французский. А он теперь две тысячи стоит.
— Мам, мы же тебе давали на прошлой неделе пять тысяч, — осторожно напомнил Сергей.
— Так то на продукты! — возмутилась Людмила Петровна. — Ты цены в магазине видел? Яйца — золотые! А мне надо еще на дачу взносы платить. Председатель, ирод, опять поборы устроил. На дорогу, говорит. Какую дорогу? Там грязь одна!
Света молчала. Она знала этот сценарий. Сейчас Сергей вздохнет, полезет в кошелек (или в приложение банка) и переведет маме «сколько надо». А потом они будут думать, на чем сэкономить: на её новых сапогах (старые уже протекали) или на ремонте машины.
— Сколько надо, мам? — обреченно спросил Сергей.
— Ну… Тысяч пять бы еще. И за телефон тысячу. И на лекарства… В общем, если семь дашь, я до пенсии дотяну.
Семь тысяч. Света быстро пересчитала в уме. Семь тысяч — это половина платежа по кредиту за машину. Или две недели продуктов, если не шиковать. Или те самые сапоги, на которые она смотрела в витрине «Rendez-vous».
— Серёжа, — сказала Света ледяным тоном. — У нас страховка на машину заканчивается через три дня. Ты забыл? Пятнадцать тысяч надо.
Сергей замер. Он действительно забыл. Он всегда забывал неприятные вещи.
— Ой… Точно.
— Ну вот, — обиделась Людмила Петровна. — Машина важнее матери. Железка дороже здоровья родного человека. Я так и знала. Вы меня в гроб загоните своей жадностью.
Она картинно схватилась за сердце.
— Ой, кольнуло… Серёжа, дай корвалол.
— Мам, ну перестань, — Сергей метнулся к аптечке.
Света смотрела на этот спектакль с холодным отстраненным любопытством. Она видела нитки, которыми шита эта драма. Белые, толстые нитки манипуляции. Людмила Петровна не умирала. Она просто хотела внимания и подтверждения своей власти. Деньги были лишь символом. Если сын дает деньги — значит, он любит маму больше, чем жену. Это была вечная конкуренция, в которой Света участвовала поневоле.
— Хорошо, — сказала Света. — Серёжа переведет тебе три тысячи. Больше у нас сейчас нет свободных.
— Три… — протянула свекровь разочарованно, но капли пить перестала. — Ну ладно. Хоть шерсти клок.
— И еще, — продолжила Света. — Ключи.
В кухне повисла тишина. Слышно было, как гудит холодильник и как капает вода из крана (прокладку надо было менять еще полгода назад).
— Что ключи? — не поняла свекровь.
— Верните ключи, пожалуйста.
Людмила Петровна посмотрела на сына.
— Серёжа, ты слышишь? Она у меня ключи отбирает! От дома моего сына!
— Мам, ну… Света считает, что так будет лучше, — промямлил Сергей.
— Лучше кому? Ей? Чтобы она могла тут любовников водить, пока ты на работе? — выпалила свекровь.
Света рассмеялась. Громко, нервно.
— Любовников? Людмила Петровна, вы в своем уме? Я работаю с девяти до семи. А потом бегу в магазин, готовлю ужин, стираю носки вашего сына и глажу ему рубашки. Когда мне водить любовников? В обеденный перерыв?
— Все вы тихие такие, а потом выясняется… — буркнула свекровь, но тему развивать не стала. — Не отдам я ключи. Это моя гарантия безопасности. Вдруг у вас трубу прорвет? Вдруг Серёже плохо станет?
— Если Серёже станет плохо, я вызову скорую, — жестко сказала Света. — Ключи. На стол.
Людмила Петровна встала. В ней было полтора метра роста, но сейчас она казалась огромной, раздувшейся от негодования.
— Не получишь. Серёжа мне дал, Серёжа пусть и забирает. А ты здесь никто. Приживалка. Квартира на ком записана? На Серёже! (Это была ложь: квартира была в совместной собственности, ипотеку платили пополам, но свекровь предпочитала свою версию реальности).
Она схватила свою сумку.
— Я ухожу. Ноги моей здесь больше не будет, пока эта… эта женщина здесь командует! Серёжа, я жду перевода. Иначе на лекарства не хватит, и я умру. И это будет на твоей совести.
Она вышла в коридор, демонстративно громко топая. Света слышала, как она обувается, кряхтя и вздыхая. Потом хлопнула дверь.
Сергей сидел, опустив голову в тарелку с остывшими блинами.
— Ну зачем ты так, Свет? — спросил он тоскливо. — Она же старая.
— Она не старая, Серёжа. Она хитрая. И она нас сожрет, если мы не поставим забор.
Света подошла к окну. Людмила Петровна вышла из подъезда, посмотрела на их окна, поправила берет и бодро пошагала к остановке. Походка у неё была энергичная, совсем не умирающая.
— Знаешь, что самое смешное? — сказала Света.
— Что?
— Она не вернула ключи.
Решение созрело мгновенно. Света понимала: отобрать ключи силой невозможно. Уговоры не работают. Скандалы только подпитывают энергию Людмилы Петровны. Нужно техническое решение.
— Собирайся, — сказала она мужу.
— Куда?
— В магазин. За новым замком.
— Свет, ты серьезно? — Сергей поднял на неё глаза, полные муки. — Это же война. Она заметит. Она такой хай поднимет…
— Пусть поднимает. Но делать это она будет за закрытой дверью. В подъезде.
Они поехали в большой строительный гипермаркет на окраине. Там пахло опилками, краской и мужской тоской по идеальному ремонту. Света уверенно вела мужа к отделу скобяных изделий.
Стенд с замками выглядел как выставка достижений оборонной промышленности. Цилиндры, сувальды, броненакладки. Цены варьировались от «дешево и сердито» до «стоимость крыла самолета».
— Нам нужна личинка, — сказала Света продавцу-консультанту, парню с бейджиком «Артем». — Такая, чтобы ключи нельзя было скопировать в переходе.
Артем оживился.
— Понимаю. Защита от нежелательных гостей?
— От свекрови, — честно сказала Света.
Артем понимающе кивнул. Видимо, это был частый запрос.
— Тогда вам вот этот вариант. Итальянская CISA. Или израильский Mul-T-Lock. Ключи с пинами и магнитами. Дубликат можно сделать только по карте владельца в сертифицированном центре. В обычной мастерской их пошлют.
Он достал из витрины тяжелую, блестящую деталь.
— Стоит пять тысяч. Но оно того стоит. Высший класс взломостойкости.
— Пять тысяч… — простонал Сергей. — Свет, это же треть страховки на машину.
— Мы возьмем с кредитки, — отрезала Света. — Я не буду экономить на своей психике. Я лучше тушь не куплю полгода.
Она взяла коробку. Тяжелая. Надежная.
— Берем.
Пока они ехали домой, Сергей молчал. Он вел машину, хмуро глядя на дорогу. Света знала, о чем он думает. Он думал о том, как объяснить маме, почему её ключ больше не подходит. Он репетировал оправдания: «Замок сломался», «Ключ застрял», «Воры пытались взломать».
— Не надо врать, — сказала Света, глядя на мелькающие за окном панельки спального района. — Скажешь правду. Мы поменяли замок, потому что хотим приватности.
— Ты не понимаешь, — вздохнул Сергей. — Она воспримет это как предательство. Она скажет, что я отрекся от матери.
— Серёжа, ты не отрекаешься. Ты просто становишься взрослым. В 58 лет — самое время.
Дома Сергей менял личинку долго. Руки у него дрожали. Старый замок поддавался неохотно, винт заржавел. Света стояла рядом, держала отвертку и светила фонариком с телефона.
Когда новый механизм встал на место, Света вставила ключ. Он вошел мягко, с приятным щелчком. Повернулся. Ригели выдвинулись. Дверь была заперта.
Света прислонилась лбом к холодному металлу двери.
— Всё, — выдохнула она. — Теперь это наш дом. По-настоящему.
Неделя прошла спокойно. Людмила Петровна дулась. Она позвонила один раз, сухо поблагодарила за деньги (Сергей все-таки перевел ей три тысячи тайком от Светы, но Света увидела смс от банка, промолчала, решив не обострять) и сказала, что на выходных не приедет, так как «плохо себя чувствует после вашего хамства».
Света наслаждалась тишиной. Вечерами они с Сергеем смотрели сериалы, пили чай, и никто не комментировал, что они едят слишком много сладкого. Воздух в квартире стал чище.
Но Света знала: это затишье перед бурей. Людмила Петровна не из тех, кто сдает позиции без боя.
В следующую субботу, ровно в 8:00, раздался звонок в дверь.
Света и Сергей уже не спали, но валялись в постели, обсуждая планы на день (поездка в «Ашан», уборка, вечером — гости к друзьям).
Звонок был настойчивый. Длинный. Потом еще один. Потом стук.
— Это она, — прошептал Сергей, бледнея.
— Иди, — сказала Света. — Иди и говори.
Сергей натянул штаны и пошел в коридор. Света встала в дверях спальни, чтобы слышать всё, но не маячить.
Слышно было, как за дверью кто-то возится. Звук металла о металл. Людмила Петровна пыталась открыть дверь своим ключом.
— Да что такое… — донеслось из-за двери бурчание. — Заело, что ли? Серёжа! Серёжа, открой! У меня ключ не лезет!
Сергей подошел к двери, но не открыл сразу. Он постоял секунду, собираясь с духом. Потом щелкнул замком изнутри и распахнул дверь.
На пороге стояла Людмила Петровна с сумкой на колесиках.
— Ну наконец-то! — возмутилась она. — Я полчаса ковыряюсь! Вы что, замок сменили?
Сергей вздохнул.
— Да, мам. Сменили.
— Зачем? Старый же нормальный был! — она подозрительно посмотрела на блестящую новую личинку. — И что теперь? Давай мне новый ключ. Я дубликат сделаю.
Она протянула руку, ожидая, что сын, как всегда, подчинится.
— Мам… — Сергей оглянулся на Свету, которая стояла в полумраке коридора, скрестив руки на груди. Её силуэт был как немой укор. — Мам, мы не дадим тебе ключ.
Людмила Петровна замерла. Её лицо вытянулось.
— Что? Что ты сказал?
— Мы решили, что ключи будут только у нас. Если ты хочешь прийти — звони. Мы откроем. Мы всегда рады тебя видеть, но… по звонку.
— Ты… ты мне не доверяешь? — голос свекрови задрожал. Сначала это была игра, но теперь в нем звучала настоящая обида. — Я мать! Я тебя родила! Я ночей не спала! А ты мне — ключ не дашь? От собственного дома?
— Это и мой дом, Людмила Петровна, — подала голос Света, выходя на свет. — И мы хотим, чтобы в нашем доме уважали наши правила.
Свекровь перевела взгляд на невестку. В её глазах плескалась ненависть пополам со слезами.
— Это ты! Змея! Ты его настроила! Он был нормальный парень, добрый, ласковый! А ты из него подкаблучника сделала! Ты меня со свету сжить хочешь, чтобы квартиру забрать!
— Квартира и так наша, — спокойно сказала Света. — Проходите, если хотите. Чай попьем. Но ключа не будет.
— Не нужен мне ваш чай! — закричала Людмила Петровна. Соседка снизу, баба Нюра, наверное, уже прилипла к глазку. — И вы мне не нужны! Предатели!
Она развернула свою тележку так резко, что та ударилась о косяк, оставив черную полосу на белой краске.
— Чтоб вы… Чтоб вам так же дети в старости стакан воды не подали!
Она нажала кнопку лифта. Лифт, как назло, стоял на этаже. Двери открылись, она вошла, глядя на них как на врагов народа, и нажала кнопку первого этажа. Двери закрылись.
Сергей стоял, прислонившись к стене. Он выглядел постаревшим на десять лет.
— Ну вот и всё, — сказал он глухо. — Теперь она меня прокляла.
— Не прокляла, — сказала Света, обнимая его за плечи. — Это просто истерика. Она успокоится. Ей нужно время понять, что мир не вертится вокруг неё.
— А если не успокоится? А если сердце?
— Если сердце — мы поможем. Мы не звери. Но мы не жертвы, Серёж. Пойдем завтракать. Я сырников напеку. Нормальных, без тонны масла.
Прошел месяц. Это был самый странный месяц в их жизни. Людмила Петровна держала оборону. Она не звонила первой. Когда звонил Сергей, она отвечала односложно, голосом мученицы, несущей свой крест на Голгофу.
— Как здоровье, мам?
— Ничего. Жива пока. Не дождетесь.
— Может, приедешь? Или мы к тебе?
— Не надо. У вас там свои порядки, замки, коды… Я уж как-нибудь тут, в своей каморке.
Но Света видела, как меняется Сергей. Первую неделю он ходил как побитый пес. Но потом… потом он начал высыпаться. Он перестал вздрагивать от каждого звонка телефона. Он вдруг сам, без напоминания, починил тот самый шкафчик на кухне.
Однажды вечером, когда они ужинали (Света приготовила лазанью, на которую раньше у неё никогда не хватало времени в выходные из-за визитов свекрови), Сергей сказал:
— Знаешь, Свет… А ведь тихо стало.
— Тихо, — согласилась она.
— Я тут подумал… Может, нам ремонт в коридоре сделать? Обои переклеить. Светлые. А то эти темные какие-то.
Света чуть не поперхнулась вином.
— Ты хочешь ремонт? Сам?
— Ну да. А чего? Время есть. Никто над душой не стоит, не говорит, что «руки из жопы растут».
Света улыбнулась. Это была победа. Маленькая, бытовая, но важная. Сергей впервые за много лет почувствовал себя хозяином в своем доме, а не провинившимся школьником под присмотром завуча.
А Людмила Петровна… Она «оттаяла» через два месяца. Повод нашелся сам собой — у неё сломалась стиральная машина.
— Серёжа, — позвонила она вечером, голос был деловой, без трагизма. — У меня машинка потекла. Весь пол залила. Что делать?
— Я приеду, мам. Сейчас.
Он поехал. Вернулся через три часа, грязный, уставший, но довольный.
— Починил?
— Починил. Там патрубок отошел.
— А она что?
— Нормально. Накормила котлетами. Спросила, как у нас дела.
— Про ключ спрашивала?
Сергей помолчал.
— Спрашивала.
— И что ты сказал?
— Сказал, что дубликат сделать нельзя. Сложная система. Только в Италии.
Света рассмеялась.
— В Италии? Ну ты сказочник.
— А что? Она поверила. Сказала: «Вот буржуи, напридумывают». И… знаешь, она даже как-то с уважением посмотрела. Типа, серьезный замок у нас. Серьезные люди.
— Вот видишь, — сказала Света, целуя мужа в щеку. — Иногда, чтобы тебя уважали, нужно просто закрыть дверь.
Теперь Людмила Петровна звонила перед приходом.
— Серёж, я завтра заеду? Часиков в двенадцать?
— Давай, мам. Ждем.
И она приезжала. Звонила в домофон. Поднималась. Звонила в дверь. Ждала, пока откроют.
Она все так же критиковала Светину еду («соли мало»), все так же жаловалась на цены и правительство. Но она больше не лезла в шкафы. И самое главное — она больше не пыталась открыть дверь своим ключом.
Потому что ключ — это не просто кусок металла. Ключ — это символ власти. И теперь власть была там, где ей и положено быть — в руках хозяев.
А личинка замка, за которую они отдали пять тысяч (и еще тысячу процентов банку по кредитке), работала исправно. Она тихо щелкала каждый вечер, отсекая внешний мир и оставляя внутри только их двоих. И кота, которого они наконец-то решили завести, потому что теперь никто не скажет: «Фу, шерсть, аллергия, зараза!». Кота назвали Цилиндр. В честь той самой детали, которая спасла их брак.
